Нехотя соглашаюсь, боясь, что это все же подстава. Но когда дверь спальни через час открывается, а потом мы садимся в автомобиль и покидаем усадьбу без видимого хвоста, вздыхаю спокойно. Не обманул. Во всяком случае пока.
Еще через час мы оказываемся в торговом центре, где в одном из бутиков я переодеваюсь и ухожу в новой одежде, а он продолжает сидеть в зоне ожидания. Неплохой ход, потому что на выходе из торгового центра замечаю охрану Борзого, кажется его так называли, и юркаю в только что опустевшее такси. Этот привез пассажира, явно не купленный, да и вызывать мне не с чего свою машину, а главное — некогда.
Минут через пять ребята найдут сына хозяина, еще десять понаблюдают, и потом начнется полный и безоговорочный писец. Откормленный. Всю дорогу до закрытого поселка оборачиваюсь назад, боясь погони. Но ее нет. Неужели так просто? Почему все так гладко?
Вот уже подъехали к контрольно-пропускному пункту. Охрана уже собралась сообщать что-то по рации большом босу, но, увидев меня, мужчины засияли и согласились все сдержать в секрете. Таксист поехал обратно, а меня на своей машине доставили к особняку Зорвота.
К дому подходила с опаской. Хотелось сделать всем сюрприз. Не представляю, как мама извелась и корит себя за помощь. Но она ведь тоже женщина, должна понять. Открываю дверь и немного застываю в шоке от оглушающих криков. И не Антонина рвет связки, а моя мамуля. Слуховые галлюцинации? Она не умеет повышать голос. Кто угодно, но не она. Только зайдя в арку гостиной, и, видя ее собственными глазами, понимаю, что слух меня не обманывает.
— Ты сказал, что она будет дома, что все получится, что волноваться не о чем. И что в итоге, Князев? Моя дочь неизвестно где. А если он успел с ней что-то сделать? Клянусь, если с моей девочкой что-то случилось, я тебя собственными руками на тот свет отправлю. Понял? На этот раз похороны будут не с пустым гробом. Слышишь меня?
— Она и моя дочь! Почему ты упорно об этом забываешь? Думаешь, я такой черствый, раз не был с вами все эти годы…
Дочь? В голове быстро мелькают многочисленные фотографии Юрия Князева, найденные в интернете, снимок многолетней давности. Он жив?
— Что здесь происходит? — прерываю крики, и мужчина резко оборачивается.
Отец, на меня смотрит тот же мужчина. Но он ведь… умер. Такого быть не может.
— Снежка, Снежа, — ноги подкашиваются от новой информации.
Я ведь его похоронила, успела даже простить за все, принять таким, какой он есть. А в итоге такая подлость. Инсценировка. Мужчина оказывается рядом со мной за считанные секунды и не дает упасть, только мне становится противно от его прикосновений. Чем он лучше того же Дмитрия. Мы ведь пешки. Всего лишь пешки в его игре, с чьими чувствами и желаниями не нужно считаться, на чью боль можно закрыть глаза.
— Не трогайте меня, — отталкиваю от себя, встаю в стороне и обнимаю маму, которая тут же принялась обнимать и целовать меня.
— Солнышко мое, снежинка ненаглядная. С тобой все хорошо? Какая же глупая, нельзя было идти у тебя на поводу. Я так виновата, девочка моя. С тобой ничего не сделали.
Слышала ее голос фоном. Сама же смотрела в глаза Князева. Такие холодные, но такие израненные. Вижу, как хочет подойти и обнять. Он переживал не меньше, возможно, даже и больше. Только факт остается фактом — он играл нами. Не смогу жить рядом с таким человеком, иметь что-то общее и подавно не хочу.
— Мам, я хочу уехать.
— Не сейчас, — папа резко обрывает мои слова, даже не дает договорить. — Вам не безопасно покидать дом. К тому же нам есть о чем поговорить. Не спеши делать выводы, малышка. Я может, и много чего натворил, но не зная всего, не делай выводы. Никогда.
Обиделся. И пусть. Мне главное — лечь в больницу, а там разберемся. Живот снова тянет, и теперь я понимаю, что это очень серьезно.
— — — — — — — — — -
Дни полетели безумной вереницей. Три недели прошли, как один день. Мне казалось, что я сплю. В тот же день мы перебрались в дом Князя. Не знаю зачем, но все же пришлось переносить вещь. Узнав, что происходит за пределами территории, поняла, что ни о какой клинике речи и быть не может, но ведь мне требовалась помощь. Срочная.
Выпросила у мамы телефон и набрала Маргариту Николаевну. Сначала выслушала множество нотаций, какая беспечная пациентка ей попалась, но ничего иного от женщины Кречета она не ожидала. Согласилась сбросить список назначений на мессенджер, а уж поставить капельницы мог и Юрий. Как выяснилось, папа — фельдшер. Но медицинский был в свое время заброшен.
Увидев список препаратов, нахмурился, но комментировать ничего не стал. Купил все и молча заботился. Даже поставил катетер, чтобы не колоть каждый день. Было неудобно, но неделя страданий пролетела быстро, а самочувствие улучшилось. Показаться бы Симовой, но пока нельзя. Не хочу подтверждать догадки родителя.
