— Ещё добавь «сволочь» — по старой памяти.
— Сволочь.
— Злая. Всегда умела приласкать словом!
— Да.
— И делом!
— Евлогин, а не шёл бы ты nach?! Зачем пришёл? Так и быть, выслушаю, но потом сразу — nach, nach. Мне работать надо. Дел невпроворот.
— Злая. Много дел? Злодеи не дремлют? А какие дела?
— Не ваше дело.
— Тоже верно. Хотя…
— Наконец-то! Не умеешь ты врать, Евлогин.
— Почему это?
— Ой, прости! Умеешь, помню. И ка-ак умеешь! Забыла было. Но вдруг ты — снова тут. Просто дежавю.
— Упрёк, Ева Людвиговна?
— Просто дежавю, сказала же. Что там у тебя после твоего «хотя»?
— Может, выйдем из этих отвратительных стен? И по кофейку?
— С пироженкой.
— С пироженкой.
— «Картошка».
— «Картошка».
— На восьмой линии.
— На восьмой.
— Стареешь, Евлогин. Сентименталь… Или меня за старую дуру держишь?
— Ты — старая?!
— Ай, спасибо и на том.
— Да не за что.
— Всё-таки ты сволочь.
— Злая. Помню, ты говорила. Ещё девять лет назад.
— Уже девять?
— И три месяца, и двенадцать дней.
— Отсчитываешь?
— Каждый день без тебя — пытка!
— Не перебарщивай, Евлогин.
— Шутка, шутка.
— Всё-таки ты сволочь. Или, скажи, я была неправа?
— Женщина всегда права…
— …даже когда она неправа. Угу.
— Угу.
Поговорили.
Возьми с полки пирожок, Евлогин. Наведён-таки мост после стародавней бомбёжки всего, что ранее. Мост хоть и понтонный, но хоть какой. Надо! Если надо, значит, надо. Кто, если не ты, Аврумыч?!
В общем-то, да. С учётом хронической мужской сентименталь…
А помнишь, а помнишь? Незабываемо такое никогда.
— Что твои близнецы-братья?
— Хорошо сказал: твои…
— Е-е-ев!
— Да нормально. Растут. Третий класс. Тот за него латышский сдаёт, а тот за него — математику. Отличники, Ѣ!
— В Краславе?
— Ну а где? Саулескалнс, турбаза.
— Maman их пасёт?
— Не называй её так!
— Всё-всё!
— Вот и не называй!
— Больше не буду… М-м… Насчёт Питера не думала?
— В смысле?
— Как-то их здесь… натурализовать…
— Евлогин! Ты идиот? Там — какая-никакая Европа, а тут у вас…
— У нас…
— У нас, у нас. А куда деваться, Евлогин! Работа… Я им посылаю…
— Родина-мать.
— Вот ты сволочь. Нет, не идиот, хоть и прикидываешься.
— О, я такой! Ев, может, помочь? Деньгами, ещё чем. Ты скажи…
— Сказала бы я тебе! Ладно, всё. Лирику — nach! Меня дела ждут. Какое, конкретно, дело тебя заинтересовало и почему? Сразу: захотелось повидаться — не принимается. Давай по делу. И, да, ещё «картошки» закажи. Хрен с ней, с диетой. Ностальжи, Ѣ!
— И ещё кофе?
— Без. Кофе тут стал отвратным.
— Раньше был вполне себе…
— Раньше и ты был вполне себе… Впрочем, уже и не помню.
Да помнит, всё помнит. Но — имидж. Ничуть не изменилась за годы. Хотя диета — актуально. Минус бы сантиметров пять в талии, килограммов семь в минус. Но для своих лет… Сорок четыре? Разница в семь лет. Вот! Сорок пять. Ягодка опять. Почти прежняя. Даже красива, как иногда бывает с уроженками Прибалтики. Угораздило тебя, Евлогин. Да уж! Но ведь быльём поросло, так? Так.
