— И все?
По голосу слышу, что она улыбается.
— Этого мало?
— Нет, — говорю я, хотя это неправда.
Уснуть не удается, поэтому я вылезаю из кровати, крадусь мимо храпящего отца, вытаскиваю из мужской уборной Книгу рекордов Гиннесса и ложусь на крыше, чтобы почитать при свете луны. Полуторагодовалый малыш по имени Алехандро выпал из окна квартиры родителей в Мурсии, Испания, пролетел 65 футов 7 дюймов и стал ребенком, который выжил после падения с самой большой высоты. Рой Салливан из Виргинии пережил семь ударов молнией и совершил самоубийство из-за того, что был отвергнут любимой женщиной. На Тайване кошку нашли под обломками через восемьдесят дней после землетрясения, в котором погибло 2000 человек, и она оклемалась. Я ловлю себя на том, что не могу оторваться от чтения раздела «Выжившие и спасенные», добавляя в голове свои пункты к списку: «Дольше всего прожившие с ОПЛ» и «Самая восторженная сестра» — так они назывались бы.
Отец находит меня в момент, когда, отложив книгу, я начинаю искать на небе Вегу.
— Сегодня мало что видно, да? — Он садится ря-дом.
Ночь закуталась в облака, даже луна словно прикрыта ватой.
— Ага, — соглашаюсь я. — Все в тумане.
— Пробовала смотреть в телескоп?
Он начинает возиться с прибором, но через некоторое время решает, что сегодня это бесполезно. Я вдруг вспоминаю, как однажды — мне тогда было лет семь — ехала рядом с ним в машине и спросила, каким образом взрослые находят дорогу туда, куда им нужно, потому что у меня на глазах отец никогда не разворачивал карту.
— Наверное, мы просто привыкаем ездить одним путем и сворачивать в одних и тех же местах, — ответил он, но меня это не удовлетворило.
— А если в первый раз едете куда-то?
— Ну, тогда мы сперва узнаем дорогу.
Но я хотела знать: кто указывает ее в этот самый первый раз? Если до тебя никто там не был?
— Папа, а правда, что можно использовать звезды как карту? — спросила я.
— Можно, если умеешь по ним ориентироваться.
— Это сложно?
Я думаю: может, стоит научиться? Запасной план для тех случаев, когда мне будет казаться, что я хожу кругами.
— Это довольно сложная математика: нужно измерить высоту какой-нибудь звезды, определить ее положение, используя навигационный календарь, подсчитать, какой должна быть ее высота и в каком месте она должна находиться, основываясь на своем предположительном местонахождении, и сравнить измеренную высоту с той, которую ты вычислил. Потом ты наносишь эту точку на карту как место положения. Находишь несколько таких точек, которые тебе нужно пересечь, и получаешь место назначения. — Папа смотрит на мое обескураженное лицо и улыбается. — Вот-вот, — со смехом говорит он, — никогда не выходи из дома без GPS-навигатора.
Но я могу поспорить, что справлюсь с этим. Все не так уж сложно. Ты просто направляешься туда, куда тебя ведут эти точки, и надеешься на лучшее.
Если бы существовала такая религия, как Аннаизм, и объясняла бы вам, откуда на Земле взялись люди, вот что получилось бы: сначала не было ничего, кроме Луны и Солнца. Луна хотела появляться на небе днем, но в это время там находилось светило настолько более яркое, что все эти часы были заполнены его сиянием. Луна проголодалась, она худела и худела, пока от нее не остался тонкий ломтик, кончики которого были острыми, как у ножа. Случайно, а именно так происходит бóльшая часть всего на свете, она проткнула дыру в ночи, и оттуда фонтаном слез высыпалось бессчетное количество звезд.
Испугавшись, Луна попыталась проглотить их все. Сперва у нее это получилось, и она стала толстой и круглой. Но потом звезды перестали в ней помещаться, потому что их было слишком много, и они продолжали появляться, пока небо не сделалось таким ярким, что Солнце заревновало. Оно пригласило звезды на свою сторону мира, где всегда было светло, но не сказало, что днем их не будет видно. Глупые звезды спрыгнули с неба на землю и застыли под тяжестью собственной глупости.
Луна взялась за дело. Каждую из этих глыб печали она обточила и придала ей форму мужчины или женщины. А все остальное время следила, чтобы другие звезды не падали. Она старательно держалась за то, что у нее осталось.
Брайан
Около семи утра на станцию заходит осьминог. Ну, вообще-то, это женщина, одетая осьминогом, но, когда вдруг видишь что-нибудь такое, разницы почти нет. По ее лицу текут слезы, в многочисленных руках она держит пекинеса.
— Вы должны мне помочь, — говорит осьминожка, и тут я вспоминаю: это же миссис Зегна, дом которой пострадал от пожара несколько дней назад.
Она теребит свои щупальца:
— У меня не осталось другой одежды. Костюм для Хеллоуина. Урсула. Он гнил в ящике камеры хранения в Таунтоне вместе с моей коллекцией пластинок Питера, Пола и Мэри.
Я мягко усаживаю ее на стул напротив своего стола:
— Миссис Зегна, я знаю, ваш дом сейчас непригоден для жилья.
— Непригоден для жилья? Он разрушен!
