Болтон решил его перекупить. Для него это не составляло труда: в Голливуде никто не мог ему отказать. Джей Грант тем более. Поэтому он встретился с Льюисом, перекупил его первый контракт и предложил другой, гораздо более выгодный. Я пришла в бешенство. Еще и потому, что Льюис даже не решился мне рассказать об этом разговоре. Пришлось проявить настойчивость.
— У него большой кабинет. Он стоял позади со своей сигаретой. Усадил меня и стал названивать какому-то типу.
Льюис говорил медленно, скучающим голосом. Мы сидели на террасе, я решила сегодня никуда не уходить.
— Что же вы сделали?
— Взял у него со стола журнал и начал читать.
Тут я немного обрадовалась. Сцена, когда какой-то парень читает журнал перед носом Джерри Болтона, мне показалась весьма приятной.
— И что дальше?
— Он повесил трубку и спросил, не кажется ли мне, что я на приеме у дантиста?
— А вы что ответили?
— Я сказал, что нет. И что я вообще не хожу к дантисту. У меня прекрасные зубы.
Он наклонился ко мне и приподнял пальцем верхнюю губу, чтобы доказать справедливость своих слов. Зубы у него были белые и узкие, как у волка. Я кивнула.
— А потом?
— А потом ничего. Он выругался и сказал, что, занимаясь мною, он оказывает мне большую честь, или что-то в этом роде. И что хочет сделать мне карьеру, ммм… как там он ее назвал?.. «престижную». — Он вдруг расхохотался.
— Престижную карьеру… мне!.. Я ему ответил, что мне это безразлично. Просто хочется заработать побольше денег. Вы знаете, я ведь присмотрел «Роллс-ройс».
— Что?
— Ну, знаете, «Роллс-ройс», о котором вы недавно говорили с Полом. В нем еще можно встать, не нагибая головы. Так вот, я присмотрел для вас один такой. Ему двадцать лет, но он очень высокий, и внутри полно золота. Мы его получим на следующей неделе. Болтон дал мне достаточно денег, и я подписал контракт.
На мгновение я застыла от удивления.
— Вы хотите сказать, что купили мне «Роллс-ройс»?
— А вы что, против?
— Значит, вы собираетесь исполнять все мои дамские причуды? Вы что, спятили?
Он сделал примирительный, ласковый жест, абсолютно, казалось бы, несвойственный его возрасту. Вообще в наших отношениях, пусть даже платонических, мы словно против воли играли какие-то роли, совершенно нам неподходящие. Должно быть, он прочитал это в моем взгляде, потому что помрачнел.
— Мне хотелось сделать вам приятное. Извините, сегодня вечером я должен уйти.
И не успела я произнести ни слова, как он встал и вышел. Я легла спать, терзаемая угрызениями совести, около полуночи опять встала и написала ему письмо, полное таких нежнейших извинений, что два-три слова даже пришлось вычеркнуть. Потом сунула письмо ему под подушку и стала ждать. Но в четыре утра он все еще не вернулся, и я с облегчением и грустью заключила, что он нашел себе подружку.
Спала я плохо, утром отключила телефон, поэтому о происшествии узнала только в половине первого, когда добралась до студии. Кэнди с потемневшими от возбуждения глазами подпрыгивала на стуле перед пишущей машинкой. Она бросилась мне на шею,
— Что вы об этом думаете. Дороги? Что скажете?
— Господи, да о чем?
Я со страхом решила, что речь идет о каком-то новом выгодном контракте. Мне хотелось побездельничать, но Кэнди, конечно, заставит меня его подписать. Несмотря на мое завидное здоровье, все будто сговорились меня опекать, как какую-то слабоумную.
— Вы что, ничего не знаете?
Ее радость перешла все границы.
— Умер Джерри Болтон!
К своему стыду признаюсь, что при этом известии у меня, как, впрочем, и у Кэнди, и у всех на студии, возникло приятное ощущение. Я села напротив и заметила, что на столе уже стоит бутылка виски и два бокала, чтобы отпраздновать это событие.
— Как-умер? Ведь Льюис еще вчера днем с ним виделся.
— Убит.
Она была на седьмом небе от счастья. Я спросила себя, не виноват ли в этом отчасти тот мелодраматический тон, которым я обычно диктую свои творения.
— Но кем?
— Не знаю, могу ли я вам об этом сказать… Говорят, у мистера Болтона… мм… были такие склонности… что…
— Кэнди, — сказала я строго. — У нас у всех свои склонности, какими бы они ни были. Выражайтесь яснее.
— Его обнаружили около Малибу, в одном специальном заведении, где он, по слухам, был постоянным клиентом. Он удалился с молодым человеком, тот его убил и скрылся. По радио говорят — убийство с целью ограбления.
Да уж, ничего не скажешь, целых тридцать лет Джерри Болтон успешно прятал концы в воду. Целых тридцать лет играл роль целомудренного и безутешного вдовца. Тридцать лет обливал грязью юных женоподобных дебютантов, портил им карьеру, и, как выясняется, только в целях собственной безопасности… интересно-интересно.
— Почему дело не смогли замять?
— Говорят, что убийца сам позвонил в полицию и в газеты. Они-то и обнаружили тело где-то около полуночи. Ничего уже нельзя было сделать. Похоже, хозяину заведения придется отвечать.