Поговорили. Оставив после себя пустые чашки, блюдце в шоколадной крошке, немного прошлого.
Если морально тяжело, старина Багдашов согласен подменить. Если не на правах её давнего сердечного друга, то на правах давнего друга её давнего сердечного друга. Вроде должна Багдашова помнить. Жизнь ей не калечил, даже показательно сочувствовал: «Евушка, он такой, как есть. Ты же сама знала, чем всё у вас кончится. Или думала, что никогда не кончится? Не верю. Ты умная. Хочешь, я с ним ещё поговорю — по-мужски, по душам? Вот и я не хочу. Бессмысленно».
Так-таки старина Багдашов готов ради старины Евлогина и в интересах дела. Всего-то за бутылку хорошего коньяка!
Иди в жопу, Макс! Ещё Костю Шария предложи! «Ева Людвиговна, вы меня помните? Константин. Ритуальный приход „Навсегда“. Мы с вами в двухтысячном на Смоленском… Эксгумация Лазаря по вновь открывшимся… Дело Лазарченко? Помню, как же! Очень приятно!»
Да, старина, с Костей, пожалуй, был бы перебор.
С бутылкой хорошего коньяка — не перебор?
А! Ты об этом? Извини, старина. Брякнул, не подумав.
Ты — не подумав? Брякнул?
Всюду тебе, старина, чудится неконтролируемый подтекст.
Иди в жопу, Макс.
Охотно! Бывал не раз. Обжился, обустроился. А к Еве, значит, ты?
А куда деваться!
В ту же жопу для тебя предпочтительней. Нет?
Макс!
Молчу, молчу. Ступай, самоубийца. Покалякай.
Покалякали. Увертюрно. Тоже успех.
И тоже успех: «сволочь», «nach», «Ѣ!» — в адрес, но блюдёт имидж флегмы. Прибалтика обязывает, да и самозащита от нервов. Потому и сохранилась? Диета — пустое!
А, может, чёрт возьми, нам снова? Выходишь здесь? Ну, будь здорова. Привет…
Она — при исполнении. Он — тоже.
Поигрались в ностальжи? К делу, к делу!
— Евлогин? Без дураков! Евлогин, Ѣ!
— Что там у тебя, Ев, по делу о внезапной кончине такого Воркуля Льва Давидовича?
– Ѣ, Евлогин, и почему я не удивлена!
— И почему?
— Нипочему!
Было так.
Лев Давидович Воркуль защитил диссер.
Мы тут ни при чём. (Поверили?)
Событие, событие! Как не отметить! Дружным коллективом! Деканат, кафедра, научный руководитель, оппонент. Иветта, Лизетта, Мюзетта, Жаннетта, Жоржетта, Полетта, Колетта, Кларетта, Лоретта, Мариетта — а то! Именитые коллеги — Юрик Рост, Паша Маркин, Валера Плотников! (Гм, не было. С извинением, поздравлением, сожалением, уважительной причиной — не указанной). Зато (и конечно!) — Лилит Даниялова. (Молодец! Три года назад диплом получила, но не забывает старую гвардию, пришла! Наша гордость! В курсе про Издательский дом, который сейчас на ней целиком и полностью? Ещё б! А уровень?! О уровень!)
Общий сбор, Лев Давидович? Банкетный зал, понятно. «Старая таможня»? «Палкинъ»? «Тройка»?
Ай, зачем эти пошлые изыски! Сами же все будете не в своей тарелке. Лиловый негр, манто, люстры, хрустали. Ай, зачем! Демократичней, демократичней! Собираемся все на факультете, на пятом этаже, в аудитории. Родные стены, красные фонари, Галерея, сдвинутые в «П» столы. Можно и в студии на Второй линии, но все желающие туда при всём желании… Но если кто-то сильно утомится в разгар празднества и вознамерится чуть-чуть прилечь-отдохнуть, Лев Давидович сам проводит до студии, здесь же рядом. Кровать под балдахином, все удобства, кондиционер. Только на чуть-чуть. И сразу обратно. Без кого бы то ни было праздник неполный.
