– Полагаю, миниатюра «Встреча старых друзей» закончена? – спросил я.
Сара Фитцджеральд закатила глаза, всем своим видом говоря шерифу: «Парень – хам, но что поделаешь?»
– Стой здесь, – велел я Анне и последовал за ее матерью в кабинет судьи.
Судья Десальво был невысокого роста, со сросшимися на переносице бровями и пристрастием к кофе с молоком.
– Доброе утро, – поздоровался он, показывая на кресла. – Почему здесь собака?
– Это собака-поводырь, Ваша честь. – И прежде чем он успел что-либо добавить, я приступил к непринужденному диалогу, с которого начинаются все слушания в кабинете судьи в штате Род-Айленд. Наш штат небольшой, и людей, вращающихся в правовой сфере, не так уж много. И то, что твоя помощница окажется племянницей или свояченицей судьи, с которым ты в данный момент встречаешься, не только возможно, но и вполне вероятно. Во время нашей беседы я поглядывал на Сару, давая ей понять, кто из нас знает правила игры, а кто нет. Может, она и была адвокатом, но между нами были десять лет, которые она пропустила.
Она нервничала и теребила край своей блузки. Судья Десальво заметил:
– Я не знал, что вы опять занимаетесь адвокатской деятельностью.
– Я не собиралась, Ваша честь. Но истец – моя дочь.
Услышав это, судья повернулся ко мне.
– Объясните мне суть дела, господин адвокат.
– Младшая дочь миссис Фитцджеральд хочет выйти из-под родительской опеки в вопросах, касающихся здоровья.
Сара покачала головой.
– Это неправда, судья.
Услышав свое имя, мой пес поднял голову.
– Я разговаривала с Анной, и она заверила, что не желает этого. У нее был неудачный день, и ей захотелось привлечь к себе внимание. – Сара пожала плечами. – Знаете, какие эти дети в тринадцать лет.
В комнате стало так тихо, что я слышал свой пульс. Судья Десальво не знал, какими бывают тринадцатилетние дети. Его дочь погибла в двенадцать.
Лицо Сары вспыхнуло. Как и все в этом штате, она знала о Дэне Десальво. Мало того, на бампере ее мини-вэна была наклейка с этим именем.
– О Боже, простите. Я не хотела…
Судья отвернулся.
– Мистер Александер, когда вы в последний раз разговаривали со своей клиенткой?
– Вчера утром, Ваша честь. Она была у меня в офисе, когда ее мать позвонила и сказала, что это недоразумение.
Как я и ожидал, у Сары отвисла челюсть.
– Этого не может быть. Она была на пробежке.
Я посмотрел на нее.
– Вы уверены?
– Но она должна была быть на пробежке…
– Ваша честь, – продолжил я, – именно к этому я и хотел бы привлечь ваше внимание. Именно поэтому обращение Анны в суд обоснованно. Ее мать не знает, где находится дочь в определенный момент. Решения, касающиеся здоровья, принимаются так же необдуманно…
– Обождите, адвокат. – Судья повернулся к Саре. – Ваша дочь сказала, что хочет отозвать иск?
– Да.
Он посмотрел на меня.
– А вам сказала, что хочет продолжать процесс?
– Правильно.
– Думаю, я должен поговорить непосредственно с Анной.
Когда судья встал и вышел из кабинета, мы последовали за ним. Анна сидела на скамейке в холле со своим отцом. Шнурок на одной из ее кроссовок был развязан.
– Отгадай. Оно зеленое… – услышал я ее голос.
– Анна, – произнес я одновременно с Сарой Фитцджеральд.
Это я должен объяснить Анне, что судья Десальво хочет поговорить с ней несколько минут наедине. Это я должен подсказать ей, как лучше отвечать на вопросы, чтобы дело не закрыли раньше, чем она получит то, чего хочет. Она моя клиентка, а значит, должна следовать моим советам.
Но, когда я позвал ее, она повернулась к матери.
Анна
Не думаю, что кто-то пришел бы на мои похороны. Мои родители, тетя Занна и, наверное, мистер Оллинкотт, учитель общественных наук. Я представила то же кладбище, где похоронена моя бабушка, хотя это в Чикаго и вряд ли меня похоронили бы там. Представила поросшие зеленой травой холмы вокруг, надгробия с изваяниями святых и ангелов и эту огромную коричневую яму в земле, пропасть, жаждущую поглотить тело, которое было мной.
Я представила себе всхлипывающую маму в шляпке с черной вуалью. Как папа поддерживает ее под руку. Как Кейт и Джесси смотрят на блестящий гроб и мысленно пытаются оправдаться перед Богом за все те случаи, когда плохо поступали со мной. Может, пришел бы кто-то из моей хоккейной команды, сжимая в руках лилии.
– Бедная Анна, – сказали бы они и не плакали бы, но еле сдерживали слезы.
О моей смерти написали бы в газете на двадцать четвертой странице. И, может быть, Кайл Макфи прочел бы и пришел на похороны. Его красивое лицо исказилось бы печалью о девушке, которой у него никогда не будет. Думаю, были бы цветы: душистый горошек, львиный зев и синие головки гортензий. Надеюсь, кто-то запел бы песню «Удивительная красота» – не только первый куплет, который все знают, но и всю песню. И позже, когда пожелтеют листья и выпадет снег, время от времени все будут вспоминать обо мне.
