Я кликаю на кнопку и разворачиваю окно видеочата.
– Здравствуйте, Борис Аркадьевич!
– Добро, Алексей! – Он по обыкновению улыбается, и его ясное лицо не предвещает никаких катаклизмов. – Как дела у тебя? Я не разбудил?
– Нет, все отлично. Я уже проснулся. Позавтракаю и поеду в бокс. На днях мы заканчиваем колдовать над «Шоколадкой», и уже на следующей неделе она может быть в вашем полном распоряжении.
Линнер крякает в кулак, и его реакция меня слегка напрягает.
– А как самому, нравится? – спрашивает он, не меняя тона.
– Не может не нравиться! Если бы я сам сомневался в ее внешнем виде или состоянии, мне было бы стыдно смотреть вам в глаза.
– Знаю, Алексей. Знаю. Поэтому полностью тебе доверяю. Жаль только, что твой отец…
Я чувствую, как Борис Аркадьевич тщательно подбирает слова. Но не для того, чтобы смягчить фразы, которые могли вертеться у него на языке, если бы он на самом деле хотел оскорбить своего давнего приятеля, а чтобы оградить от лишних волнений меня.
– В общем, мосты сожжены, Алексей. Боюсь, обратной дороги нет. Сейчас я рассматриваю варианты продажи своей части акций, потому как не смею надеяться на благополучную развязку всего того, что заварилось. Ты же понимаешь, о чем я?
Я только беспомощно киваю. Потому что никак не могу повлиять на ситуацию.
– Завтра я вылетаю в противоположном России направлении, чтобы привести в порядок голову, прежде чем взяться за серьезные дела. А ты, если тебе действительно нравится автомобиль, можешь смело им пользоваться. Боюсь, мне он теперь не понадобится.
– Борис Аркадьевич! Но как же… Подождите! Вы же знаете отца, он перестанет пороть горячку, и все наладится.
– Нет, Алексей. Именно потому, что я его прекрасно знаю, смею тебя заверить: возвращение к тому, что было раньше, невозможно.
– Но вы не должны отказываться от своего бизнеса из-за кого бы то ни было! Терять все, что строилось годами, из-за глупых обстоятельств!
Линнер мягко улыбается.
– А кто сказал, что я что-то теряю? – Ладонью он потирает кулак, который лежит на столе, и я вижу каждую морщинку на его пальцах. – Алексей, ты же сам понимаешь: безумствовать, как Володя, я не стану.
Глядя на эти его движения, я чувствую, что не все так гладко, как он мне рассказывает.
– Борис Аркадьевич!
Подаюсь вперед, к экрану ноутбука. Хочу возразить, хочу сказать ему, что здесь у него все еще есть друзья, к которым всегда можно обратиться и смело приехать в гости даже без предупреждения.
Но он меня останавливает:
– Алексей, я ведь могу на тебя положиться?
– Да, конечно. Вне всякого сомнения, – покорно отзываюсь я.
– Я и не сомневался, – добродушно кивает Линнер. – Поэтому передаю автомобиль именно тебе, в твои надежные руки. И не прощаюсь. В наше время связаться нельзя разве что с богом. – Он смеется и щурится, будто в лицо ему светит яркое солнце. – А я – не бог. Так что до связи!
– Я признателен вам за доверие, Борис Аркадьевич, и, конечно же, присмотрю за вашим автомобилем. Но вы приезжайте, я всегда буду вам рад!
– Добро, Алексей! Добро. Как-нибудь свидимся, – тепло отзывается он и вмиг пропадает с экрана.
А я еще долго сижу перед раскрытым ноутбуком и смотрю в черноту заставки. У меня в голове не укладывается: как можно смешать в одну кучу дела, работу, личные склоки и давнюю дружбу? Перечеркнуть все, порвать все прежние связи, поставить жирную точку. Растоптать в себе самое светлое, самое важное…
И я сейчас не о Линнере, конечно.
Я даже не завтракаю. В быстром темпе отправляюсь в душ, одеваюсь и решаю, что перед боксом обязательно заскочу к родителям. Нет, я не надеюсь застать дома отца – мне все равно, как он стал бы кричать по этому поводу! – лишь желаю поговорить с матерью.
Поспешно хватаю ключи со стола, запираю дверь. Не дожидаясь лифта, прыжками спускаюсь по лестнице, выскакиваю на улицу и тут же осознаю, как тяжко было дышать в четырех стенах. Они сдавили меня, зажали, и только мысли о Лине – как глоток свежего воздуха.
Подъехав к воротам дома, я медлю, прежде чем выйти из машины, – сквозь кованые прутья вижу отцовский «Майбах», припаркованный под навесом у гаража, и понимаю, что не смогу смолчать, если он сам затронет эту тему. Да плевать! Его этим не ранить.
Мама встречает меня с той неизменной теплотой, которую она каждый раз безвозмездно дарит дорогим ей людям, и я целую ее в ответ.
– Как самочувствие, настроение? – спрашиваю я. Не отделываюсь дежурными фразами. Мне действительно важно знать, что все у нее хорошо.
– У меня все в порядке. А как у тебя?
– Тоже отлично, мам.
Я заглядываю ей в глаза, чтобы убедиться, все ли так. Мама никогда не станет жаловаться, что бы ни случилось, что бы ни произошло. Выносить сор из избы – не в ее правилах. Даже если изба совсем тесная, ограниченная собственным телом.
– Отлично! – фыркает из-за угла отец и показывается на лестнице. – Все у него, оказывается, отлично! А про цирк шапито ты матери рассказать не желаешь?
