— Вы хотите, чтобы я занялся Глорией Наш?
— Ею или кем-нибудь еще. Даже с точки зрения здоровья… Как мне кажется, молодому человеку полезно…
Я запнулась. Что это на меня нашло? Кто меня просит разыгрывать из себя врача-сексолога? Льюис строго посмотрел на меня:
— Я думаю, люди уделяют этому слишком много внимания, Дороти.
— Тем не менее это одна из приятнейших сторон жизни, — слабо протестовала я, думая, что сама посвятила подобным занятиям три четверти своего времени и мыслей.
— Не для меня, — отрезал Льюис.
Он посмотрел как бы сквозь меня и опять стал похож на слепое дикое животное. Я испугалась и быстро замяла разговор. В остальном эти выходные прошли замечательно. Мы загорели, отдохнули и вернулись в Лос-Анджелес в чудесном настроении.
Ох, как оно мне пригодилось! Подходили к концу съемки вестерна с участием Льюиса, и режиссер Билл Маклей устраивал по этому поводу банкет. Столики стояли среди декораций ковбойской деревушки, по которой Льюис бродил все лето.
Я пришла туда слитком рано, где-то около шести, и обнаружила Билла за фасадом фальшивого салуна. Он был в мрачном настроении, уставший и, как всегда, грубый. Ассистенты готовили площадку для съемок последней сцены, а он угрюмо сидел на столе в полном одиночестве. Последнее время Билл стал много пить, и ему поручали только второразрядные фильмы. От этого он бесился еще больше. Он заметил меня, и пришлось подняться по пыльной лестнице к нему в салун. Он расхохотался:
— Ну что, Дороти? Пришли посмотреть на своего дружка? Сегодня у него большая сцена. А вы молодец-мальчик хорош и недорого вам обойдется.
Он был мертвецки пьян, а я не самая терпеливая женщина на свете, как это может показаться. Поэтому я любезно обозвала его сукиным сыном. Он пробормотал, что, не будь я бабой, он был меня в порошок стер. Я его похвалила за сообразительность: перед ним именно баба. Женщина, точнее.
— Во всяком случае, хочу вам сообщить о моей помолвке с Полом Бреттом, — сказала я сухо.
— Знаю, знаю. Все говорят, что вы этим занимаетесь втроем.
Он довольно захохотал, и я уже была готова запустить чем-нибудь ему в физиономию, но тут в дверном проеме появилась чья-то тень. Это был Льюис. Я тотчас превратилась в саму вежливость.
— Билл, дорогой, извините. Вы же знаете, как я вас люблю. У меня просто нервы не в порядке.
Несмотря на свое состояние, он слегка удивился, но тут же ответил:
— Все ваша ирландская кровь. Она может далеко завести. Ну, для вас-то, старина, это, конечно, не новость.
Он хлопнул Льюиса по плечу и вышел. У меня вырвался нервный смешок.
— Милый старый Билл… Он не Бог весть как воспитан, но сердце золотое…
Льюис молчал. Он был в ковбойском костюме, с платком на шее, небритый и задумчивый.
— К тому же, — добавила я, — он настоящий друг. Что за сцену вы снимаете?
— Убийство, — сказал Льюис спокойно. — Я убиваю одного типа, который изнасиловал мою сестру. Похоже, ему пришлось потрудиться.
Мы медленно направились к съемочной площадке. Потом Льюис ушел, чтобы подготовиться. Я оглянулась вокруг. Ассистенты Билла все тщательно подготовили, но он все равно выкрикивал оскорбления. Все понимали, что он просто не владеет собой. Голливуд и алкоголь его добили.
К столикам с коктейлями уже подходили самые нетерпеливые. Добрая сотня людей столпилась возле камеры, толкалась среди декораций. Я в том числе.
— Майлз, крупный план, — прорычал Билл. — Где он?
Льюис спокойно подошел. В руке у него был винчестер. Он казался рассеянным, как всегда, когда ему надоедали.
Билл нагнулся и, посмотрев в камеру, начал ругаться:
— Плохо, очень плохо. Льюис, вскиньте винтовку, цельтесь в меня. Черт побери, что у вас за идиотский вид? Мне нужна ярость, понимаете, ярость… Сделайте что-нибудь с лицом: вы же убиваете подонка, который трахнул вашу сестру… Так, так, уже лучше… Очень хорошо… Теперь стреляйте… ну…
Я не видела Льюиса, он стоял ко мне спиной. Раздался выстрел, Билл схватился за живот, хлынула кровь, и он упал. На мгновение все замерли, потом бросились врассыпную. Льюис с обалдевшим видом разглядывал ружье. Я повернулась к пахнущей плесенью стенке декорации, и меня вырвало.
Полицейский был отменно вежлив и логичен. Очевидно, что кто-то заменил холостые патроны на боевые, очевидно, этот кто-то был одним из многочисленных врагов Билла Маклея, и также очевидно, что этот кто-то — не Льюис, едва его знавший и казавшийся достаточно благоразумным, чтобы не совершать убийства на глазах у сотни людей. Льюиса даже принялись жалеть, а его молчание и угрюмый вид приписали нервному шоку. В самом деле, кому приятно стать орудием преступления. Мы вышли из полицейского участка около десяти часов, с несколькими другими свидетелями, и кто-то предложил пойти выпить, тем более что нам это не удалось на банкете у Билла. Я отказалась, Льюис тоже. На обратном пути мы не произнесли ни слова. Я была совершенно без сил, у меня не осталось даже гнева. «Я все слышал», — просто сказал Льюис, когда мы подошли к двери. Я ничего не ответила. Только пожала плечами, приняла три таблетки снотворного и мгновенно заснула.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Лейтенант полиции с тоскующим видом сидел у меня в гостиной. Красивый мужчина, ничего не скажешь, — серые глаза, полные губы, только немного худощав.
— Вы же понимаете, это простая формальность, — говорил он. — Но вы действительно ничего больше не знаете об этом парне?
— Ничего.
— И он живет здесь уже три месяца?
— Ну да!
Я говорила как бы извиняясь:
— Вы, должно быть, считаете, что я не очень любопытна?
Он поднял свои черные брови, и лицо его приняло выражение, которое я часто замечала у Пола:
— Это еще мягко сказано.
— Видите ли, — возразила я. — Мне кажется, все и так слишком много знают друг о друге, это довольно утомительно. Известно, кто с кем живет, на какие деньги, кто с кем спит, кто что думает о себе… ну… и многое другое. Немного тайны, для разнообразия, а? Вам это не кажется заманчивым?
Ему явно так не казалось.
— Это зависит от точки зрения, — сказал он холодно, — и вряд ли устроит следствие. Естественно, я не считаю, что он умышленно убил Маклея. Насколько я понимаю, он — единственный, к кому Маклей относился нормально. Но тем не менее стрелял именно он. И для его карьеры будет лучше, если на суде я представлю его как пострадавшего.
— Расспросите его сами, — сказала я. — Я знаю, что он родился в Вермонте. И больше, пожалуй, ничего. Разбудить его? А может, хотите еще кофе?
Это было на следующий день после убийства. Лейтенант Пирсон поднял меня с постели в восемь часов. Льюис еще спал.
— Благодарю вас, с удовольствием, — сказал он. — Мадам Сеймур, извините, но мне придется задать вам нескромный вопрос. В каких вы отношениях с Льюисом Майлзом?
— Ни в каких, — ответила я. — Между нами нет ничего такого, что вы, вероятно, имеете в виду. Для меня он еще совсем ребенок.
Пирсон посмотрел на меня и неожиданно улыбнулся.
— Уже очень давно я не испытывал желания поверить женщине.
Я льстиво засмеялась. На самом деле было просто стыдно не помочь этому бедняге, этому несчастному стражу порядка, копающемуся в такой ужасной, запутанной истории. С другой стороны, говорила я себе, будь он толстым, лысым и грубым, мои гражданские чувства сразу же весьма бы ослабели. К тому же я засыпала на ходу — давало о себе знать вчерашнее снотворное.
— Перед парнем открывается прекрасная карьера, — сказал Пирсон. — Он замечательный актер.
Я застыла с кофейником в руках.
— А вы откуда знаете?
— Мы вчера посмотрели отснятую пленку. Согласитесь, очень удобно для полиции — заснятое убийство. Не надо проводить следственный эксперимент.
Мы разговаривали через открытую в кухню дверь. Я глупо засмеялась и облила пальцы кипятком. Он продолжал:
— Лицо Льюиса там крупным планом. Надо сказать, оно наводит дрожь.
— Думаю, Льюис будет великим актером, — ответила я. — Это общее мнение.
Я схватила бутылку виски, стоявшую на холодильнике, и хлебнула прямо из горлышка. На глазах выступили слезы, но зато утихла дрожь в руках. Я вернулась в гостиную и как ни в чем не бывало подала кофе.
— Как вам кажется, у Майлза не было никаких причин убивать Маклея?
— Ни малейших, — сказала я твердо. Итак, я стала соучастницей. И не только в собственных глазах, но и с точки зрения закона. Все тюрьмы штата были готовы распахнуть передо мной двери. Что ж, тем лучше, сяду в тюрьму и наконец-то успокоюсь. Внезапно я подумала, что Льюис может во всем признаться. Тогда я оказываюсь не только соучастницей преступлений, но и их подстрекательницей, а это пахнет электрическим стулом. От ужаса я закрыла глаза: все, решительно все было против меня.
— К сожалению, мы тоже так думаем, — услышала я голос Пирсона. — Извините, я хотел сказать — к сожалению для полиции. Этот Маклей, кажется, был большой скотиной, и кто угодно мог войти в реквизиторскую и заменить патроны. Там нет даже охраны. Это, видимо, безнадежное дело. А я сейчас так измотан.
Он начал жаловаться, но это меня не удивило. Все известные мне мужчины — будь то полицейские, почтальоны или писатели — обязательно рассказывают мне о своих неприятностях. Такой уж у меня дар. И даже налоговый инспектор описывает мне свои ссоры с женой.
— Который час? — спросил сонный голос, и на лестнице появился Льюис в халате, протирая глаза.
Он, видимо, прекрасно выспался, и это меня разозлило. Он может убивать людей, сколько ему угодно, но пусть тогда не храпит в своей постельке, а сам встречает полицейских, пришедших ни свет ни заря.
Я его сухо представила. На его лице не возникло ни тени испуга. Он пожал руку Пирсона, слегка улыбнувшись, попросил разрешения налить кофе, и мне даже показалось, что он спросонья собирается спросить, не сержусь ли я за вчерашнее. Только этого бы еще не хватало. Я сама налила ему кофе, он уселся рядом с Пирсоном, и допрос начался. Я узнала, что этот обаятельный преступник родился в очень хорошей семье, прекрасно учился, приводя в восторг всех преподавателей. И только тяга к бродяжничеству и переменам помешала ему сделать блестящую карьеру. Я слушала все это с