— И не подумаю. — Кейт улыбнулась, сунула свободную руку мне под мышку и пощекотала меня. От неожиданности я ее выпустила.
Мы скатились с кровати и продолжили бороться на полу, каждая пыталась заставить противницу молить о пощаде.
— Анна, прекрати уже, — задыхаясь, выдавила из себя Кейт. — Ты меня убьешь.
Других слов не потребовалось. Я отдернула руки, будто обожглась. Мы лежали плечом к плечу между кроватями, пялились в потолок, тяжело дышали и обе притворялись, что сказанное ею не так уж близко к реальности.
В машине мои родители ссорятся.
— Может быть, нам стоило нанять настоящего адвоката, — говорит отец.
А мама отвечает:
— Я адвокат.
— Но, Сара, — продолжает отец, — если это не рассосется само собой, все, что я хочу сказать…
— Что ты хочешь сказать, Брайан? — с вызовом спрашивает она. — Что какой-то тип в костюме, с которым ты вовсе не знаком, лучше объяснится с Анной, чем ее собственная мать?
Остальную часть пути отец не раскрывает рта.
Это шок, но на ступеньках перед Гарраи-комплексом собрались журналисты с телекамерами. Я уверена, они здесь из-за какого-то важного судебного дела, поэтому представьте себе мое изумление, когда мне под нос суют микрофон и репортерша с волосами, подстриженными в форме шлема, спрашивает, почему я подала иск против родителей? Мама отталкивает эту женщину.
— Моя дочь не дает комментариев, — повторяет она снова и снова.
А когда один из журналистов интересуется, известно ли мне, что я первый в Род-Айленде сконструированный ребенок, на долю секунды у меня возникает опасение, что она сейчас прибьет его.
С семи лет я знаю, каким образом меня зачали, и что с того? Во-первых, родители сообщили мне об этом в момент, когда мысль о том, как они занимаются сексом, была гораздо отвратительнее, чем соображение, что меня замутили в чашке Петри. Во-вторых, в то время уже толпы людей принимали таблетки для повышения фертильности и рождение семерых детей зараз одной матерью не было чем-то оригинальным, так же как и моя история. Но сконструированный ребенок? Да, верно. Если родители решили пойти на такие сложности, они наверняка постарались встроить в меня гены послушания, смирения и благодарности.
Отец сидит рядом со мной на скамье, сцепив руки и опустив их между коленями. В кабинете судьи мама и Кэмпбелл Александер заняты словесными прениями. Здесь, в коридоре, необыкновенно тихо, как будто адвокаты забрали с собой все слова, а нам ничего не оставили.
Я слышу, как чертыхается какая-то женщина, и сразу из-за угла выворачивает Джулия.
— Анна, прости, я опоздала. Не могла пробраться мимо прессы. С тобой все в порядке?
Я киваю, а потом мотаю головой.
Она присаживается на корточки передо мной:
— Ты хочешь, чтобы твоя мать покинула дом?
— Нет! — Мне очень неловко, но на глаза наворачиваются слезы. — Я передумала. Я не хочу больше этого делать. Ничего этого.
Джулия смотрит на меня долгим взглядом:
— Давай-ка я войду в кабинет и поговорю с судьей.
Она скрывается с глаз, а я концентрируюсь на том, чтобы в мои легкие попал воздух. Теперь столько вещей, которые раньше я выполняла инстинктивно, вызывают у меня затруднения: мне сложно вдыхать кислород, молчать, поступать правильно. Тяжесть отцовского взгляда заставляет поднять на него глаза.
— Ты это всерьез сказала? — спрашивает он. — Что не хочешь больше этого делать?
Я не отвечаю. И не шевелюсь.
— Если ты до сих пор не уверена, может, не так уж плохо — дать себе небольшую передышку. Я вот о чем: в моей комнате на станции есть свободная койка. — Он потирает шею сзади. — Это не будет выглядеть так, будто мы уехали из дома. Просто… — Он смотрит на меня.
— …передышка, — завершаю я за него и делаю вдох.
Отец встает и протягивает мне руку. Мы выходим из Гарраи-комплекса плечом к плечу. Репортеры набрасываются на нас, как волки, но на этот раз их вопросы отскакивают от меня. Грудь моя будто надута гелием от ликования, такое чувство я испытывала, когда в детстве в сумерках ехала на папиных плечах и знала: стоит мне поднять руки и растопырить пальцы, я смогу поймать восходящие звезды.
Кэмпбелл
Наверняка есть в аду какой-нибудь отдельный закуток для адвокатов, которые бесстыдно превозносят сами себя, но вы можете спокойно биться об заклад: мы все готовы к съемке на фото для документов. Приехав в суд по семейным делам, я обнаруживаю стаю репортеров, выстроившихся как на параде. Я бросаю несколько коротких фраз, будто раздаю леденцы детям, и жду, пока все камеры не повернутся ко мне. Говорю положенные слова вроде: этот случай выходит за рамки обычного, но причиняет сильную боль всем участникам. Намекаю, что решение судьи может оказать влияние на права меньшинств по всей стране, так же как и на исследования стволовых клеток. После чего одергиваю пиджак от «Армани», тяну за поводок Джаджа и объясняю, что теперь мне нужно поговорить со своей клиенткой.
