Тофа Авшаломовна быть не смогла. Телеграмму прислала, звонила. Ещё звонила. И ещё. Но не смогла.
Положите за нас цветы. Он был… тоже замечательный человек. И выдающийся спортсмен! И добрый товарищ! И любящий муж!
Подробности — не надо.
А, нет. Одна подробность. Ни букета, ни цветка. Ленты. Медали. Гирлянды. Ни цветка, ни листика, ни веточки.
Вдова сказала Шахману (добрый товарищ, прилетел, с ним ещё земляки — интеллигентные люди, инженеры, технологи):
— Шахман… Как-нибудь сделай, людям объясни, попроси… Цветов не надо, совсем. Так надо, поверь мне.
Поверил. Вдова…
Но людям как объяснить?
Но попросил, объяснил. Шахман. И ещё земляки, земляки.
И — ни цветочка, ни листика, ни веточки. Такая одна подробность.
Вдова потом всё-таки сказала. Потом, когда все уже отошли немножко:
— Амин очень не любил цветы. Оч-чень не любил.
И лицо у неё такое… как сказать…
Аминь, Амин.
И никто не узнает…
В этой стране стало страшно жить. Недавно случайно нашла в Интернете базу данных поиска людей http: //syim.com/baza. И главное, сделали вроде как для поиска утерянных родственников. Но здесь вся информация о каждом из нас: переписки с друзьями, адреса, телефоны, место работы, и, что самое страшное, есть даже мои обнажённые фото (правда, не знаю откуда). В общем, испугалась очень. Но есть такая функция, как «скрыть данные». Воспользовалась и всем советую не медлить. Мало ли, что эти придурки могут сделать дальше!
Написал sd354wetsdg — 23: 16: 17
Глава 3
Нас всех в ту субботу предсказуемо выдернули. Разнарядка. Журфак. День открытых дверей. Меня выдернули, Макса, Костю Шария, Тараса. Чингиз сачканул. Физиогномика, увы. Третий курс журфака — не дети малые, но где-то дети. Азиятская рожа, проникновенно внушающая тет-а-тет про «благо страны», когда в анамнезе татаро-монголы… Не верю!
Бикмурзин, сегодня — свободен! Встань и иди! Да хоть в баню!
А вас, товарищи Евлогин, Багдашов, Заброда, Шарий, попрошу остаться.
Маленькое, но ответственное поручение. Извольте соответствовать. За штат никто ещё не выведен. Хотя настроение у всех дембельское, запасные аэродромы подготовлены. Кулон Кузьмы. Не сегодня завтра…
Вы мне это прекратите! Про завтра будет видно завтра. Сегодня же — день открытых дверей на журфаке. Васильевский остров, Кадетская (нет, тогда ещё Съездовская) линия. Пятница — исход сессии. Всех на волю, всех на волю! Славно поработали, славно отдохнём! Каникулы!
Ан — суббота. У деканата — объявление: все студенты третьего курса приглашаются. Ну, как приглашаются? Принудиловка по умолчанию. Смотрины. Весь верхний этаж отдан под. И — конвейер. Столики-столики-столики. За каждым — вроде полномочные представители. Новых изданий в ту пору (середина девяностых) народилось, как котят. Всяк хозяин норовит угадать с будущим рабом. Третий курс — очник созрел. Уже умеет, но ещё не избалован. Надо брать, на перспективу.
Запуск по десять-пятнадцать студентов. Собеседование. Нам нужны новые кадры, мы открылись, мы расширяемся. Чем увлекаетесь, что вам интересно? О чём мечтаете? Какими себя видите через несколько лет? Вот вам анкета. Спасибо, мы с вами свяжемся.
Следующие десять-пятнадцать. Следующие. Следующие. Весь курс.
Смотрим человеческий материал, оцениваем. Ассистент рядом с гипотетическим хозяином — не представляясь. Доброжелательный, умноглазый, молчаливый. Понятно, да? Если надо объяснять, то не надо объяснять. Кадры нужны, нужны кадры. Все анкетные данные — вот. Мы с вами свяжемся. А кто такие мы — разговор иной, потом, если захочешь.
Рутинная процедура. Весь курс, конечно, в коридорах не топчется, похохатывая. Да просто не поместятся. И курить на факультете запрещено категорически, даже в сортире, тем более в сортире.
Всей оравой — в Румянцевском садике, угол Университетской набережной, два шага до журфака. Спугнув здешних завсегдатаев-черносотенцев. Обсев скамейки у фонтана (да, фонтан ещё был, не демонтировали) перед обелиском «РУМЯНЦОВА ПОБѢДАМЪ». Тут сообща и дыми лошадиными дозами, гомони, фрондируй в голос:
— А там кто-нибудь из «Плейбоя» будет? Я бы завербовался.
— Ага, «Плейбой»! «Таймс»! «Шпигель»! Скажи спасибо, если тебя хоть «Смена» подберёт!
— «Смена» полный отстой! Не та уже!
— Так им и скажи, если спросят: ах, уйдите, противные! я не продаюсь!
— Все продаются!
— Смотря за сколько.
— Ну, твоя-то цена — пятачок за пучок. Если бы я «шпору» в среду не кинула, ты бы совсем!
— Я тебя тоже люблю и ценю. За «шпору» — вообще страстно!
— Вот кого с руками-ногами оторвут, это Лилиточку нашу! Со «шпорами», без шпор!
— С её руками-ногами — оторву-ут! Лиль, джин-тоник хлебнёшь?
— Нет.
— Обижа-аешь!
— Нет
— Тогда почему?
— Муж не разрешает.
— О! А кто у нас муж?