Нил быстро идет на поправку. Завтра все готовятся принимать его дома. С замиранием сердца жду этого часа. Не знаю, что нас ждет, как все сложится, но уверена, жизнь разделится на до и после. За три недели мы не переписывались и не перезванивались, но я не упускала любую возможность выпытать хоть немного информации у Глеба или папы. Оба просили не дурить и самой связаться с парнем, что он очень этого ждет, хоть и не признается никому. Вот только во мне запал храбрости пропал. Совсем. Если позвоню, мне не хватит сил поговорить сегодня с мамой.
Неделю назад стала невольной свидетельницей разговора, который перевернул многое в моей жизни.
— Марин, она взрослая девочка. Все поймет. Сколько ты будешь притворяться, что нет ничего, что чувства потухли? Мы оба знаем, что это не так.
— Ты не понимаешь, Юр. Она моя дочь. Если она не хочет ничего общего с этим миром, я уйду. Кроме нее, у меня никого ближе не было и не будет. Между нами многолетняя пропасть и рисковать ребенком ради призрачного счастья я не могу. Не стрекоза я, чтобы жить только сегодняшним днем. Не принимает дочь тебя. Не принимает.
Мама сидела на диване и плакала, а папа обнимал ее. Мягко, словно если дотронется, она рассыплется. Они любят друг друга, оба разрываются.
— Я смогу заслужить ее прощение. Нужно время. Помоги мне. Потяни его. Снежка уже перестала смотреть на меня волчонком. Через пару месяцев сможет трезво на все взглянуть. Нил скоро вернется, ее жизнь изменится. Ты ее якорь, она боится сорваться. Нужно время. Я люблю вас. Жизнь отдам. Только доверься, дай нам шанс. Ты дай шанс. Позволь мне любить вас в полную силу, а не сотую долю. Пожалуйста.
Не смогла дослушать разговор до конца. Ушла. С того дня все стало видеться иначе. Улыбка мамы стала не такой яркой, глаза искрятся не так. Ей больно, и причина боли — собственный ребенок, который заставляет сделать сложный выбор.
Имею ли я вообще право просить ее об этом, пусть и негласно? Определенно — нет.
Больше всего стало стыдно за себя. Я действительно стала эгоисткой. Возможно, из-за страхов, а может быть, потому что не хочу, чтобы самому родному человеку могли сделать больно. Снова. А по факту оказалось, что больно делаю сама. Мама ведь все ради меня сделает. Сама будет страдать, лишь бы дочь улыбалась. Особенно когда она узнала, что скоро станет бабушкой. Из всех о моем положении знает только она, и я нагло этим пользуюсь, уговаривая ее уехать.
Поэтому иду к ней в комнату, чтобы серьезно поговорить, параллельно заглядывая к отцу, зову с собой. Если он и удивляется, то виду не подает, в отличие от мамы. Аккуратные брови родительницы взлетают вверх, когда мы оба появляемся на пороге. Замечаю, что чемодан уже стоит в углу, готовясь к очередному переезду.
— Мам, пап, нам надо всем поговорить, — начинаю первой, прошу их сесть рядом. — Я не хочу, чтобы вы разошлись из-за меня, — набрав полные легкие воздуха, выдала на выдохе.
Первую минуту мама сидела не моргая, а вот папа наоборот, довольно улыбнулся. Чему он обрадовался? Думает, что я так быстро растаю и буду играть за него? Нет, я всегда буду играть за счастье Миловой— старшей, а ей хочется дать их отношениям шанс.
— Снежинка, я не понимаю ничего. Ты же хотела уехать?
— Мам, ну ведь я не слепая. Вы с папой любите друг друга. У меня нет такого права, рушить твою судьбу. Вы и так много потеряли, теперь еще одна взбалмошная девчонка препятствия строит. Если сама поймешь, что у вас разные дорожки, это одно. Но так. Не хочу. Вы два самых дорогих мне человека, хоть с твоей жизнью, пап, мне сложно свыкнуться, тяжело понимать, что мы обе можем в любой момент стать давлением на тебя. Но это жизнь. В ней полно ям и ухабов, и надо быть полным мазохистом, чтобы идти напролом, разбивая себя и близких в клочья. К тому же, думаю, малышу будет приятнее иметь не только бабушку.
Князев отходит раньше мамы и подойдя, обнимает. Так приятно оказаться в сильных руках. Это не с Нилом обняться. Здесь другая сила и тепло. С радостью скрещиваю руки за его спиной и позволяю себе немного поплакать.
— Ну, не надо сырость разводить. Я бы все равно вас не отпустил. Просто давал время на иллюзии. Люблю вас, девчонки мои. Хоть и обижен, что сразу не сказала про внука. Неужели думаешь, не понял ничего?
— Прости, — виновато улыбаюсь и рада, что хоть кто-то не стал заострять на моих эгоистичных действиях внимание.
— Вот только не надо на ребенка с укором смотреть, отойди, — мама с легкостью оттесняет отца и теперь мы обнимаемся уже с ней. — Не отпустил бы, сейчас. Словно у него кто-то спрашивать стал бы? — мама была бы не собой, если бы не вставила колкость рядом с ним.
— Потом поговорим об этом. Раз уж у нас есть официальное благословение Снежки, чтобы сегодня же перебралась ко мне. Поверь, если я сам все перенесу, тебе не понравится. Хватит дурить, — обнимая нас, строго говорит родитель. — Кстати, кто у нас будущий папка?
Вот тут я стушевалась. Как ему об этом сказать? От напряжения застыла каменным изваянием.
— Дочка? Посмотри на меня, — такому тону невозможно не подчиниться. Тяжело сглотнув, встретилась с ним глазами. — Кто?