Внутри Верн Стакхаус ловит мой взгляд и показывает большой палец. Я случайно столкнулся с ним накануне и совершенно невинным тоном спросил, не появится ли здесь его сестра, репортер из «Провиденс джорнал»?
— Не могу сказать ничего определенного, но слушания… тут будет нечто весьма значительное, — намекнул я.
В этом специальном адском закутке, вероятно, есть трон для тех из нас, кто пытается извлечь выгоду для себя из работы на благо общества.
Несколько минут спустя мы оказываемся в кабинете судьи.
— Мистер Александер, — судья Десальво поднимает вверх листок с ходатайством о судебном запрете, — вы не могли бы объяснить мне, почему подали это, когда я вчера открыто рассмотрел ваш вопрос?
— Я имел первичную встречу с опекуном от суда, Ваша честь. В присутствии мисс Романо Сара Фицджеральд сказала моей клиентке, что судебный процесс затеян из-за недопонимания и дело разрешится само собой. — Я перевожу взгляд на Сару, которая не проявляет никаких эмоций, только сжимает зубы. — Это прямое нарушение вашего приказа. Хотя суд пытается создать условия для того, чтобы семья осталась вместе, я не думаю, что принятые меры окажутся действенными, пока миссис Фицджеральд не найдет возможным мысленно отделить свою роль в качестве родителя от роли адвоката стороны ответчика в процессе. До этих пор разделение необходимо.
Судья Десальво стучит пальцами по столу:
— Миссис Фицджеральд, вы говорили это Анне?
— Разумеется, говорила! — взрывается Сара. — Я пытаюсь добраться до самой сути!
От ее признания будто обрушивается шатер цирка, и мы остаемся стоять в полнейшей тишине. Именно этот момент Джулия выбирает, чтобы влететь в двери.
— Простите, я опоздала, — запыхавшись, произносит она.
— Мисс Романо, у вас сегодня была возможность поговорить с Анной? — спрашивает судья.
— Да, только что. — Она смотрит на меня, потом на Сару. — Кажется, девочка крайне смущена.
— Что вы думаете о ходатайстве, которое подал мистер Александер?
Джулия заправляет за ухо завиток волос.
— Сомневаюсь, что владею достаточным объемом информации для принятия официального решения, но внутреннее чутье подсказывает мне: выгнать маму Анны из дому — это будет большой ошибкой.
Я мигом напрягаюсь. Пес реагирует на это и встает.
— Судья, миссис Фицджеральд только что призналась в неисполнении судебного приказа. Ее нужно хотя бы привлечь к ответственности за нарушение этики, и…
— Мистер Александер, в этом деле все будет соответствовать букве закона. — Судья Десальво поворачивается к Саре. — Миссис Фицджеральд, я настоятельно рекомендую вам нанять для представления ваших интересов и интересов вашего мужа в этом процессе независимого адвоката. Сегодня я не стану издавать судебный запрет, но еще раз предупреждаю: не говорите с дочерью об этом деле до слушаний, которые состоятся на следующей неделе. Если мне станет известно, что вы вновь проигнорировали мое указание, я сам привлеку вас к ответственности и лично выпровожу из дома. — Он захлопывает папку с делом и встает. — До понедельника больше не беспокойте меня, мистер Александер.
— Мне нужно увидеться с клиенткой, — заявляю я и быстро выхожу в коридор, где должны сидеть и ждать Анна и ее отец.
Сара Фицджеральд, что вполне предсказуемо, висит у меня на хвосте. Следом за ней, несомненно, поспешает намеревающаяся сохранить мир Джулия. Мы втроем резко останавливаемся при виде Верна Стакхауса, дремлющего на скамье, где сидела Анна.
— Верн? — говорю я.
Тот сразу вскакивает на ноги и, готовясь к защите, откашливается.
— Проблемы с поясницей. Нужно как можно больше сидеть, чтобы снять нагрузку.
— Вы знаете, куда пошла Анна Фицджеральд?
Он кивает в сторону входных дверей:
— Ушла с отцом совсем недавно.
Судя по выражению лица Сары, для нее это тоже новость.
— Вас подвезти обратно в больницу? — спрашивает Джулия.
Сара качает головой, глядя сквозь стеклянные двери туда, где собрались репортеры.
— Есть здесь какой-нибудь запасной выход?
Джадж начинает совать морду мне в руку. Черт!
Джулия уводит Сару Фицджеральд в дальнюю часть здания, бросая через плечо:
— Мне нужно поговорить с тобой.
Я жду, пока она не отвернется, быстро хватаю Джаджа за шлейку и тащу пса по коридору.
— Эй! — Через мгновение каблуки Джулии стучат по плиткам пола позади меня. — Я сказала, что хочу поговорить с тобой!
Мгновение я всерьез подумываю, не сигануть ли в окно. Потом резко останавливаюсь и поворачиваюсь, сияя самой обворожительной улыбкой.
— Если быть точным, ты сказала, что тебе нужно поговорить со мной. Если бы ты сказала, что хочешь поговорить, я бы, наверное, подождал. — (Джадж вцепляется зубами в край полы пиджака, моего дорогого пиджака от «Армани», и тянет.) — Хотя прямо сейчас у меня встреча, я должен идти.
— Что с тобой творится? — спрашивает она. — Ты сказал, что побеседовал с Анной о ее матери и мы с тобой действуем заодно.