Очаровательный говнюк? Так и позиционировался. Многие верят. До сих пор. Студентки. Студенты — нет. Для них он — без «очаровательный».
Надо думать, Лёва в своё время попробовал всё. Свободный художник, как же! И, надо думать, ему не понравилось. Типа не моё. Но попробовал. Один раз — не… считается. А даже если два раза. И три. Четыре. Пять. Не пойду искать. Не моё.
Потому, наверное (наверняка?), студентов и гнобит. А вот студенток привечает. Ну, это к дядюшке Фрейду. Перекапывать прошлое, рыться в окаменевшем говне — охота была! Неохота. (Поверили?)
Да пусть себе. Ты, главное, Роджер, конфидента своего не подведи. Работаем! Работаем?
А как же! Стильно, нет?
Стильно, да. Француз, француз! Милый друг! Ты снимай на плёночку, снимай, Роджер! Негативчики — сюда. Все негативчики? Смотри, Лёва, не подводи! Минуточку! А где? У тебя ведь была фотосессия с этой… как её… такая… звезда курса. Что-то с памятью моей стало. Некто Данилова? Яловая?… Была? Или не было? Ещё скажи: это личное! Лёва! Ты болван, Лёва! Как конфидент конфиденту. Папаша, пройдёмте в закрома. Или мы не друзья? Не друзья?! Как же мне теперь относиться к тебе, сволочь?
Тарасик Заброда умеет. Нас всех так учили. Даже не стал первым учеником, скотина. Базовая техника манипулирования. Но умеет, да. Вот этот мгновенный перепад: искреннее дружелюбие — искренняя ненависть (и обратно). Дисциплинирует подотчётного только так!
Роджер неосторожно впадёт ненароком в панибратство — щирый западэнец Тарасик спустя раз-два включает Гоголя. Смур тем ужасней, что внезапен. Общаешься накоротке. Тут собеседник чернеет лицом: а тёзку моего, Бульбу нашего, не прощу вам!
Чего-чего?
Того-того! Как вы тёзку моего, Бульбу нашего, до Варшавы-то?!
Предлагал ведь — и в порожнюю бочку спрятать, и в груду рыбы урыть. Ой, никак не можно! Единственный вариант… Теперь строят везде крепости и замки, а потому по дорогам везут много кирпичу и камней. Пан пусть ляжет на дне воза, а верх я закладу кирпичом. Пан здоровый и крепкий с виду, и потому ему ничего, коли будет тяжеленько; а я сделаю в возу снизу дырочку, чтобы кормить пана. «Делай, как хочешь, только вези!» И через час воз с кирпичом выехал из Умани, запряжённый в две клячи.
М-м. Но до Варшавы довёз-таки! По обоюдному согласию! Нет?
Да. Однако морально тяжело. А уж физически! Да, вынесем всё! Но почему вы нам вечно диктуете условия, на которые мы вынуждены соглашаться?! Ещё и кормите через дырочку снизу!
Пребывай, Лев Давидович, в перманентном состоянии вины — Тарас Заброда впал в смур. Панибратство?! Знай своё место, Роджер! Ну, всё-всё. Снова дружим, Лёва, снова дружим. Но учти…
Отрезвляюще.
Пожалуй, так сыграть щирого западэнца — надо иметь талант. Или быть им, щирым западэнцем.
И пусть! Лишь бы не мешало при работе, а то и помогало.
Как гласит негласная заповедь: убеждения можешь иметь любые, но не доводи их до окружения.
Вот! Именно!
Стиль? Стиль ещё заслужить надо. Разве что амплуа. Сам избрал себе амплуа, Лёва. Типа француз. Noblesse oblige[10].
Иветта, Лизетта, Мюзетта, Жаннетта, Жоржетта, Полетта, Колетта, Кларетта, Лоретта, Мариетта.
Мамзельки. Все и каждая прошла через студию.
Студия? Чердак в старом фонде. Такая… мансарда. Repete медленно, внушительно: в старом фонде. Вторая линия Васильевского.
Хрен тебе в сумку, Лёва, когда бы ты не Роджер. Иначе — никакой чердак (ну, мансарда, мансарда!), ещё скажи спасибо, что живой. Пришлось поразруливать, пришлось. Пользуйся, Лёва. Тебе нужней. Ты ж художник! Теперь это всё — твоё. Закреплено. Студия! Кровать под балдахином. Фальш-стеллаж с золотыми корешками. Пыльные театральные костюмы. Набор париков. Треноги, штативы. Всё такое. Отнюдь не зазорно пригласить хоть кого. Иветту, Лизетту… etc. Не ради же банального соития! Вот ещё! Фотосессия — люблю, а так — нет.
Кого-то Лёва разочаровал: птичка вылетела, всем спасибо, все свободны! Кого-то, наоборот, очаровал: у-у, какая у вас, оказывается, птичка! аист! у-у, какой! По ситуации. Резвись — не хочу! Главное — имидж. Художник! Француз, говоришь (позиционируешься)? Щас подберём. А, вот! Парижская школа, Монпарнас. Модильяни, Сутин, Шагал. Во главе с таким Паскеном (болгарин, между прочим). Портреты обнажённых-полуобнажённых проституток. Кредо: в искусстве ничто не аморально. С учётом, однако: сорокапятилетний этот самый Паскен повесился в своей студии — на пике славы, когда Париж готовился к ретроспективной выставке его работ. Чего вдруг? А художник, чужая душа — потёмки.
Лёва? Лёва! Роджер, мать твою!!! Всё понял? Что — всё? Нет, сорокапятилетний — просто совпадение, прекрати! Паскен выискался! Был ты и есть порнушник на цыпочках! Возомнил! Успокойся, ну. Будь проще. Ты же у нас француз. Они все такие легкомысленные, не заморачиваются особо. Всё нормуль, Роджер. Двинем-ка в кабак! «Все флаги», а? Там улитки только-только с виноградов, шампансква! Правда, поехали! Отметим твой диссер! Заранее — да, дурная примета. Верим в приметы? Неужто хоть тень сомнения, что — не диссер, что диссер — не?!
Дороги, которые выбираем. Амплуа, в которые впадаем. Noblesse oblige.
По совести (вот странное слово!), Воркуль француз — так себе. Типичная соломенная шляпка. В смысле, комеди-совьетик. Галантен с перебором. Умозрителен, как пастуш(ф) ок-постуш(ф) ок. Селяне, прованс. Бычок. Бык. Латентный… этот самый.
В общем, никак не ворон. Нет, не ворон. Nevermore![11] Но пару-тройку ласточек приманил. Сдал под расписку — из своей студии. От Тарасика Заброды сдержанная похвала: гивно гивном, ан толк хоть так!
Элементарно, Роджер! Когда я давеча был в Париже… Ну, был. И снова буду. Что? И спрашивать глупо! Кто же, как не я составляет список делегации! О-о, Мариетта! Выглядишь, как всегда. А всегда ты выглядишь, как никогда! Только без глупостей! Ладно, пусть не без глупостей. Но в пределах разумного. Ах, какой беспредельный разум у тебя, Мариетта!.. Значит, а теперь слухай сюды…
Однако всё до поры. Ничто не вечно. Француз французам приелся. Не то чтобы заподозрили. Здесь гарантия безупречности. Чай, мы не профи?! Просто приелся. Да и сантимщики они все там. Вот ещё продолжать тратиться на него — мелочь, а неприятно.
Категорический отказ в прежнем таком налаженном гостеприимстве — слишком. Но — французская, кстати, классика, Дюма-пэр: вы, конечно, очень милы, но будете просто очаровательны, если уйдёте.
Ах, какая неожиданность! А он-то, Лев Давидович Воркуль, понагородил перспектив! Уже и своей Лилит обещал: поместье, мы вместе, не Париж (да ну его! для беспорядочных!), но Арль, Арль! И тут…
И тут?!
Стоп-тайм!
Своей Лилит?
С этого места подробней!
Легко!
Ну, тяжело.
Ох, тяжело доказать Еве: гр-ка Даниялова Лилит, да, косвенно и, тем не менее, причастна к умертвию гр-на Воркуля Льва.
Доказала?
Себе — да. Женская интуиция. Не по-женски цепкий ум. Рвение — не служебное, нет. И логика, да. Плюс полномочия, которые не всякий Вась-вась запользует, просто не зная, с какого боку. Тем более, со своей, мужской, логикой. Вась-вась и есть Вась-вась. А она — Ева.
В этой стране стало страшно жить. Недавно случайно нашла в Интернете базу данных поиска людей http: //syim.com/baza. И главное, сделали вроде как для поиска утерянных родственников. Но здесь вся информация о каждом из нас: переписки с друзьями, адреса, телефоны, место работы, и, что самое страшное, есть даже мои обнажённые фото (правда, не знаю откуда). В общем, испугалась очень. Но есть такая функция, как «скрыть данные». Воспользовалась и всем советую не медлить. Мало ли, что эти придурки могут сделать дальше!
Написал sd354wetsdg — 23: 16: 17
Глава 8
Ева?
Представьте себе, представьте себе. В реале жизнь то и дело хихикает не без противности над вымыслом, хоть слезами облейся.
Даниялова — Лилит. Меньгиш — Ева.
Напиши такое беллетрист — скажут: перебор, перебор! И будут правы. Но тут не belles-lettres[12], не изящная словесность, а правда жизни (хи-хи!). Что было, то было. В реале. Даниялова — Лилит, Меньгиш — Ева.
A parte! В Махачкале у Данияловой в школьную пору — три одноклассницы, не сёстры, просто однофамилки: Собакина Вера, Собакина Надежда, Собакина Любовь. И никто не дразнился, воспринималось как данность. Русичка Тофа Авшаломовна каждый раз аккуратно улыбалась при перекличке по классному журналу.
Но это так, a parte. Не отвлекаемся!
Итак, Ева. Ева Меньгиш. Условный Вась-вась. Очередной. Василеостровский. Её земля — ей и рыть до воды, что там и как случилось. И никакой малóй не в помощь. Уйди, малóй, не мешай! Только портишь. Сама. Дело принципа. Как резонёр — Евлогин, на худой конец. Сам пришёл.
— О, привет, Евлогин! Сто лет! Какими судьбами?
— Вот… сам пришёл.
— По делу или как?
— Или как.
— Разве эти глаза могут врать!
— Ни-ког-да!
— Верю, верю. Всякому зверю…
— Абсолютно не изменилась, Ев.
— Комплимент?
— Будь комплименты правдой, назывались бы просто информацией. Просто проинформировал.
— И на том спасибо. Тоже не меняешься.