– Какой цирк? – также оставляю его без приветствия.
– Который вы устроили на выставке Филиппа! С этой своей…
– Катей, – подсказываю я не без доли сарказма.
– Мне плевать, как зовут эту деревенщину! Какого черта ты вообще приволок ее туда? Чего ты добивался?
– В смысле, «какого черта»? – не на шутку вспыхиваю я. – Какого черта ты называешь так человека, которого совсем не знаешь?
– Мне ни холодно ни жарко от того, с кем ты спишь, где и как! Но будь умнее – не тащи каждую свою подстилку в приличное общество! Этим ты портишь репутацию не только себе, но остальным! В том числе и мне!
Кажется, Шуша и здесь постаралась…
– Да пошел ты со своей репутацией! – взрываюсь я и даже не реагирую на попытки матери образумить меня. – Оставь свое приличное общество при себе, раз ослеп и не видишь, как сам, собственными руками рушишь свою репутацию! Все у тебя вокруг денег вертится! И друзья покупаются и продаются!
– Сопляк! – краснеет в ярости отец и швыряет в сторону книгу, которая попадается ему под руку. – Ты попробуй сам хоть что-нибудь заработай, а потом уже меня учи!
– А ты думаешь, я до сих пор пользуюсь твоими деньгами? Тогда залезь и проверь счет той карточки! Кстати, она здесь, в моей комнате. При желании можешь найти ее в тумбочке!
– Ха! Ты считаешь заработком свою возню со старым металлоломом? Может быть, ты и квартиру, и внедорожник купил на заработанные деньги?
Эти слова ударяют меня больно, словно пощечина. Они настолько ядовиты, что я молниеносно открещиваюсь от всего! Пусть знает: вся эта чертова мишура ни при каких обстоятельствах не перевесит чашу весов, на которой стоят близкие мне люди.
Я швыряю ему ключи от машины, которые напряженно сжимал в ладони все это время, пока мы орали друг на друга. Потом нащупываю в кармане пиджака и второй брелок, с ключами от квартиры.
– Может быть, я еще что-то забыл? – спрашиваю я его, открыто глядя в глаза.
На что он презрительно смеется.
– Ну-ну! Вспомнишь – приноси.
Я бросаю короткий виноватый взгляд на маму, понимая, как больно раню ее своим поступком. Но упреки отца перечеркивают все. К тому же я не собираюсь переставать общаться с матерью, через час-другой обязательно ей позвоню. Но сейчас я ни на секунду не намерен задерживаться подле отца! Поэтому разворачиваюсь и ухожу. Ухожу на твердых ногах, с непоколебимой уверенностью, что поступаю правильно.
Выскакиваю на улицу и быстро иду вдоль обочины, ни разу не обернувшись, пока частные дома пригорода не остаются у меня за спиной. Только выйдя к автобусной остановке, я вспоминаю, что мой телефон остался в «Рендж Ровере», но здесь довольно многолюдно. За дилерскими центрами видны многоглазые высотки спального района, туда и оттуда без конца снуют такси.
Доберусь как-нибудь! В конце концов, доеду на автобусе.
Я достаю из кармана бумажник и, рассмотрев вдалеке маршрутку, вытягиваю руку, чтобы та не проехала мимо меня. Белый новенький «Мерседес» тормозит у остановки. Расплачиваюсь, прохожу в салон, сажусь на свободное место и, уткнувшись лбом в стекло, облегченно выдыхаю.
Сейчас мне как никогда необходимо с головой погрузиться в работу. Я еду в бокс.
На месте оказываюсь примерно через час, добравшись до Юго-Западного района с двумя пересадками.
– Ну как все прошло? – с оживлением встречает меня Игоречек.
– Пытались расколоть Даника, но тот, по ходу, подписал соглашение о неразглашении военной тайны и теперь боится штрафных санкций. Мы подумываем о пытках… – Егор грозно прищуривается и кивает на дверь коморки. – Или вы вчера его и так пытали?
– Было дело, – коротко смеюсь я и здороваюсь с парнями, но как будто не узнаю своего голоса.
– Так и знал, что Данику нельзя доверить то, что связано с едой! – шутливо хмыкает Егор и отходит от «Шоколадки». Он оценивающе смотрит на автомобиль, а потом переводит взгляд на меня. – Извини, Лех! Я бы вчера помог, но не мог не воспользоваться выходным… Сам понимаешь.
– Все хорошо. Мы отлично повеселились.
– Тогда что с лицом? И где твоя колесница?
Я хочу заверить Егора, что все в порядке, но лишь нервно пожимаю плечами.
– Тукнулся где-то? – не унимается он. – Или…
– Кстати, о колеснице! – перебивает Игоречек, уводя разговор от неприятной мне темы. – Обкатку сегодня будем делать? В принципе все готово, осталось только эмблему на место прикрутить. Ты с Линнером созванивался? Что хозяин говорит?
Я не знаю, с какого бока подступиться и к этим вопросам.
Егор откидывает в сторону перчатки.
– Только не говори, что он передумал и желает получить возврат денег.
Даник, который возился с чем-то под капотом, тоже поднимает на меня глаза.
И я понимаю, что должен рассказать ребятам все без утайки.
Глава 31
Я открываю магазин и первым делом прохожу к торцевой витрине, на полках которой хаотично расставлены «парни» и «девушки», сошедшие к нам не с обложек журналов, а прямиком из Катиной неиссякаемой фантазии – все такие разные, наделенные индивидуальностью, каждый и каждая по-своему привлекательные.