В 2012 году 50 % американцев имели смартфоны[127]. К 2015 году они были у 73 % подростков[128]. За тот же трехлетний период уровень подростковых самоубийств резко повысился.
Корреляция между использованием социальных сетей и депрессией у подростков подтверждена исследованиями, но, разумеется, не может рассматриваться как прямая причинно-следственная связь. Вполне возможно, что связь как раз обратная: подростки, которые проводят много времени в социальных сетях, уже находятся в депрессивном настроении, ощущают изоляцию от общества и пытаются найти утешение не там, где его нужно искать – в социальных сетях. У нас нет точных сведений по этому поводу. Однако в исследовании Американской медицинской ассоциации 2019 года утверждается, что электронная коммуникация и цифровые СМИ, по сравнению с живым общением, могут быть причиной быстрого роста психических расстройств среди подростков. Исследователи обнаружили, что депрессия, суицидальные мысли и попытки самоубийства у подростков и молодых людей имеют тенденцию к значительному увеличению начиная с 2011 года[129]. Однако эта тенденция «очень слабая и почти ничтожная» у людей от 26 лет и старше, то есть у представителей того поколения, чье детство и ранняя юность прошли до эпохи повсеместного распространения социальных сетей и смартфонов.
Так или иначе повышенное психологическое давление, с которым сталкиваются девушки вроде Джейн в результате стресса от учебы и просмотра социальных сетей, приводит микроглию в перевозбужденное состояние, и она начинает активно вырабатывать воспалительные вещества и уничтожать синапсы. Социальные стрессовые факторы совсем не похожи на микробы и патогены, но для мозга это одно и то же.
Пугающе высокий уровень депрессии, тревожности и расстройств пищевого поведения у девушек подросткового возраста предупреждает нас о том, что психологические стрессовые факторы, с которыми они сталкиваются, имеют злонамеренный характер. Социальные сети действуют как непрерывный конвейер патогенов, и это происходит в особенно чувствительный период развития мозга. Возникает двусторонняя петля обратной связи между мозгом и телом, когда социальные стрессовые факторы подстегивают чрезмерную активность иммунной системы.
Это значит, что девушки становятся все более тревожными и угнетенными из-за современной разновидности социальной чумы.
Звучит жутковато, но наука говорит, что это правда.
Неудивительно, что возникает ощущение, будто наши девочки массово заболевают странным, очень заразным гриппом. В каком-то смысле так и есть.
Современные девочки и девушки – не единственные, кто страдает от «злодеяний» перевозбужденной микроглии. Нездоровое питание и токсичные вещества из внешней среды сбивают с толку иммунную систему. Стрессовые факторы современного общества (финансовая неуверенность, недостаток общения, возрастающая политическая разобщенность, эффект Facebook и нехватка надежных социальных связей) выступают в роли социальных патогенов, потенциально усиливающих микроглиальную реакцию мозга в различных социальных и возрастных группах. Это вносит вклад в повышение уровня депрессии и других расстройств, начиная с периода полового созревания и до пожилого возраста.
Тем не менее есть и хорошие новости. Благодаря целому ряду замечательных и отважных нейробиологов, которые лечат заболевания мозга на основе общей микроглиальной теории заболеваний, мы все лучше учимся понимать и сопереживать таким пациентам и выбирать методы лечения, открывающие новые возможности для выздоровления и возвращения к нормальной жизни.
Глава 8Хакинг мозга
Стены медицинского кабинета Хасана Асифа украшены фотографиями с мандалами из песка, которые перемежаются с дипломами и сертификатами от Американского совета по психиатрии и неврологии. На одной стене висит поразительная азиатская акварель с изображением парящих деревьев. У основания каждого дерева извивается сложная корневая система с десятками крошечных розовых почек на концах корней. Но если внимательнее присмотреться к этим тонко выписанным деревьям, то понимаешь, что на самом деле это художественные изображения нейронов под микроскопом, распускавших свои длинные отростки на предметном стекле.
Художник как будто пытался представить работу нейронов как дзен-буддистский образ: когда мы крепко держимся корнями и сильны, то наша жизнь расцветает[130].
Действительно, если осмыслить новое научное понимание[131] того, что расстройства мозга большей частью обусловлены неправильным взаимодействием микроглии и нейронов, то можно сосредоточиться на том, как способствовать превращению сбившихся с пути микроглиальных клеток-убийц в полезные, которые восстанавливают синапсы и нейронные сети и работают для нас, а не против нас.
Именно этим занимается доктор медицины Хасан Асиф.
Врач-невролог и основатель Центра здоровья мозга с отделениями в Нью-Йорке и Бронксвилле Асиф работает в новой области нейронной терапии, часто называемой «хакингом мозга». Она использует методы нейронного инжиниринга для стимуляции недостаточно или избыточно активного возбуждения нейронных сетей и мозговых волн для здорового функционирования. Асиф – один из первых клиницистов, которые навели мосты между передовыми научными исследованиями и лечением пациентов. Он применяет лучшие методы «перезагрузки» нейронов и микроглии для облегчения человеческих страданий.
В своей клинике Асиф, который также работает психиатром в Пресвитерианской больнице в Нью-Йорке, уже давно пользуется методикой хакинга мозга под названием «транскраниальная магнитная стимуляция» (ТМС). Он пытается помочь пациентам с трудноизлечимыми депрессивными расстройствами и паническими приступами, как у Кэти, с которой мы познакомились в главе 2.
В свои пятьдесят два года Асиф выглядит стройным, но не худым, с седеющими темными волосами, аккуратно зачесанными на лоб. Его темные глаза необыкновенно теплые и отзывчивые. Он как будто подозревает, что любой, кто входит в его кабинет, несет на своих плечах невидимый груз боли, и он готов облегчить его сразу после того, как будут сказаны традиционные приветствия.
Асиф вырос в Пакистане и учился на психоаналитика, затем стал психиатром. Он окончил аспирантуру в США, в Нью-Йоркском медицинском колледже в Вальхалле в 1990 году. Тогда психиатры были одержимы идеей о том, что психические расстройства имеют биохимическую природу, обусловленную недостатком серотонина, дофамина и других нейротрансмиттеров. Психиатрическая отрасль медицины стала золотым дном для фармацевтических компаний (и до сих пор такой и является).
– Во время нашей медицинской подготовки мы были окружены представителями этих компаний, – говорит Асиф.
Асиф обратил внимание, что антидепрессанты, которые они прописывали, хорошо работали менее чем в половине случаев[132]. А если они все-таки действовали, то далеко не сразу. Часто требовалось несколько недель приема, чтобы пациенты начали ощущать хотя бы небольшое облегчение. Положительный эффект рассеивался со временем, и это заставляло врачей повышать дозировку и добавлять новые препараты, что, в свою очередь, приводило к неприятным побочным эффектам: лишнему весу, туману в голове, нарушению сна.
Доктор Асиф ясно дает понять, что он не против применения фармацевтических препаратов и считает это важной частью лечения. Тем не менее он признает, что медикаменты заставляют многих пациентов – таких, как Кэти, – вести призрачную полужизнь.
Будучи клиническим ординатром, Асиф стал задаваться вопросом о возрастающей сосредоточенности психиатров на медикаментозном лечении. Он вспоминает, что когда-то, во время его медицинской практики, к нему в больницу пришла девушка, которая недавно была насильственно разлучена с родителями и страдала от тревожного расстройства. Коллега сразу же начал пичкать ее антидепрессантами группы СИОЗС (селективными ингибиторами обратного захвата серотонина). Асиф же был любознательным человеком. «Как это связано с серотонином? – поинтересовался он. – Означает ли это, что если вы имели проблемы с тревогой с раннего детства, у вас недостаток серотонина?» Что, если это последствия пережитой в детстве эмоциональной травмы?
– Мне показалось, что я должен буду самостоятельно соединить методы психоанализа и биологической психиатрии, – говорит Асиф. – Меня интересовал пациент целиком, как его жизненный опыт, так и то, что происходит на структурном уровне в его мозге. Но глубина знаний о причинах такого дисбаланса в мозге, преобладавших в то время, была крайне низкой. У меня складывалось впечатление, что мы подводим многих пациентов.
Будучи молодым врачом, Асиф начал вести ежедневник, в котором он методично старался составлять биохимические профили пациентов. Он задавался вопросом, возможно ли, что в процессе развития определенные области мозга, более уязвимые на раннем этапе жизни, подверглись изменению из-за утраты близких людей, и это впоследствии проявилось в тревожном расстройстве и депрессии, а серотонин помогал это исправить?
– Я подумал: «Ну, ладно: у людей, не имеющих надежной привязанности, то есть у тех, кто не имел заботливых опекунов, есть проблемы с психикой, которые лучше всего лечить серотонином, – говорит он. – Сходным образом, если другая область мозга испытывает проблемы с вниманием, таким пациентам лучше помогает дофамин».
Оглядываясь в прошлое, Асиф признает, что его теория была неполноценной, но как молодой психоаналитик и психиатр, лечивший пациентов, он не хотел признавать чрезвычайно упрощенное представление, бытовавшее среди его коллег, – а именно, что существуют препараты для настройки любого химического дисбаланса, который облегчает симптомы пациента. Для него было важнее узнать ранний жизненный опыт пациента и факторы его стресса в реальном времени. Ему казалось, что в психиатрии есть важное пропущенное звено, но никто не замечает этого.