— Хочешь, познакомлю?
— Э-э, не-ет. Спасибо, нет.
Знамо, кто у Данияловой муж! Пошутить нельзя?
Нельзя!
— Ребяты, а про «Талисман» кто-нибудь что-нибудь слышал, знает?
— Да сдаётся мне, пока одни понты!
— Не скажи. Вроде у них всё по-взрослому.
— Поживём — увидим.
— Если доживём.
— Это — да!
Бодрячки на нервишках. Солнце всходит и заходит — кушать хочется всегда. Пристроиться бы! Хоть на договор! О том, чтобы в штат, мечтай до вручения диплома. В СМИ недоучек не привечают. На договор — куда ни шло. И пойдёшь — при всём уморительном фрондировании. Пойдё-о-ошь! Та же газетная практика, публикации — кровь из носу. Иначе — отчисление, жёстко. По-волчьи выть…
Забавно их всех слушать, если прислушаться. Костя Шарий с Тарасиком забавлялись тут же поодаль, на скамеечке. В шахматы играем, в шахматы. Ветерок освежает, травка зеленеет, бодрячки чирикают. Право, пользительней, чем в аудитории париться, как Аврумычу с Максом. На пальцах кинули — кому куда.
О! Вот и «отстрелявшиеся» студентики в Румянцевский со Съездовской потянулись разрозненно.
— Вторая смена! Вторая смена! Ещё человек десять запустят. Да не торопитесь, там они пока пытают.
— А никто и не торопится! Очень надо!
Очень. Надо.
— Ну, как там? Как там?
— Да никак! Морды, как морды. Но улыбаются. Так надо понимать, мы им больше нужны, чем они нам.
Легко говорить, уже «отстрелявшись»!
— Но взяли? Предложили хоть?
— От «Плейбоя» там есть кто?!
— Да отзынь ты со своим «Плейбоем»! Задолбал! Не, без балды, как там?
— Вербуют помаленьку, вербуют.
Иносказательно «вербуют» или как? Или так. И так, и так. Вслух не произносится, но подразумевается. Не без лёгкой бравады: врёшь, не возьмёшь! Боязливо. Сейчас не тридцать седьмой год, да! Ведь да? Ведь потом никак не отразится — на карьере, на бытовых заморочках, на всём… Ведь да? То есть… Ведь нет, не отразится?
Такие все бодрячки на нервишках.
— Можно?
— Нужно! Входите, присаживайтесь.
Просто как дети! На моськах написано: зна-аем, знае-ем ваши штучки!
Да какие ж такие штучки, молодёжь! Предлагаем поработать вместе. Престижно, высокооплачиваемо, на благо Родине. Что в этой триаде смущает? Престижно? Высокооплачиваемо? Или… на благо Родине? М? Ваше право в любой момент отказаться. Было бы предложено. Ведь не каждому предложено, только избранным. Нет желания стать избранным? Так и будешь день за днём гнать строку в каком-нибудь «Талисмане» за денежку, пока не испишешься? Да ради бога! Рано или поздно подсидят, и — по сокращению штатов. Однако если ты избранный, то какой-нибудь «Талисман» не уволит ни при каких условиях. Будет дано понять: такое условие! Своих не бросаем. А глаза добрые-добрые!
Вот самое то повториться! От природы отнюдь не дура. Настолько умна, что иной раз играет дуру просто виртуозно.
Самое то — в ту субботу, при собеседовании.
Она к Граничу («Талисман») попала. Гранич, как всякий начинающий импотент, из молодых да ранний, выпучил всё, что имел. Распавлинился до неприличия: перспективы, такие перспективы! Талисман — нечто магическое, приносит удачу и счастье владельцу оного. Золотая цепка на шее. Костюм за двести баксов, бывш. за три тыщи, с распродажи на Пятой авеню. «Роллекс»-China. Дорого, но дёшево. Понты.
Дамочка с кафедры промеж прилавировала: наша Лилечка — гордость курса! вы её ещё не знаете, вы её ещё узнаете!
Ассистент рядом с Граничем — только доброжелательность, только она!
А ведь округление бёдер твоих, как ожерелье, дело рук искусного художника; живот твой — круглая чаша, в которой не истощается ароматное вино; чрево твоё — ворох пшеницы, обставленный лилиями; два сосца твоих — как два козлёнка, двойни серны.
Да, позвонил потом. Выдержал недельку (согласно методичке), позвонил. Сказано: мы с вами свяжемся.
И — нежданно-негаданно! Гранич уже назавтра с ней связался, уже надавал кучу заданий, предложил кучу тем, уже зазвал на корпоратив. Юному дарованию просто необходимо влиться в молодой и дружный коллектив, а ещё у нас есть кофе и печеньки. Граничу методички неведомы. Дилетант хрéнов!
— Он такой ва-ажный! — вот почтение на грани презрения. — А вы кто?
— М-м. Евлогин. Виталий Аврумович. Просто Виталий. Я вместе с Граничем был на собеседовании с вами.
— Я вас помню. Вы мне запомнились.
— Чем?
— Ничем. Просто запомнились. От вас флюид был.
— Флюид?
— Характерный.
Ну, флюид и флюид. Глаза твои голубиные под кудрями твоими. Да, чего звоню-то…
— Да, а вы чего звоните?
— Мы же сказали: мы с вами свяжемся.
— Гранич ведь уже связался. Что-то изменилось? Что-то не так? Я ему сейчас полосу про грифонов-убийц — срочно в номер. Завтра сдача до девяти ноль-ноль.
— Всё так, всё так. Пишите, пишите. А вот как сдадите, предлагаю встретиться.