На вопрос врача вместо нас отвечает Кэмпбелл.
— Доверенность от Анны у меня, а не у ее родителей. — Он смотрит мне в глаза, потом переводит взгляд на Сару. — И одной девочке наверху нужна почка.
Сара
В английском языке есть слова «сирота» и «вдова» или «вдовец», но нет отдельного слова для отца или матери, потерявших ребенка.
Ее приносят к нам после изъятия донорских органов. Я вхожу последней. В коридоре уже стоят Джесс, Занни, Кэмпбелл, несколько медсестер, с которыми мы сблизились, и даже Джулия Романо — все люди, которые хотят попрощаться.
Мы с Брайаном заходим в комнату, где на больничной койке лежит маленькая неподвижная Анна. В горле у нее трубка, за нее дышит машина. Мы можем ее выключить. Я сажусь на край постели и беру руку Анны, еще теплую и мягкую на ощупь. Оказывается, после стольких лет, проведенных в ожидании такого момента, я в полной растерянности. Это все равно что раскрашивать небо фломастером; для описания такого горя нет слов.
— Я не могу этого сделать, — шепчу я.
Брайан подходит ко мне сзади:
— Дорогая, ее уже нет здесь. Жизнь ее тела поддерживает машина. То, что делало Анну Анной, ушло.
Я поворачиваюсь, прислоняюсь лицом к его груди и говорю сквозь слезы:
— Но так не должно было быть.
Мы держимся друг за друга, а потом, набравшись храбрости, я смотрю на оболочку, которая когда-то была моей младшей дочерью. Брайан прав. Это всего лишь скорлупа. В ее лице нет энергии, все мышцы обмякли. Из тела извлекли органы, которые получат Кейт и другие безымянные люди, ждущие второго шанса.
— Хорошо. — Я делаю глубокий вдох, кладу руку на грудь Анны, а Брайан, дрожа всем телом, отключает дыхательный аппарат.
Я поглаживаю кожу своей дочери маленькими кружочками, как будто от этого ей станет легче. Когда на мониторах появляется прямая линия, я жду, изменится ли что-нибудь в Анне. А потом чувствую, как ее сердце перестает биться под моей ладонью — пропадает едва слышный ритм и наступает пустая тишина, последняя утрата.
Эпилог
Когда вдоль тротуара
Трепещущими огоньками жизни
Вокруг меня мерцают люди,
Я забываю об утрате,
Зиянии в великом созвездии,
Где когда-то была звезда.
Кейт
Должен существовать закон, ограничивающий печаль. Книга с правилами, где утверждалось бы, что просыпаться в слезах — это нормально, но только в течение месяца. Что через сорок два дня сердце уже не будет учащенно биться, когда вы совершенно отчетливо услышите, как она позвала вас по имени. Что на вас не наложат штраф, если вы ощутите позыв прибраться на ее столе; снять ее рисунок с холодильника; походя перевернуть оборотной стороной вверх ее школьный портрет — просто потому, что эти вещи вновь открывают ваши раны и вызывают желание увидеть ее. Что это нормально — отсчитывать время, прошедшее после ее смерти, как раньше вы считали дни рождения.
Довольно долго мой отец говорил, что видит Анну на ночном небе. Иногда она подмигивала одним глазом, иногда появлялся ее профиль. Он утверждал, что звезды были людьми, которых силой любви запечатлели в созвездиях, чтобы они жили вечно. Мама очень долго верила в возвращение Анны. Она искала знаки этого — цветы, которые распускались слишком рано, яйца с двумя желтками, соль, просыпавшуюся в форме букв.
А я, я начала ненавидеть себя. Все это, конечно, моя вина. Если бы Анна не подавала иск, если бы она не осталась в суде подписывать документы с адвокатом, она не оказалась бы на том перекрестке в тот самый момент. Она была бы здесь, а я приходила бы к ней по ночам в виде призрака.
Я долго болела. Трансплантация едва не закончилась неудачей, но потом каким-то необъяснимым образом я начала карабкаться вверх по склону. Прошло уже семь лет, и болезнь ко мне не возвращается, этого не может понять даже доктор Чанс. Он считает, что применение третиноина в сочетании с мышьяком дало некий отложенный положительный эффект, но я рассуждаю иначе. Просто кто-то должен был уйти, и мое место заняла Анна.
Печаль — любопытная вещь, когда приходит нежданно. Она похожа на оторванный пластырь, вместе с которым с семьи сдирается верхний слой. А под ним не всегда обнаруживается что-то привлекательное, и наша семья не исключение. Бывало, я целый день не выходила из комнаты и не снимала наушников, только бы не слышать, как мама плачет. Случалось, отец неделями пропадал на суточных дежурствах, лишь бы не возвращаться в дом, который стал слишком большим для нас.
Однажды утром мама обнаружила, что в доме не осталось никакой еды, мы съели все до последней сморщенной изюминки, до последней крошки крекера, и она пошла в магазин. Отец оплачивал какие-то счета, а я села смотреть телевизор. Там показывали старый фильм «Я люблю Люси», и я стала смеяться.
Но тут же почувствовала, будто осквернила святилище. От стыда я зажала рот рукой. А Джесс, сидевший рядом со мной на диване, сказал:
— Она тоже посмеялась бы над этим.
