Я улыбаюсь:
— С каких пор ты стала обращать внимание на то, что думают о тебе люди?
Она молчит, но что-то меняется. Температура в комнате, или у нее в глазах будто вырастает стена.
— Может, вместо того чтобы ворошить прошлое, поговорим об Анне? — дипломатично предлагает Джулия.
Я киваю. Но ощущение такое, будто мы сидим на тесном сиденье в автобусе, а между нами встрял какой-то незнакомец и ни один из нас не хочет упоминать о его присутствии. В результате мы говорим вокруг него и сквозь него, украдкой поглядывая друг на друга. Как я могу рассуждать об Анне Фицджеральд, когда меня интересует, просыпалась ли Джулия в объятиях мужчины и на какое-то мгновение, пока сон не слетит окончательно, думала, что это мои руки?
Чувствуя напряжение, Джадж поднимается и встает рядом со мной. Джулия, кажется, только сейчас замечает, что мы не одни в комнате.
— Твой партнер?
— Просто помощник. Но он собрал «Обзор судебной практики».
Джулия чешет пса за ухом — повезло сукину сыну, — и я, морщась, прошу ее перестать.
— Он служебная собака. Его нельзя гладить.
Джулия удивленно поднимает взгляд, но я меняю тему разговора прежде, чем она успевает задать вопрос.
— Итак, Анна…
Джадж тычется носом в мою ладонь.
Джулия скрещивает на груди руки:
— Я встречалась с ней.
— И?..
— Тринадцатилетние дети находятся под сильным влиянием родителей. И мать Анны, похоже, абсолютно убеждена, что до суда дело не дойдет. У меня такое чувство, что она пытается и Анну убедить в том же.
— Я могу заняться этим.
Джулия подозрительно смотрит на меня:
— Как?
— Добьюсь, что Сару Фицджеральд выселят из собственного дома.
У Джулии отвисает челюсть.
— Ты шутишь?
Джадж уже начал тянуть меня за рукав. Я не реагирую, и пес дважды гавкает.
— Ну, разумеется, я не считаю, что покидать жилище должна моя клиентка. Не она нарушала приказания судьи. Я получу временный ордер, запрещающий Саре Фицджеральд общаться с дочерью.
— Кэмпбелл, но она же мать Анны!
— На этой неделе она — адвокат ответчиков, и если будет ущемлять права моей клиентки, необходимо принудить ее к тому, чтобы она этого не делала.
— У твоей клиентки есть имя, возраст и мир, который распадается на части вокруг нее. Меньше всего ей сейчас нужно, чтобы нестабильности в жизни стало еще больше. Ты хоть попытался ближе познакомиться с ней?
— Конечно, — лгу я, а Джадж начинает поскуливать у моих ног.
Джулия смотрит на пса:
— Что с твоей собакой?
— Все в порядке. Слушай, мое дело — защитить законные права Анны и выиграть суд, этим я и собираюсь заняться.
— Ну разумеется. И не потому, что это в интересах Анны, а потому, что так нужно тебе. Какая злая ирония: девочка, которая не хочет, чтобы ее использовали, выбирает в «Желтых страницах» именно твое имя.
— Ты ничего обо мне не знаешь. — Скулы у меня напрягаются.
— И кто в этом виноват?
Вот и не разворошили прошлое, называется. Меня пробивает дрожь, я беру Джаджа за ошейник.
— Прости, — говорю я Джулии и выхожу из кабинета, оставляя ее во второй раз.
Если разобраться, по сути школа Уилера была фабрикой, выпускавшей светских девиц и будущих банкиров-инвесторов. Мы все выглядели и говорили одинаково. Для нас «лето» было глаголом.
Разумеется, встречались ученики, которые ломали эту форму для отливки. Например, получавшие стипендию. Они ходили с поднятыми воротниками и учились гребле, не понимая, что мы все равно не считаем их своими. Встречались среди них и звезды вроде Томми Бодро, которого уже на первом курсе завербовали в «Детройт ред уингз», или чокнутые, которые пытались резать себе вены или мешали алкоголь с валиумом, после чего покидали кампус так же тихо и незаметно, как когда-то бродили вокруг него.
Я учился в шестом классе, когда в школу Уилера пришла Джулия Романо. Она носила армейские ботинки и футболку с группой Cheap Trick под школьным форменным блейзером; она могла запоминать наизусть целые сонеты без всяких усилий. В то время как на переменах школяры курили тайком за спиной у директора, она забиралась на верх лестницы в гимнастическом зале, сидела спиной к трубе воздушного отопления и читала книги Генри Миллера и Ницше. В отличие от других девочек с водопадами золотистых прямых волос, аккуратно забранных под обручи, похожие на леденцы из лент, ее черные кудри напоминали торнадо, и она никогда не красилась, не пыталась смягчить резкость черт лица — я такая, какая есть, нравится вам это или нет. Она вставляла в бровь серебряные колечки толщиной с волосок, каких я больше ни у кого не видел, и пахла свежим, оставленным подходить тестом.