Я машинально взяла со стола стакан, но тут же с отвращением поставила его обратно. Пожалуй, пить еще рановато. Я решила пройтись по студиям. Все были возбуждены. Можно даже сказать, веселились вовсю, что меня немного покоробило. В конечном итоге ничья смерть не доставляет мне радость. Всех этих людей Болтон в свое время обидел или просто уничтожил, и теперь они пребывали в состоянии какого-то болезненного ликования. Поэтому я быстро ушла и направилась в павильон к Льюису. Съемки шли уже восемь часов, и после бурно проведенной ночи он не должен был выглядеть очень свежим. К моему удивлению, вид у него оказался здоровый, отдохнувший. Он улыбнулся и подошел ко мне.
— Льюис, вы уже знаете новость?
— Конечно. Из-за траура завтра отменяют съемки. Мы сможем заняться нашим садом. И после небольшой паузы добавил:
— Нельзя сказать, чтобы я принес ему удачу.
— Это может плохо отразиться на вашей карьере. Он резко махнул рукой.
— Вы нашли мое письмо, Льюис?
Он взглянул на меня и внезапно покраснел.
— Нет. Я не вернулся сегодня ночью. Я рассмеялась:
— И имеете на это полное право. Я только написала, что буду очень рада получить «Роллс-ройс» и что просто не смогла вам все объяснить, потому что очень удивилась. Когда вы ушли, я ужасно расстроилась.
— Никогда не смейте расстраиваться из-за меня, — сказал он. — Слышите, никогда.
Его позвали. У него должна была быть любовная сцена с молоденькой актрисой Джейн Пауэр, симпатичной брюнеткой с вечно приоткрытым ртом. Она устремилась в его объятия с большим энтузиазмом, и я подумала, что с этих пор Льюис нечасто будет ночевать у меня дома. Конечно, так и должно быть, и я отправилась в ресторан студии, куда Пол пригласил меня на обед.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
«Ролле» оказался пугающе огромным, он был грязно-белого цвета, с черными сиденьями, откидным верхом и кучей медных заклепок. Его, должно быть, собрали не позднее чем в двадцать пятом году. Короче говоря, это был настоящий монстр. Мой гараж был одноместным, и пришлось поставить его в саду, и без того совсем крохотном. Справа и слева от «роллса» осталось немного травы, которая окружала его романтическим ореолом. Льюис ликовал, скакал вокруг и даже променял свое любимое кресло на веранде на заднее сиденье этого чудовища. Он постепенно перетащил в «ролле» книги, сигареты, бутылки и, придя со съемок, сразу же туда забирался, клал ноги на дверцу и наслаждался ароматами ночи и запахом плесени, испускаемым ветхими сиденьями. Слава Богу, он хоть не собирался на нем ездить, и на том спасибо. Я вообще не могла понять, как эту колымагу удалось дотащить до нашего дома.
Мы пришли к совместному решению мыть его по воскресеньям. Тот, кто не драил ранним воскресным утром «Роллс-ройс» выпуска 1925 года, установленный, как статуя, в обезображенном саду, лишил себя в жизни большого удовольствия. Полтора часа мы мыли верх, полчаса убирали внутри. Сначала я приходила Льюису на помощь, и мы занимались фарами, радиатором, короче, всей передней частью. Потом, уже в одиночестве, я набрасывалась на сиденья. Наносила на них тончайший слой воска и растирала его замшевой тряпкой. До блеска надраивала деревянную панель приборной доски, подышав на стеклышки, снимала налет пыли и видела в них отражение своих горящих глаз. Снаружи Льюис, одетый в футболку, приводил в порядок колеса, шины, бампер. В половине первого «роллс» представал во всем своем сверкающем великолепии. Мы веселились как сумасшедшие, обходили его, попивая коктейли, и поздравляли друг друга с таким прелестным утром. Причем вся его прелесть заключалась в полной бесполезности наших действий. Пройдет еще неделя. На машине, конечно, никто ездить не собирается, и за это время наш «роллс» исчезнет в зарослях ежевики. Но в следующее воскресенье все повторится. Как дети, мы глубоко и искренне радовались этому. Завтра понедельник, мы вернемся к своим обычным занятиям, к нужной и хорошо оплачиваемой работе, которая доказывает окружающим, что мы существуем. Но, видит Бог, как я порой ненавижу эту жизнь со всеми ее хитросплетениями! Вот ведь забавно-может быть, стоит иногда возненавидеть жизнь, как я, чтобы оценить неповторимость всех ее проявлений.
Как-то раз, погожим сентябрьским вечером, я сидела на веранде, закутавшись в свитер Льюиса, просторный, жесткий и очень теплый, именно такой, какие я люблю. Недавно я с большим трудом затащила Льюиса в магазин, и он, потратив часть полученного гонорара, наконец-то обновил своей несуществующий гардероб. Теперь я все время носила его свитера, как я всегда поступала с вещами тех, с кем жила — единственный порок, в котором меня по-настоящему можно обвинить. Итак, я дремала и иногда принималась читать какую-то чушь, к которой за три недели должна была придумать диалоги. Если не ошибаюсь, речь шла о том, как одна глупая девчонка познакомилась с умным молодым человеком и после этой встречи превратилась в само совершенство, или о чем-то в этом духе. Единственная трудность заключалась в том, что глупая девчонка казалась мне гораздо умнее молодого человека. Но это был бестселлер, и смысл менять запрещалось.