Галлюцинации у Кэти скоро прошли, но она по-прежнему изнемогала от тревоги и испытывала расплывчатое ощущение безнадежности, которое перемежалось приступами паники.
Это происходило в 2008 году, тогда ей было 34 года.
Десять лет спустя мы с Кэти Харрисон встретились в кафе в Арлингтоне. Нас проводили за свободный столик в зале, но как только мы присели, я заметила, что лицо у Кэти бледное и напряженное.
– Все в порядке? – спросила я.
– Я не могу здесь оставаться, – сказала она. – Мне не продержаться и пяти минут. – Звуки разговоров между посетителями, звяканье кофейных чашек о блюдца и мелькание официантов – все это было невыносимо для нее. – Мой мир стал слишком ограниченным, – объяснила Кэти. – И рестораны не являются его частью.
Мы вышли на улицу и устроились за тихим столиком на летней веранде, вдали от шума и толкотни. Был ясный и теплый день, но Кэти сказала, что она чувствует себя скорее оцепеневшей, чем паникующей.
Кэти немного рассказала мне о своей нынешней жизни. Она была матерью-одиночкой и воспитывала маленькую дочь и сына, и по-прежнему боролась с тревогой и резкими перепадами настроения. По ее словам, утром три дня назад она чувствовала себя парализованной ощущением неизбежного ужаса.
Когда Кэти вспоминала тот день, крапчатый свет, пробивавшийся через кроны деревьев, играл на ее лице и локонах светло-русых волос. Ее глаза были тусклыми, как будто кто-то убрал маленькие отблески света из них и наполнил коричневатой мутной водой.
Когда она проснулась в то утро, на улице шел сильный дождь. Она всю ночь провела без сна, тревожась то об одном, то о другом, пока за шторами не забрезжил рассвет, обещавший хоть какое-то облегчение. Но когда она услышала дождь, ей стало плохо. Живот свело от мыслей о том, что может случиться, пока она будет везти сына и дочь в школу.
«Вдруг дорога будет слишком скользкой? – думала она. – Вдруг ремни окажутся плохо пристегнуты? Если я не поспешу, то мы опоздаем! Что тогда подумают учителя? Я даже не причесалась, я так устала… Если я буду невнимательна, то попаду в аварию… Лучше просто остаться дома…»
Как это часто бывает, тревога обрушилась на Кэти внезапно, как физическая боль.
Ей понадобились все оставшиеся силы, чтобы разбудить восьмилетнюю дочь Минди, покормить ее овсянкой быстрого приготовления, надеть на нее плащ и проследить, как она садится в школьный автобус.
Теперь она должна привезти своего сына Эндрю в подготовительную школу. У него был «день чтения», – особенный день, когда педагог садился рядом с ним и читал книги. Эндрю любил такие дни. Кэти могла отвезти его туда… не так ли?
Болезненная тревога была для нее не новой. Больше всего ее пугала возможность утраты в сочетании со стихийной силой природы. Будучи подростком, она паниковала, когда родители поздно возвращались домой. Кэти было страшно, что с ними что-то случится и они погибнут. Однажды на уроке здоровья в старших классах, когда медсестра рассказывала о том, как нужно высасывать яд после змеиного укуса, Кэти упала в обморок. Когда у нее брали кровь на анализ по назначению врача, ее или рвало, или она теряла сознание. Родителям сказали, что у нее гемофобия (боязнь крови). К тому времени, когда Кэти поступила в колледж Лиги плюща[28], у нее развилась клаустрофобия, и она пользовалась лестницами вместо лифтов, рассказывая однокурсникам, что делает это «для разминки».
Теперь, будучи разведенной матерью-одиночкой, исполненной решимости обеспечить лучшее будущее для своих детей, она принимала новый медицинский коктейль. Кэти также пробовала когнитивно-бихевиоральную и разговорную терапию. Она прибегала к EMDR (eye movement desensitization and reprocessing) – десенсибилизация и повторная обработка движений глаз, при которой терапевт заставляет пациента быстро переводить взгляд туда-сюда и думать о болезненных переживаниях прошлого с целью рассеять стресс от таких воспоминаний. Она пробовала соматическую терапию, когда пациентов учили сосредоточиваться на телесных ощущениях, настраиваться на них и с безопасного расстояния наблюдать за своими чувствами. Она применяла биологическую обратную связь и акупунктуру для расслабления болезненного напряжения в мышцах спины и шеи.
– Мой психиатр даже проверил меня на дефицит нейротрансмиттеров и авитаминоз и назначил полдюжины пищевых добавок в дополнение к моим обычным препаратам, – сказала Кэти ровным, почти монотонным голосом.
Она также регулярно встречалась со специалистом по интеграционной терапии, и недавно ей поставили диагноз – синдром Хашимото. Это аутоиммунное заболевание, при котором иммунная система организма ошибочно атакует щитовидную железу. Кэти прилагала все силы для «заботы о себе». Она медленно бегала трусцой каждое утро, чтобы «побольше двигаться», ела только здоровую пищу и пользовалась записями для медитации, которые помогали ей ровно сидеть, правильно дышать и успокаивать мысли.
Но, несмотря на все усилия, дожив до сорока четырех лет и проснувшись дождливым утром, Кэти осознала: «Я могла контролировать свою тревогу не больше, чем эпилептик – припадки».
– Я просто стояла и смотрела на ливень в окошко перед входной дверью, – сказала она. Капли дождя на пороге создавали нереальный импрессионистский сюжет. – Казалось невозможным выйти за дверь и попасть в этот мир, – продолжала она. – Я не знала, как отвезу Энди, приведу его в подготовительную школу и заберу после занятий.
Тем не менее она постаралась. Кэти опустилась на колени, чтобы помочь Энди одеться. Ее маленький сын стоял, поглядывая на нее, словно желая убедиться, что с мамой все в порядке. Кэти сняла с него пижаму и надела штаны.
Потом она заметила, что дождь усилился. Ужас сковал ее тело и разум. Она чувствовала сильный упадок сил, непреодолимую вялость и апатию. Все вокруг доносилось до нее словно через толстый слой воды, как будто она приняла снотворное. Ее пальцы дрожали.
– Мама плохо себя чувствует, – сказала она Эндрю и опустилась на пол рядом с ним, с рубашкой в руках. – Сегодня мы останемся дома и устроим тихий день, ладно?
Она сказала сыну, что он может поиграть на ее iPad и смотреть телевизор сколько угодно. Это было редким подарком.
У Кэти даже не хватило сил позвонить в школу и связно объяснить причину отсутствия Энди. Она вспоминает свои мысли: «Здравствуйте, у меня приступы тревоги и депрессии, я сижу на лекарствах и сегодня слишком плохо себя чувствую, чтобы выехать из дома».
– Я чувствовала себя жалкой, мне было стыдно, – сказала она мне.
Эндрю играл на iPad, а Кэти тихо плакала в постели, сожалея о жизни, которая казалась необъяснимым образом утраченной.
Кэти вспоминала и другие случаи, когда она подводила своих детей. Несколько месяцев назад она стояла вместе с другими родителями, забиравшими детей из начальной школы, и ждала, когда выйдет третий класс, в котором училась Минди. Вдруг на нее нахлынули угрызения совести. «У других матерей были специальные дни для развлечений с детьми», – пояснила она. Она вдруг осознала, что была «единственной мамой, незнакомой с другими». «Моя жизнь была чрезвычайно ограниченной; вся моя энергия уходила на выживание и борьбу с депрессией. Каждый день превращался в битву», – вспоминает Кэти.
В тот день ее беспокойство быстро переросло в давно знакомый приступ тревоги. По словам Кэти, «это все равно что слишком долго смотреть на солнце. Трудно что-то видеть или думать. Разум как будто парализован».
– Я смутно понимала, что скоро меня охватит паника, поэтому пошла в пустую классную комнату и постаралась глубоко дышать, – вспоминает она. Другая женщина, заметившая состояние Кэти, пошла за ней, чтобы помочь в случае необходимости. – К тому времени мое дыхание так участилось, что она выбежала из комнаты и позвала медсестру. Она подумала, что у меня сердечный приступ.
Утром Кэти чувствовала себя слишком плохо, чтобы отвезти Эндрю в подготовительную школу. Она спала и отдыхала почти весь день, потом попросила соседку забрать дочь из школы. На следующий день Кэти почувствовала себя немного лучше. Смелее. Она отвезла сына на занятия. Когда она привела его в классную комнату, учитель и его помощница с озабоченным видом вышли им навстречу.
– Очень жаль, что Эндрю вчера не смог прийти на свой «день чтения», – сказал учитель. – У него все в порядке?
Кэти старалась найти правдоподобный ответ. Она почувствовала, как теплая рука сына сжала ее руку, пока они стояли в центре комнаты. На стенах висели детские рисунки: ярко раскрашенные улыбающиеся лица, желтые солнышки с длинными лучами, счастливые дети и родители, взявшиеся за руки. Ее сердце гулко стучало в груди. «Вчера я не могла приехать сюда!» – наконец выпалила она.
На мгновение в комнате повисла абсолютная тишина.
– Оба учителя смотрели на меня, как на самую дурную мать в мире, – сказала Кэти. То же самое делали и другие матери, которые слышали разговор, когда целовали детей на прощание.
Кэти поцеловала Эндрю в лоб и выбежала из комнаты.
Когда Кэти ехала домой через пригороды Северной Виргинии, в ее голове теснились сотни мыслей. Ей было стыдно, но вместе с тем она испытывала гнев.
– Как объяснить людям, которые никогда этого не испытывали, что такое жизнь посреди нескончаемого приступа паники? – спросила она. Я чувствовала, сколько сил и решимости стоит Кэти, чтобы подбирать слова и строить фразы, останавливаться и выдавливать из себя улыбку.
– Если бы я сказала, что не смогла приехать, потому что сломала запястье, то они бы спросили: «Как мы можем помочь вам?» – продолжала она. – Но если бы я была откровенной и честно рассказала о своей тревоге и депрессии, то учителя и другие матери подумали бы, что я спятила.
Потом она призналась:
– Я уже давно решила, пусть лучше люди осуждают меня и считают «плохой матерью», чем смотрят, как на психически неполноценного человека. Мне так удобнее, поскольку в глубине души я