— Я могу связаться с приютом.
Она поднимает руку, чтобы утереть глаза, одновременно поднимаются восемь остальных щупалец, связанных лесками.
— Мой дом не застрахован. Я не хотела жить в ожидании беды.
Я смотрю на нее, пытаюсь вспомнить, каково это, когда несчастье застает тебя врасплох.
Приезжаю в больницу к Кейт. Дочь лежит на спине, прижимая к себе плюшевого медвежонка, купленного ей в семь лет. Она под капельницей с морфином, такими могут управлять сами пациенты. Сквозь сон она постоянно давит большим пальцем на кнопку.
Один из стульев в палате можно разложить и превратить в койку с тонким, как вафля, матрасом. На ней, сжавшись в комок, лежит Сара.
— Привет, — говорит она, убирая с лица волосы. — Где Анна?
— Спит как младенец. Как прошла ночь у Кейт?
— Неплохо. Между двумя и четырьмя был небольшой приступ боли.
Я сажусь на край раскладушки:
— Твой звонок был очень важен для Анны.
Когда я смотрю в глаза Сары, то вижу Джесса. Они того же цвета и той же формы. Интересно, думает ли Сара о Кейт, когда смотрит на меня. Страдает ли она от этого?
Трудно поверить, что когда-то мы с этой женщиной сели в машину и проехали от начала до конца весь Маршрут 66, не умолкая ни на минуту. Теперь наши разговоры — это экономика фактов, сведения о голубых фишках[33] и инсайдерская информация.
— Помнишь ту гадалку? — спрашиваю я; Сара вопросительно смотрит на меня, и я продолжаю: — Мы заехали в какую-то глушь в Неваде, наш «шеви» съел весь бензин, а ты не хотела оставаться одна в машине, пока я ищу заправку.
«Через десять дней ты все еще будешь блуждать кругами, а меня найдут здесь в окружении стервятников, поедающих мои внутренности», — сказала Сара и пошла со мной. Мы прошагали четыре мили в обратном направлении — к лачуге у бензоколонки, которую проезжали. Управлялся там один старик, а его сестра повесила на двери объявление, что она экстрасенс. «Давай погадаем, — приставала ко мне Сара, но предсказание стоило пять баксов, а у меня было всего десять. «Тогда купим только половину бензина и спросим гадалку, когда у нас в следующий раз закончится топливо», — предложила Сара и, как обычно, убедила меня.
Мадам Агнес оказалась слепой старухой, каких боятся дети. Из-за катаракты глаза ее казались пустыми и были похожи на мутно-голубое небо. Она положила узловатые пальцы на лицо Сары и сказала, что видит трех детей и долгую жизнь, но она будет не очень хорошей. «Что это значит?» — спросила Сара, рассердившись, и мадам Агнес объяснила, что судьба — она как глина, и ей в любой момент можно придать другую форму. Но человек способен переделать лишь свое будущее, не чье-то, и некоторых людей это не устраивает.
Гадалка положила руки на мое лицо и сказала только одно: «Береги себя».
Она предрекла, что бензин закончится у нас сразу за границей Колорадо. Так и случилось.
Сейчас, в этой больничной палате, Сара безучастно глядит на меня и переспрашивает:
— Когда мы ездили в Неваду? — Потом качает головой. — Нам нужно поговорить. Если Анна действительно не собирается отказываться от слушаний в понедельник, давай обсудим твои показания.
— Вообще-то… — Я опускаю взгляд и смотрю на свои руки. — Я собираюсь свидетельствовать в пользу Анны.
— Что?!
Бросив быстрый взгляд через плечо на Кейт, чтобы проверить, спит ли она, я пытаюсь объясниться:
— Сара, послушай меня, я долго, очень долго обдумывал свое решение. Если Анна не хочет больше быть донором для Кейт, мы должны уважать это.
— Если ты возьмешь сторону Анны, судья решит, что хотя бы один из родителей готов поддержать ходатайство дочери, и вынесет решение в ее пользу.
— Я знаю. Иначе не стал бы этого делать.
Мы молча смотрим друг на друга, не желая признавать, что нас ждет в конце каждой из этих дорог.
— Чего ты хочешь от меня, Сара? — наконец спрашиваю я.
— Я хочу смотреть на тебя и помнить, какими мы были раньше, — с трудом произносит она. — Я хочу вернуться назад, Брайан. Хочу, чтобы ты забрал меня назад.
Но она уже не та женщина, которую я знал, не та, что ездила за город и считала норы луговых собачек, читала вслух списки одиноких ковбоев, ищущих женщин, и клялась во мраке ночи, что будет любить меня, пока луна не упадет с неба.
Честно сказать, я и сам уже не тот. Не тот, кто слушал ее. И верил ей.
Сара
Мы с Брайаном сидим на диване и читаем разные части газеты, когда в гостиную входит Анна.
— Если я буду стричь газон, ну, например, пока не выйду замуж, могу я получить сейчас шестьсот четырнадцать долларов девяносто шесть центов? — спрашивает она.
— Зачем? — хором отзываемся мы.
Она елозит кроссовкой по ковру:
— Мне нужно немного денег.
Брайан складывает лист с разделом о местных новостях.
— Не думал, что джинсы так подорожали.