О ней распускали слухи, что ее выгнали из исправительной школы для девочек; что она вундеркинд и набирает самые высокие баллы по всем тестам; что она на два года моложе всех одноклассников; что у нее есть татуировка. Никто не знал точно, как к ней относиться. Ее называли странной, потому что она была не такой, как мы.
Однажды Джулия Романо пришла в школу с коротко подстриженными розовыми волосами. Мы все решили, что ее отстранят от занятий, однако в бесконечном списке того, что можно, а что нельзя носить в школе Уилера, про прическу ничего не говорилось. Тогда я задумался, почему у нас нет ни одного парня в дредах, и понял: причина не в том, что нам не приходило в голову, что можно выделиться из общей массы таким образом, мы просто не хотели выделяться.
В тот день во время ланча Джулия прошла мимо столика, за которым сидел я с компанией приятелей из команды яхтсменов и их девчонками.
— Эй, — сказала одна, — это не больно?
Джулия замедлила шаг.
— Что не больно?
— Упасть в машину для сахарной ваты?
Джулия даже глазом не моргнула.
— Жаль, что я не могу себе позволить ходить в вашу парикмахерскую, где тебе помоют голову, подстригут и заодно отсосут. — И она ушла в дальний угол кафетерия, где всегда ела одна, раскладывая пасьянс из колоды карт с изображениями святых на рубашках.
— Черт, с этой чувихой я не стал бы связываться! — произнес один из моих приятелей.
Я засмеялся, потому что все засмеялись. Но, кроме того, поглядывал, как Джулия села, отодвинула от себя поднос с едой и начала тасовать карты. Я задумался, как чувствует себя человек, которому абсолютно все равно, что о нем думают другие.
Однажды после ланча я пропустил тренировку в команде яхтсменов, в которой был капитаном, и решил проследить за Джулией. Я держался поодаль, чтобы остаться незамеченным. Она прошла по бульвару Блэкстоун, свернула на кладбище Суон-Пойнт и забралась на верхнюю точку. Открыла рюкзак, вынула оттуда учебники, толстую папку с конспектами и улеглась перед одной из могил, после чего сказала:
— Выходи, хватит прятаться. — (Я чуть язык не проглотил от страха, вдруг сейчас откуда ни возьмись появится дух, но потом сообразил, что эти слова адресованы мне.) — Если заплатишь четвертак сверху, можешь даже посмотреть вблизи.
Засунув руки в карманы, я вышел из-за большого дуба и стоял там, не понимая, зачем вообще пришел.
— Твой родственник? — Я кивнул на могилу.
Джулия оглянулась через плечо:
— Да. У моей бабушки было место рядом с ним на «Мейфлауэр». — Она посмотрела на меня исподлобья. — Сегодня что, нет крикетного матча?
— Поло, — отвечаю я и улыбаюсь. — Жду, когда приведут моего коня.
Она не поняла шутку… или не посчитала ее смешной.
— Что тебе нужно?
Я не мог признаться, что следил за ней.
— Помощь, — сказал я, — с домашней работой.
Честно говоря, я даже не смотрел, что нам задано. Взял верхний лист из ее папки с конспектами и прочел вслух:
— «Вы едете мимо места страшной автомобильной аварии с участием четырех машин. Видите стонущих от боли людей и лежащие на земле тела. Обязаны ли вы остановиться?»
— Почему я должна помогать? — спрашивает Джулия.
— Ну, по закону не должна. Если вытащишь кого-нибудь и от этого человеку станет хуже, тебя привлекут к суду.
— Я не о том. Почему я должна помогать тебе.
Лист планирует на землю.
— Ты обо мне не слишком высокого мнения, да?
— Я обо всех вас не слишком высокого мнения, точка. Вы кучка недоумков, которые скорее умрут, чем станут общаться с тем, кто не похож на вас.
— А ты не то же самое делаешь?
Она смотрела на меня одно долгое мгновение, после чего принялась убирать свои вещи в рюкзак.
— У тебя ведь есть доверительный фонд? Если нужна помощь, найми репетитора.
Я поставил ногу на один из учебников:
— А ты не стала бы?
— Натаскивать тебя? Ни за что!
— Останавливаться. Увидев аварию.
Ее руки замирают.
— Стала бы. Даже если закон говорит, что никто не отвечает за других, помогать людям, попавшим в беду, — это правильно.
Я сел рядом с ней, так что ее нервно трепещущая рука оказалась рядом с моей.
— Ты и правда в это веришь?
Она опустила взгляд на колени:
— Да.
— Тогда как ты можешь бросить в беде меня?
Я вытираю лицо бумажным полотенцем, которое вытаскиваю из диспенсера, поправляю галстук. Джадж, как обычно, топчется кругами рядом со мной.
— Ты все сделал хорошо, — говорю я псу и треплю его по мохнатому загривку.
Когда я возвращаюсь в свой офис, Джулии уже нет. Керри сидит за компьютером и печатает — редкий момент продуктивной деятельности.
— Она сказала, что если нужна тебе, то ты, черт возьми, сам ее найдешь. Ее слова, не мои. И попросила все медицинские документы. — Керри оглядывается через плечо. — Ну и видок у тебя!
— Спасибо. — Мое внимание привлекает оранжевая бумажка с адресом на столе секретарши. — Ей прислать документы туда?