Ха-ха! Лев Давидович, как всегда, жуирует! Очарователен, да. И это его всегдашнее трубно-мхатовское! «Здравствуй, красивая женщина! К сожалению, без пяти минут замужем!»
— Ветк, ты что, замуж выходишь? Почему не знаю?
— Лиз, сейчас здесь не будем, а?! Убью сейчас!
— И пожалуйста!.. Жанк, налей красненького, сухонького. Не дотянусь. Из коробочки, да. Представляешь, Шакаряшку сейчас спросила про «замуж», а она мне: убью! И шары навыкат!
— Шакаряшку не знаешь?! Такая странная-оригинальная! И Лёва её, считай, кинул.
— Ка-ак? Когда? Ты про Сорбонну?
— Про Сорбонну тоже.
— А я и не знаю ничего!
— Давай потом. Покурить пойдем — тогда. Ветчинку подвинь сюда. Пока не позеленела на жаре.
— Минуту внимания, дорогие гости! Друзья и коллеги! Не увлекайтесь! Впереди — горячее!
Ещё и горячее! Тополиный пух, жара, июль. Ещё и горячее! Шампанское лучше бы охладили перед тем, как на стол…
А стол изобильный, да. В духе времени. Ну и места. И образа действий.
Мамзельки закупились. Времена Апрашки миновали, тьфу-тьфу-тьфу. Супермаркеты — как грибы. Всё есть и уже в нарезке. Полуфабрикат, люля на палочке — горячее, в буфете на первом этаже микроволновка. Насчёт алкоголя только… Нужен, кто разбирается… Кто же, как не Иветта Шакарян, кровь и плоть Армении! Лев Давидович её вкусу доверяет. И не только насчёт алкоголя. Да, Веточка? Да, Лев… Давидович.
Пластиковые стаканы-рюмки-тарелки-вилки — гм. Зато удобно! В пакет и на выброс. Посуда, понимаешь! Как сказала Шакряшка при закупке: а я и собиралась её не мыть. Своеобразно. Трудности русского языка. Да прикидывается, странная-оригинальная!
Шумно и гамно, душно и тесно. Какой-то паразит всё-таки закурил тайком — стяхивая пепел, выдыхая в окно. Какой паразит ещё и закурил?! Договорились же! Ага, конечно! Паразиты — в геометрической прогрессии. Дышать нечем, ей-богу! Сейчас вызовем охрану снизу и выведем! Ага, конечно! Хрен с вами, паразиты! Но чтобы потом проветрили! Ага, конечно. Все окна в аудитории нараспах, ещё когда начинали. Тополиный пух, жара, июль.
В общем, гуляй… не рванина, положим, но, м-м, творческая интеллигенция. Или так. Лиловый негр, манто, люстры, хрустали — зачем? Лишне. Мы не Москва — Питер! Нас устраивает. Бедненько, но чистенько. Не так и бедненько! Ещё горячее будет. Люля на палочке! А вы говорите!
Всё познаётся в сравнении. Да. Тут пришла она. Всё же пришла. Лев Давидович совсем извёлся. На банкете был в образе — жуир, мхат, виновник торжества, noblesse oblige. Но… Бабу не проведёшь, она сердцем видит.
Бабу?
Шакаряшку, ну! Иветту! С ней отдельный разговор. Ева Людвиговна повесткой вызвала.
Но покамест — тут пришла она. Под самый занавес. Лилит, так? Даниялова, так?
Да.
И?
Обалдели. Такая одетая, но будто без ничего. И сразу понятно, что так надо и даже прилично. Жарынь. Мамзелькам до вот такой шмотки ещё жить и жить, и не факт, что дожить. А фигура! Мамзелькам тоже грех жаловаться, но… Короче, обалдели. В первую очередь, Лев Давидович. Словами не передать. Просто