— Встречаюсь с онкологом Кейт, доктором Чансом.
— Полагаю, это означает, что судебное разбирательство не закончено?
— Я не знаю, — качает головой Джулия. — Из всей семьи никто мне не перезванивает, за исключением Джесса, но это гормональное.
— Ты была наверху?
— У Кейт? Да. Но меня к ней не пустили. Там что-то с диализом.
— Мне сказали то же самое, — сообщаю я.
— Ну, если ты поговоришь с ней…
— Слушай, — перебиваю я Джулию, — мне приходится исходить из того, что через три дня все-таки состоятся слушания, если Анна не захочет забрать иск. А в таком случае нам с тобой действительно нужно сесть и обсудить, что на самом деле творится в жизни этой девочки. Не хочешь взять чашку кофе?
— Нет, — отвечает Джулия, собираясь уходить.
— Стой! — Я хватаю ее за руку, и она замирает. — Знаю, ты чувствуешь себя неуютно. Я тоже. Но из-за того, что мы с тобой, кажется, никак не можем повзрослеть, Анна не должна лишиться этого шанса. — Фраза сопровождается пристыженным взглядом.
Джулия складывает на груди руки:
— Не хочешь ли записать это, чтобы использовать где-нибудь еще раз?
Я взрываюсь смехом:
— Боже, ты сурова!..
— Оставь это, Кэмпбелл. Ты такой речистый! Наверное, каждое утро смазываешь губы маслом.
Это вызывает у меня в голове самые разные образы, но они включают в себя части ее тела.
— Ты прав, — продолжает Джулия.
— Теперь мне хочется записать это…
Она снова пытается уйти, и на этот раз мы с Джаджем плетемся следом.
Джулия выходит из больницы и сворачивает в боковую улочку, оттуда в переулок, идет мимо многоквартирного дома, наконец мы вновь выбираемся на солнце на Минерал-Спринг-авеню в Северном Провиденсе. Я радуюсь, что в моей руке зажат поводок, на котором — псина с большим количеством зубов.
— Чанс сказал, что они больше ничего не могут сделать для Кейт, — говорит Джулия.
— Ты имеешь в виду, помимо трансплантации почки.
— Нет. В это невозможно поверить. — Она останавливается прямо передо мной. — Доктор Чанс думает, что у Кейт не хватит сил.
— А Сара Фицджеральд настаивает, — произношу я.
— Подумай хорошенько, Кэмпбелл, и ты не станешь упрекать ее в отсутствии логики. Если без трансплантации Кейт умрет, то почему не использовать последний шанс?
Мы аккуратно обходим бездомного, собравшего коллекцию бутылок.
— Потому что трансплантация предполагает, что другой ее дочери придется пройти сложную хирургическую операцию, — замечаю я. — А подвергать Анну рискованной процедуре, для нее вовсе не обязательной, — это выглядит немного бесцеремонным.
Вдруг Джулия замирает на месте перед небольшим домиком с написанной от руки вывеской: «Луиджи Равиоли». Это одно из тех местечек, где не включают освещение, чтобы посетители не заметили снующих по углам крыс.
— Тут нет поблизости «Старбакса»? — спрашиваю я, и в этот момент, едва не сбивая Джулию с ног, дверь открывает огромный лысый мужик в белом фартуке.
— Изабель! — восклицает он и целует ее в обе щеки.
— Нет, дядя Луиджи, это Джулия.
— Джулия? — Он хмуро отстраняется. — Ты уверена? Подстригла бы волосы, что ли, дала бы нам передышку.
— Ты и раньше проходился по поводу моих волос, когда они были короткими.
— Мы проходились по поводу твоих волос, потому что они были розовыми. — Он глядит на меня. — Есть хотите?
— Мы рассчитывали на кофе и тихий столик.
— Тихий столик? — ухмыляется он.
— Не в том смысле тихий, — вздыхает Джулия.
— Ладно-ладно. Все это большой секрет. Входите, я дам вам комнату в задней части дома. — Он косится на Джаджа. — Собака останется здесь.
— Собака войдет, — отвечаю я.
— Не в мой ресторан, — упирается Луиджи.
— Это пес-поводырь, он не может остаться снаружи.
Луиджи наклоняется ко мне, вглядывается в мое лицо:
— Вы слепой?
— Цветов не различаю, — говорю я. — Пес сообщает мне, когда меняются сигналы светофора.
У дяди Джулии опускаются уголки рта.
— Нынче все такие умные, — говорит он и ведет нас в дом.
Много недель мама пыталась догадаться, кто же моя подружка. «Это Битси, да? Та, которую мы встретили на винограднике? Или нет, погоди, это не дочь ли Шейлы, рыженькая, а?» Я не раз повторял ей, что эту девушку она не знает, хотя на самом деле имел в виду, что она никогда ее не признает.
— Я понимаю, что было бы правильным для Анны, — говорит Джулия, — но не уверена, достаточна ли она зрелая, чтобы самостоятельно принимать решения.
Я беру очередной кусок с тарелки с закусками и отправляю его в рот.
— Если ты считаешь, что она подала ходатайство обоснованно, тогда в чем противоречие?
— В психическом состоянии, — сухо произносит Джулия. — Тебе пояснить, что это значит?
— Знаешь, невежливо за обедом выпускать когти.