На похороны к Кейт придут все. Будут медсестры из больницы, которые уже стали нашими друзьями. Другие больные раком, чья звезда еще не погасла. Жители города, которые помогали собирать деньги на ее лечение. Все желающие не смогут попасть на кладбище. Корзин с цветами просто некуда будет ставить. В газете напишут статью о ее короткой и трагичной жизни.
И попомните мое слово, статья выйдет на первой странице.
Судья Десальво был в шлепанцах – в таких ходят футболисты, когда снимают бутсы. Не знаю почему, но это меня сразу успокоило. То есть в суде, конечно, было неуютно, особенно в отдельной комнате наедине с судьей, но легче, оттого что не только я не совсем соответствую своей роли.
Он достал из маленького холодильника жестяную банку и спросил, чего бы я хотела.
– Колу, пожалуйста, – попросила я.
Судья открыл банку.
– Ты знаешь, что если положить молочный зуб в стакан с колой, то через несколько недель он полностью растворится? Угольная кислота. – Он улыбнулся. – Мой брат работает дантистом в Варвике и каждый год показывает этот трюк в детском саду.
Я сделала глоток и представила себе, как мои внутренности растворяются. Судья Десальво не сел за свой стол, а взял стул и поставил его рядом с моим.
– Анна, есть проблема, – начал он. – Твоя мама говорит мне, что ты хочешь одного, а твой адвокат утверждает, что ты хочешь совсем другое. В обычной ситуации я бы решил, что мама знает тебя лучше, чем человек, с которым ты познакомилась два дня назад. Но ты никогда не познакомилась бы с ним, если бы не обратилась к нему за помощью. Поэтому я хочу услышать, что ты думаешь обо всем этом.
– Можно задать вам вопрос?
– Конечно, – сказал он.
– Обязательно должен быть суд?
– Ну… если твои родители просто согласятся, что ты способна сама принимать решения относительно своего здоровья, то на этом все закончится, – ответил судья.
Можно подумать, такое действительно возможно.
– С другой стороны, если кто-то подает ходатайство – как ты, например, – тогда ответчик – твои родители – должны прийти в суд. Если твои родители считают, что ты не готова принимать такие решения самостоятельно, они должны обосновать свое мнение, иначе я приму решение в твою пользу.
Я кивнула. Я говорила себе, что несмотря ни на что буду сохранять спокойствие. Лопну, но не позволю ему заподозрить, что я не способна что-либо решать самостоятельно. Я была полна решимости, но вид судьи с баночкой яблочного сока отвлекал меня.
Не так давно, когда Кейт была в больнице, где ей проверяли почки, новая медсестра протянула ей стаканчик и велела сдать мочу на анализ.
– И постарайся справиться к моему возвращению, – добавила она.
Кейт, которая терпеть не может, когда ею командуют, решила поставить высокомерную медсестру на место. Она послала меня к автомату за таким же соком, который сейчас пил судья. Потом налила этот сок в стаканчик и, когда медсестра вернулась, поднесла его к свету.
– Немного мутная. Лучше еще раз профильтровать, – сказала моя сестра, поднесла стаканчик ко рту и выпила все содержимое.
Медсестра побледнела и выскочила из палаты. Мы с Кейт смеялись до колик. И в течение всего дня нам было достаточно взглянуть друг на друга, как нас буквально разрывало от смеха.
На мелкие кусочки, как зуб в стакане с колой. Так, что ничего не осталось.
– Анна?
Я посмотрела на судью Десальво, на эту дурацкую банку, которая стояла посреди стола, и разрыдалась.
– Я не могу отдать почку сестре. Просто не могу.
Судья молча протянул мне коробку салфеток. Я скатала несколько салфеток в шарики, вытирая глаза и нос. Некоторое время он ничего не говорил, давая мне возможность успокоиться. Когда я подняла на него глаза, то увидела, что он ждет.
– Анна, ни одна больница в этой стране не сможет взять орган у того, кто не хочет быть донором.
– А кто, по-вашему, это решает? – спросила я. – Не маленькая девочка, которую привезли на каталке в операционную, а ее родители.
– Ты не маленькая девочка. И у тебя есть право высказать свое мнение, – возразил он.
– Конечно. – Я опять начинала плакать. – В тебя уже десятый раз загоняют иглу, а это считается стандартной хирургической процедурой. Все взрослые смотрят вокруг с фальшивыми улыбками и рассказывают друг другу, что никто добровольно не пойдет на это еще раз. – Я высморкалась в салфетку. – Это только сегодня – почка. Завтра будет что-нибудь еще. Всегда нужно что-то еще.
– Твоя мама сказала, что ты хочешь отозвать иск. Она говорила неправду?
– Неправду. – Я с трудом проглотила комок в горле.
– Тогда… почему ты обманула ее?
На этот вопрос была тысяча ответов, и я выбрала самый простой.
– Потому что я люблю ее. – По моим щекам текли слезы. – Мне очень жаль. Мне действительно очень жаль.
Он пристально посмотрел на меня.
– Знаешь, Анна, я назначу человека, который поможет твоему адвокату объяснить мне, что для тебя лучше. Как ты на это смотришь?