— Она все еще говорит с нами, — сообщаю я.
Медбрат постукивает пальцами по тонкому запястью пациентки.
— Иисусе!
— Да, вот почему я не смог поставить капельницу. Пришлось надевать детскую манжету, чтобы измерить давление.
Вдруг я вспоминаю об Анне, которая, вытаращив глаза, стоит у дверей.
— Папочка? Эта женщина умирает?
— Вероятно, у нее случился удар… но она справится. Слушай, давай ты подождешь нас там, на стуле? Я вернусь самое большее через пять минут.
— Папа, — начинает она, и я останавливаюсь на пороге, — разве не здорово было бы, если бы все больные были такими?
Она смотрит на ситуацию не так, как я, не понимает, что Элди Бриггс — это ночной кошмар для парамедиков, что вены у нее исколоты, а ее состояние нестабильно и этот срочный вызов не сулит никому ничего хорошего. Анне кажется: что бы ни происходило с Элди Бриггс, это можно исправить.
Я захожу в здание и, как положено, продолжаю снабжать информацией сотрудников реанимационного отделения. Минут через десять заканчиваю пробежку по больнице и ищу свою дочь в зоне ожидания, но она пропала. Я нахожу Рэда, который стелет новую простыню на носилки, подсовывает подушку под ремень.
— Где Анна?
— Я думал, она с тобой.
Заглянув в один коридор, потом в другой, я вижу только усталых врачей, других парамедиков, несколько изумленных пациентов, пьющих кофе и надеющихся на лучшее.
— Я сейчас вернусь.
По сравнению с царившей в реанимации суматохой на восьмом этаже все в полном порядке. Медсестры приветствуют меня, называя по имени, а я иду к палате Кейт и осторожно открываю дверь.
Анна слишком велика для коленей Сары, но именно там она и сидит. Они с Кейт обе спят. Сара следит за моим приближением поверх макушки Анны.
Я встаю на колени рядом с женой и убираю волосы с висков дочери:
— Малышка, нам пора домой.
Анна медленно выпрямляется. Позволяет мне взять себя за руку и потянуть вверх. Ладонь Сары скользит по ее спине.
— Это не дом, — говорит Анна, но тем не менее выходит со мной из палаты.
После полуночи я склоняюсь над Анной и осторожно шепчу ей на ухо:
— Пойдем посмотрим.
Она садится, берет толстовку, сует ноги в кроссовки. Вместе мы забираемся на крышу пожарной станции.
Вокруг нас ночь. Метеоры фейерверками несутся по небу, разрывая тьму.
— О! — восклицает Анна и ложится, чтобы лучше видеть.
— Это Персеиды, — говорю я ей. — Метеоритный дождь.
— Невероятно!
Падающие звезды — и не звезды вовсе, а просто каменные глыбы, ворвавшиеся в атмосферу и загоревшиеся от трения о воздух. Когда мы загадываем желания, глядя на одну из них, то возлагаем надежды на космический мусор.
В верхнем левом квадрате неба взрывается радиант, рассыпая по небу новый поток искр.
— Здесь такое каждую ночь происходит, пока мы спим? — спрашивает Анна.
Это замечательный вопрос: «Неужели все удивительные вещи случаются, когда мы не в состоянии их заметить?» Я качаю головой. Формально этот каменистый хвост кометы пересекает путь Земли один раз в году. Но такое динамичное представление, как сейчас, можно увидеть раз в жизни.
— А здорово было бы, если бы звезда упала к нам во двор. Мы нашли бы ее, положили в аквариум и использовали как ночник или как фонарь в палаточном лагере. — (Я почти вижу Анну за этим занятием, вот она прочесывает лужайку в поисках пятен сожженной травы.) — Как по-твоему, Кейт может это увидеть из окна своей палаты?
— Не уверен. — Я приподнимаюсь на локтях и внимательно смотрю на Анну.
Но она не отрывает глаз от бесконечного небесного свода.
— Я знаю, ты хочешь спросить, почему я все это делаю.
— Не говори ничего, если не хочешь.
Анна ложится, мое плечо служит ей подушкой. Каждую секунду на небе появляются новые серебристые вспышки: скобки, восклицательные знаки, запятые — весь набор пунктуации, сделанный из света для фраз, которые слишком трудно произнести.
Пятница
Не верь дневному свету,
Не верь звезде ночей,
Не верь, что правда где-то,
Но верь любви моей.
Кэмпбелл
Как только я вхожу в больницу с Джаджем, то сразу понимаю, что у меня проблемы. Охранница, представьте себе Гитлера в женском платье и с очень плохой химией, скрещивает на груди руки и преграждает мне путь к лифту.
— С собаками нельзя! — гавкает она.
— Это собака-поводырь.
— Вы не слепой.
— У меня перебои в сердцебиении, а пес обучен делать искусственное дыхание.
Я направляюсь к кабинету доктора Питера Бергена, психиатра, который к тому же является председателем комиссии по медицинской этике больницы Провиденса. Я здесь из-за срыва в ходе процессуальных действий: не могу найти свою клиентку, которая то ли хочет, то ли не хочет продолжать затеянный ею судебный процесс. Честно говоря, после вчерашних слушаний я взбесился — хотел, чтобы она пришла ко мне. Но девчонка этого не сделала, и я дошел до того, что вечером целый час просидел на крыльце ее дома, но туда так никто и не пришел. Утром, решив, что Анна находится с сестрой, я явился в больницу, как оказалось, только для того, чтобы получить отказ во встрече с Кейт. Джулию мне тоже никак не найти, хотя я был абсолютно уверен, что увижу ее ждущей по другую сторону какой-нибудь двери с того момента, как мы с Джаджем после вчерашнего инцидента покинули суд. Я попросил у ее сестры, чтобы, по крайней мере, дала мобильный Джулии, но что-то подсказывает мне: номер 401-ИДИ-К-ЧЕРТУ не обслуживается.
Итак, не найдя себе лучшего применения, я собираюсь поработать над своим делом на тот случай, если оно все еще существует.
Секретарша Бергена с виду из тех женщин, у которых размер бюста превосходит умственные способности.
— О, песик! — верещит она и тянется погладить Джаджа.
— Пожалуйста, не надо. — На память приходит одна из заготовленных ради таких случаев шутливых реплик, но зачем тратить остроумие понапрасну? Я молча иду к двери в дальнем конце приемной.
За ней нахожу низенького коренастого человечка в звездно-полосатой бандане на седеющих курчавых волосах и в костюме для йоги, который делает гимнастику в тай-чи.
— Занят, — бурчит Берген.
— В этом мы с вами схожи, доктор. Я Кэмпбелл Александер, адвокат, который просил посмотреть документы девочки Фицджеральд.
Руки вытягиваются вперед, психиатр выдыхает:
— Я послал их.
— Вы послали бумаги на Кейт Фицджеральд. А мне нужны документы на Анну.
— Знаете, — отвечает он, — сейчас не очень подходящее время, чтобы я…
— Не прекращайте из-за меня свою тренировку. — Я сажусь, Джадж ложится у моих ног. — Как я уже сказал, меня интересует Анна Фицджеральд. У вас есть какие-нибудь записки из комитета по этике относительно нее?
— Комитет по этике ни разу не собирался по поводу Анны Фицджеральд. Пациентка — ее сестра.
Я смотрю, как доктор аркой выгибает спину назад, потом как будто горбится.
— Вы имеете представление, сколько раз Анна была амбулаторной и стационарной пациенткой в этой больнице?
— Нет, — отвечает Берген.
— Я насчитал восемь.
— Но эти процедуры не обязательно должны проходить комитет по этике. Когда врачи и пациенты соглашаются в том, что необходимо для лечения, тут нет конфликта. Нам ни к чему знать об этих договоренностях. — Доктор Берген ставит на пол поднятую до того ногу, берет полотенце и вытирает подмышки. — Все мы работаем полный день, мистер Александер. Мы в одном лице психиатры, медсестры, врачи, ученые и священники, а потому не ищем себе лишних проблем.
Мы с Джулией прислонились к моему шкафчику в раздевалке и спорили о Деве Марии. Я ткнул пальцем в ее Чудесный медальон[31]— на самом деле метил в ключицу, медальон просто попался на пути.
— Что, если она была попавшим в трудную ситуацию подростком и придумала гениальный способ выпутаться?
Джулия едва не задохнулась:
— Кэмпбелл, за такое тебя могли бы отлучить от Епископальной церкви.
— Подумай: тебе тринадцать, или сколько им там было, когда они переспали, ты мило покаталась в сене с Иосифом, и вдруг тест на беременность оказывается положительным. У тебя две возможности: либо испытать на себе отцовский гнев, либо сочинить историю. Ты думаешь, отец Марии размышлял: «Я мог бы стереть ее в порошок… но вдруг из-за этого начнется мор?»
Тут я резко открыл свой шкафчик, и оттуда посыпались презервативы. Кучка парней из команды яхтсменов вывалила из укрытий, они хохотали, как гиены.
— Тебе нужно пополнить запасы, — съехидничал один из них.
Ну и что мне было делать? Я улыбнулся.
А Джулия рванула прочь. Для девушки она бежала чертовски быстро. Я догнал ее, только когда школа осталась мутным пятном позади.
— Джуэл, — сказал я, не зная, что говорить дальше, не в первый раз из-за меня плакала девушка, но впервые это причиняло мне настоящую боль. — Я должен был навешать им всем? Ты этого хочешь?
Она набросилась на меня:
— Что ты рассказываешь им о нас в раздевалке?
— Ничего я им не рассказываю.
— Что ты сказал о нас родителям?
— Ничего не говорил.
— Да пошел ты!
И она опять побежала.
Двери лифта открываются на третьем этаже, и там стоит Джулия Романо. Мгновение мы ошалело глядим друг на друга, а потом Джадж встает и начинает вилять хвостом.
— Едешь вниз?
Она входит в кабину и жмет на кнопку первого этажа, уже и без того горящую. Однако из-за этого немного наклоняется ко мне, и я улавливаю запах ее волос — ваниль и корица.
— Что ты здесь делаешь? — спрашивает она.
— Становлюсь в высшей степени разочарованным в американском здравоохранении. А ты?