— Сейчас всякий раз, сталкиваясь с матерью, Анна отступается. Как только что-то случается с Кейт, она делает шаг назад. Несмотря на свои представления о том, на что она способна, девочка раньше никогда не принимала решений такой важности, учитывая, какие последствия это повлечет за собой для ее сестры.
— А если я скажу тебе, что к началу слушаний она будет в состоянии принять это решение?
Джулия поднимает взгляд:
— Почему ты так в этом уверен?
— Я всегда уверен в себе.
Она берет оливку со стоящего между нами подноса и тихо произносит:
— Да, я не забыла.
Хотя у Джулии были на этот счет подозрения, я ничего не говорил ей о своих родителях, о своем доме. Когда мы приехали в Ньюпорт на моем джипе, я свернул на подъездную дорожку, которая вела к огромному кирпичному зданию.
— Кэмпбелл, ты шутишь, — сказала Джулия.
Я сделал круг и выехал с другой стороны:
— Да, шучу.
Поэтому, когда я подъехал к одному из соседних домов — стоявшему в окружении буков просторному особняку в георгианском стиле, позади которого имелась покатая лужайка с выходом к заливу, это уже не было столь экстравагантным. По крайней мере, дом был поменьше первого.
Джулия покачала головой:
— Твои родители только взглянут на меня и сразу разделят нас с помощью лома.
— Они тебя полюбят, — заявил я, солгав в первый, но не в последний раз.
Джулия заныривает под столик с тарелкой пасты:
— Вот тебе, Джадж. Так что с собакой?
— Он переводит для моих испаноговорящих клиентов.
— Правда?
— Правда, — улыбаюсь я.
Она наклоняется ко мне, прищурив глаза:
— У меня шестеро братьев. И я знаю все ваши мужские штучки.
— Расскажи.
— И выдать тебе мои коммерческие тайны? Ну уж нет. — Джулия качает головой. — Может, Анна наняла тебя потому, что ты такой же неуловимый, как она.
— Она наняла меня, потому что увидела в газете мое имя, — отвечаю я. — Ничего больше.
— Но почему ты взялся? Это необычное для тебя дело.
— Откуда тебе знать, какие дела для меня обычны?
Это было сказано легко, в шутку, но Джулия замолкает, и вот мой ответ почему: все эти годы она следила за моей карьерой.
Вроде того, как я следил за ее успехами.
Я откашливаюсь, мне неловко, и указываю на ее лицо:
— У тебя там… соус.
Джулия поднимает салфетку и вытирает уголок рта, но не попадает.
— Стерла? — спрашивает она.
Потянувшись вперед со своей салфеткой, я смахиваю маленькое пятнышко, но не убираю руку. Она остается на ее щеке. Наши глаза встречаются, в это мгновение мы снова становимся юными и изучаем формы друг друга.
— Кэмпбелл, не поступай со мной так, — говорит Джулия.
— Как?
— Не сбрасывай меня дважды с одной и той же скалы.
Вдруг в кармане моей куртки звонит мобильник, и мы оба вздрагиваем. Джулия случайно опрокидывает стакан с кьянти, пока я отвечаю на звонок.
— Нет, успокойся. Успокойся. Где ты? Хорошо, я уже еду. — Джулия перестает промакивать стол, когда я прекращаю разговор. — Мне нужно идти.
— Что случилось?
— Это была Анна. Она в полицейском участке Верхнего Дерби.
По пути обратно в Провиденс я пытался выдумать хотя бы по одной ужасной смерти на милю для своих родителей. Забить дубинкой, скальпировать. Снять кожу живьем и обсыпать солью. Замариновать в джине, хотя я не знаю, будет это считаться мучением или нирваной.
Вероятно, они видели, как я прокрался в комнату для гостей и снес Джулию на руках по лестнице для слуг к заднему входу в дом. Вероятно, они разглядели наши силуэты, когда мы раздевались и входили в залив. Может быть, они следили, как она обхватила меня ногами, а я опустил ее на ложе из толстовок и брюк.
Их защитной реакцией, продемонстрированной на следующее утро за яйцами по-бенедиктински, стало приглашение на вечеринку в клубе тем же вечером — черный галстук, только члены семьи. Приглашение, которое, разумеется, не распространялось на Джулию.
Когда мы подъехали к ее дому, было так жарко, что какой-то предприимчивый парнишка открыл пожарный гидрант, и дети скакали в его струе, как попкорн на сковородке.
— Джулия, не следовало везти тебя домой и знакомить с родителями.
— Есть много вещей, которых тебе не следовало делать, — согласилась она. — И бóльшая часть из них касается меня.
— Позвоню тебе перед выпускным, — пообещал я, а она поцеловала меня и вылезла из джипа.
Но я не позвонил. И не встретился с ней на выпускном. И она думает, что знает почему, но это не так.
Удивительно, но в Род-Айленде совершенно отсутствует фэншуй. Я о том, что тут есть Малый Комптон, но нет Большого; есть Верхнее Дерби, но нет Нижнего. Существует множество мест, которые определяются в терминах чего-то на самом деле не существующего.
Джулия едет за мной в своей машине. Мы с Джаджем, наверное, нарушаем скоростной режим, потому что, кажется, не проходит и пяти минут, как мы входим в полицейский участок и видим Анну, бьющуюся в истерике рядом с дежурным сержантом. Она бросается ко мне с отчаянным криком: