— Что случилось?
— Она перелетела через руль велосипеда, — сказала я. — Упала на бетон. Признаков сотрясения мозга нет, но на коже головы рана у зоны роста волос, примерно полтора дюйма.
Врач осторожно укладывает девочку на стол, надевает перчатки и осматривает ее лоб.
— Вы врач или медсестра?
Я пытаюсь улыбнуться:
— Просто привыкла к этому.
Чтобы зашить рану, потребовалось восемьдесят два стежка. После этого с примотанным к голове ярко-белым ватным тампоном и мощной дозой детского тайленола, блуждающего по венам, мы рука об руку выходим в зону ожидания.
Джесс спрашивает, сколько сделали стежков. Брайан говорит, что она вела себя смело, как пожарный. Кейт смотрит на свежую повязку на голове Анны и говорит:
— Мне больше нравится сидеть здесь.
Началось с того, что Кейт закричала в туалете. Я несусь наверх по лестнице, вскрываю замок и застаю свою девятилетнюю дочь стоящей перед унитазом, забрызганным кровью. Кровь течет по ее ногам, трусы тоже пропитаны кровью. Это визитная карточка ОПЛ — кровотечения всех видов и мастей. У Кейт и раньше случались ректальные кровотечения, но тогда она была еще малышкой, едва начавшей ходить, и не помнила этого.
— Все в порядке, — спокойно говорю я.
Влажной теплой салфеткой вытираю ее, кладу прокладку в трусы. Смотрю, как дочка пытается приспособиться к непривычному комку между ног. Этот момент должен был случиться, когда у нее наступили бы месячные. Доживет ли она до этого?
— Мам, — говорит Кейт, — снова течет.
— Клинический рецидив. — Доктор Чанс снимает очки и давит большими пальцами на уголки глаз. — Думаю, настало время для трансплантации костного мозга.
В голове проскакивает воспоминание: когда я была в том же возрасте, что и Анна, мне подарили большую надувную куклу-неваляшку для битья в виде клоуна, наполненную внизу песком; я ударяла по ней, а она снова вскакивала.
— Но несколько минут назад вы говорили, что это опасно, — подает голос Брайан.
— Опасно. Пятьдесят процентов пациентов, которым проводят эту процедуру, излечиваются. Другая половина не выносит химио- и радиационной терапии, которая предшествует трансплантации. Некоторые умирают от осложнений, развивающихся после нее.
Брайан смотрит на меня, а потом проговаривает вслух трепещущий между нами страх:
— Тогда зачем мы будем подвергать Кейт риску?
— Затем, — отвечает доктор Чанс, — что, если вы этого не сделаете, она умрет.
В первый раз, когда я звоню в страховую компанию, случайно обрывается связь. Во второй раз двадцать две минуты слушаю музыку, чтобы дождаться ответа сотрудника, обслуживающего клиентов.
— Продиктуйте мне номер вашего полиса.
Я называю тот, который есть у всех муниципальных служащих, плюс номер социальной страховки Брайана.
— Чем я могу вам помочь?
— Я говорила с кем-то из сотрудников неделю назад, — объясняю я. — У моей дочери лейкемия, и ей нужна трансплантация костного мозга. В больнице мне сказали, что наша страховая компания должна подтвердить покрытие расходов.
Трансплантация костного мозга стоит от ста тысяч долларов и выше. Нет нужды говорить, что такие деньги у нас по углам не валяются. Но одной рекомендации врача недостаточно для того, чтобы страховая компания одобрила операцию.
— Для таких процедур необходимо особое рассмотрение.
— Да, я знаю. Мы об этом говорили неделю назад. Я звоню, потому что мне до сих пор не дали ответа.
Служащая ставит вызов на удержание, чтобы посмотреть мои документы. Я слышу мягкий щелчок и жестяной голос робота: «Если вы хотите связаться…»
— Дерьмо! — Я грохаю трубку на базу.
Бдительная Анна просовывает голову в дверь:
— Ты сказала плохое слово.
— Знаю. — Снова беру трубку и нажимаю кнопку повторного набора, пробираюсь через лабиринт меню, наконец слышу живой голос. — Нас только что разъединили. Опять.
Этой сотруднице требуется еще пять минут, чтобы записать все те же цифры, имена и выслушать историю, которую я излагала ее предшественницам.
— Мы, вообще-то, уже рассмотрели случай вашей дочери, — говорит она. — К сожалению, мы не считаем, что в настоящее время эта процедура отвечает ее интересам.
Мне в лицо бросается жар.
— А что лучше? Умереть?
Для подготовки к забору костного мозга мне предстоит колоть Анне фактор роста, как я делала Кейт после первичного введения плацентарной крови. Мы намерены заставить костный мозг Анны работать с удвоенной силой, чтобы, когда придет время забирать клетки, их хватило для Кейт.
Анне тоже об этом сказали, но она поняла только одно: дважды в день мама будет делать ей уколы.
Мы используем специальный крем с анестетиком, он должен помочь Анне не чувствовать боли от уколов, но она все равно кричит. Я думаю, сравнима ли эта боль с той, которую ощущаю сама, когда моя шестилетняя дочь, глядя мне в глаза, говорит, что ненавидит меня?
— Миссис Фицджеральд, — начинает управляющая отделом по работе с клиентами, — мы понимаем, что заставило вас обратиться к нам. Правда.
— Как-то не очень в это верится, — отвечаю я. — И я сомневаюсь, что у вас есть дочь, которая находится на грани жизни и смерти, а ваш консультативный совет смотрит на что-либо, кроме итоговой строки в таблице со стоимостью трансплантации.
Я сказала себе, что буду сохранять спокойствие, но уже через тридцать секунд после начала этого телефонного разговора со страховой компанией терплю поражение.
— «АмерЛайф» оплатит девяносто процентов трат, которые считаются обоснованными и необходимыми при введении донорских лимфоцитов. Но в случае, если вы все-таки выберете трансплантацию костного мозга, мы покроем десять процентов стоимости операции.
Я набираю в грудь воздуха:
— Врачи в вашем совете, которые рекомендовали это, они кто по специальности?
— Я не…
— Они не эксперты по острому промиелоцитарному лейкозу, верно? Даже онколог, последним по успеваемости окончивший какую-нибудь замшелую медицинскую школу в Гуаме, мог бы сказать вам, что инфузия донорских лейкоцитов в нашем случае не поможет. Что через три месяца мы с вами снова будем вести эту дискуссию. И если бы вы спросили доктора, который хоть сколько-нибудь знаком с тем, как протекает заболевание у моей дочери, он сказал бы вам, что при повторном применении уже использованного метода лечения в терапии больных с ОПЛ положительный результат маловероятен, потому что у них развивается резистентность. Это означает, что «АмерЛайф» согласна спустить деньги в унитаз, но отказывается потратить их на единственную вещь, которая на самом деле может спасти жизнь моему ребенку.
На другом конце линии беременной маткой повисает пузырь тишины.
— Миссис Фицджеральд, насколько я понимаю, если вы будете следовать протоколу, впоследствии у страховой компании не будет проблем с тем, чтобы оплатить трансплантацию, — говорит начальница.
— Если не учитывать, что к тому моменту моей дочери уже может не оказаться в живых. Мы с вами говорим не о машине, при ремонте которой можно сперва использовать подержанные детали, а если это не поможет, заказать новые. Мы говорим о человеке. Человеке! Ваши роботы там хоть представляют себе, что, черт возьми, это означает?!
На этот раз, когда связь обрывается, я готова к тому, что услышу щелчок.
Вечером накануне того дня, когда мы с Кейт должны отправиться в больницу, чтобы начать подготовку к трансплантации, появляется Занни. Джесс помогает ей устроить выездной офис. Она принимает телефонный звонок из Австралии, а потом приходит на кухню послушать наши с Брайаном объяснения, что и как происходит обычно у нас дома.
— По вторникам Анна ходит на гимнастику, — говорю я сестре. — К трем часам. И на этой неделе должен приехать грузовик с газом.
— Мусор вывозят по средам, — добавляет Брайан.
— Не води Джесса в школу. Очевидно, шестиклассников за это предают анафеме.
Занни кивает, слушает, даже делает заметки, а потом говорит, что у нее есть пара вопросов.
— Рыба…
— Его кормят дважды в день. Джесс может делать это, если ты ему напомнишь.
— Есть определенное время, когда нужно ложиться спать? — спрашивает Занни.
— Да, — отвечаю я. — Хочешь, чтобы я назвала тебе настоящее или то, которое можно использовать, если ты захочешь добавить часик как особое удовольствие?
— Анна ложится в восемь, — добавляет Брайан. — Джесс в десять. Что-нибудь еще?
— Да. — Занни засовывает руку в карман и вынимает оформленный для нас чек на сто тысяч долларов.
— Сюзанн, — ошалело произношу я, — мы не можем его взять.
— Я знаю, сколько это стоит. Вам не потянуть. А я могу. Если разрешите.
Брайан берет чек и отдает ей обратно:
— Спасибо, но мы получили деньги на трансплантацию.
Для меня это новость.
— Правда?
— Ребята со станции разослали по всей стране призыв к оружию и получили много пожертвований от других пожарных. — Брайан смотрит на меня. — Я только что узнал.
— Правда? — У меня гора спадает с плеч.
Муж пожимает плечами:
— Они же мои братья.
Я поворачиваюсь к Занни и обнимаю ее:
— Спасибо тебе. За то, что предложила.
— Если понадобится, предложение в силе, — отвечает она.
Но нам не понадобится. Мы сами можем сделать это, по крайней мере.
— Кейт! — зову я дочь на следующее утро. — Пора идти!
Анна сидит на коленях у Занни. Она вынимает изо рта большой палец, но не говорит «до свидания».
— Кейт! — снова кричу я. — Мы уходим!
— Как будто вы и правда уйдете без нее, — усмехается Джесс, отрываясь от пульта игровой приставки.
— Она этого не знает. Кейт! — Вздохнув, я быстро поднимаюсь наверх по лестнице в ее спальню.
Дверь закрыта. Тихо постучав, я открываю ее и вижу Кейт. Она старательно застилает постель. Лоскутное одеяло натянуто так, что, если бросить на него монетку в десять центов, она подпрыгнет; подушки тщательно взбиты и положены строго по центру. Мягкие игрушки, как святыни, рассажены на подоконнике в строгом порядке от больших к маленьким. Даже обувь аккуратно убрана в шкаф, от обычного беспорядка на столе не осталось и следа.