Понимаете, сколько бы вы ни старались держаться за печальные мысли о том, что кто-то покинул этот мир, вы-то сами остаетесь в нем. А жизнь — это поток: сначала кажется, что ничего не меняется, но однажды вы замечаете, как сильно размыло боль.
Интересно, следит ли она за нами? Знает ли, что мы долгое время поддерживали отношения с Кэмпбеллом и Джулией, даже ходили на их свадьбу? Понимает ли, что мы больше не видимся с ними, так как эти встречи слишком болезненны для всех: даже если мы не говорим о ней, она зависает в паузах между словами, как запах чего-то горелого.
Интересно, заглядывала ли она на выдачу дипломов, когда Джесс окончил полицейскую академию? Знает ли, что в прошлом году он заслужил благодарность от мэра за участие в поимке наркоторговцев? Известно ли ей, что после ее ухода папа запил и ему пришлось выкарабкиваться из этой ямы, а я теперь учу детей танцевать? Что каждый раз, как я вижу двух маленьких девочек, выполняющих плие у станка, я вспоминаю о нас?
Она все еще застает меня врасплох. Например, через год после ее смерти, когда мама вернулась домой с пачкой распечатанных фотографий с моего выпускного, сделанных на пленочный аппарат, мы сели за кухонный стол и, глядя на наши преувеличенно широкие улыбки, старались не упоминать об отсутствии кое-кого на этих снимках.
И вдруг, как будто мы ее вызвали, на последней фотографии появилась Анна. Мы очень давно не пользовались этой камерой, вот в чем было дело. Анна стояла на пляжном полотенце и протягивала руку к фотографу, пытаясь заставить его, кто бы он ни был, прекратить съемку.
Мы с мамой сидели и смотрели на Анну, пока солнце не закатилось; пока мы не вспомнили все — от цвета ее резинки для волос до фасона бахромы на бикини. Пока мы не перестали видеть ее отчетливо.
Мама отдала мне эту фотографию Анны. Но я не вставила ее в рамку, а положила в конверт и засунула в самый дальний угол ящика стола. Она там на случай, если когда-нибудь я начну забывать ее.
Вдруг наступит утро, когда я проснусь и ее лицо не будет первым, что я увижу. Или однажды ленивым августовским вечером я не смогу вспомнить расположение веснушек у нее на плече. Может быть, в один из таких дней я не смогу прислушаться к звуку падающего снега и услышать в нем ее шаги.
Когда я почувствую себя так, то пойду в ванную, задеру рубашку и пощупаю беловатые линии шрама. Я помню, как сначала думала, что у меня на боку стежками вышито ее имя. Я думаю о ее почке, работающей у меня внутри, о ее крови, текущей в моих венах. Я беру ее с собой везде, куда бы ни шла.
Благодарности
Как мать ребенка, пережившего десять хирургических вмешательств за три года, я бы хотела прежде всего поблагодарить врачей и медсестер, которые изо дня в день были с нами в самые трудные для семьи моменты и сглаживали острые углы: доктора Роланда Иви и медсестер педиатрического отделения в больнице Массачусетса. Ай и Ир — спасибо вам за счастливый конец, случившийся в реальной жизни. В процессе написания «Ангела для сестры» я, как обычно, понимала ограниченность своих познаний во многих вопросах, и мне приходилось полагаться на опыт и знания других людей. За то, что позволили мне взять примеры из их жизни, личной и профессиональной, и за истинно гениальные писательские советы спасибо Дженнифер Стерник, Шерри Фрицш, Джанкарло Цичетти, Грегу Кахеджиану, доктору Винсенту Гуарерре, доктору Ричарду Стоуну, доктору Фариду Буладу, доктору Эрику Терману, доктору Джеймсу Умласу, Вьятту Фоксу, Андреа Грин и доктору Майклу Голдману, Лори Томпсон, Синтии Фолленсби, Робину Коллу, Мэри Энн Маккини, Харриет Ст. Лоран, Эйприл Мёрдок, Эйдену Каррену, Джейн Пиколт и Джо-Энн Мапсон. За то, что позволили мне одну ночь побыть огнетушительницей и частью настоящей пожарной команды, благодарю Майкла Кларка, Дейва Хотанеми, Ричарда «Тюрягу» Лоу и Джима Белангера, которому также достается золотая звезда за исправление моих ошибок. За неоценимую поддержку спасибо Кэролайн Рейди, Джудит Карр, Камилле Макдаффи, Лауре Муллен, Саре Брэнхем, Карен Мендер, Шэннон Маккенне, Паоло Пепе, Силу Балленгеру, Анне Харрис и неукротимым торговым силам «Atria». За то, что первой поверила в меня, огромное спасибо Лауре Гросс. За прекрасное руководство и свободу расправить крылья моя искренняя благодарность Эмили Бестлер. Я глубоко признательна Скотту и Аманде Маклеллан, а также Дейву Кранмеру, которые позволили мне взглянуть на триумфы и трагедии жизни со смертельно опасной болезнью, за их щедрость. Желаю вам доброго здоровья и долгих лет.
И как всегда, спасибо Кайлу, Джейку, Сэмми и особенно Тиму, которые мне дороже всего.