– Так. Что в меню сегодня? – спросил Бейли почти весело.
– Спагетти, – ответил Сол.
– А кто рулит на кухне?
– Ты его не знаешь, но повар он хороший.
– Куда подевался Уелш? Почему он не за главного на кухне? Он по-прежнему твой сокамерник? – Бейли втерся в очередь между ними.
– Нет. Его перевели в крыло Д.
– Ух ты! Ну да ладно. Оно и к лучшему. Поваром он был дерьмовым.
– Я бы на твоем месте не стал влезать без очереди, приятель. Сейчас у нас тут вообще напряг. Даже с этим, – сказал Сол.
– Ладно, понял.
Бейли покорно вернулся в хвост очереди.
Гейб повернулся к Солу.
– Что за напряг?
– О, Гейб, ты пропустил много интересного, пока отсиживал срок в карцере, хотя, наверное, оно и к лучшему.
– Что интересного случилось?
– Сокамерник Ашера всерьез заболел, блевал кровью и все такое. Тогда Ашер совсем с катушек слетел на хрен. Потребовал перевода в другую камеру. Потом подрался с Джонсоном.
– С Джонсоном?
– Да, с ним. – Сол бросил на Гэбриела пристальный взгляд. – А что?
– И кто победил?
– Ашер в лазарете, а Джонсону, по всей видимости, грозит дисциплинарное взыскание. Зависит от того, выдвинет заключенный обвинение или нет. Он провалялся на койке в лазарете дольше, чем ты пробыл в карцере.
– И что же будет дальше?
– Могла бы вмешаться полиция, вот только случаи нападения на охранников считаются внутренним делом тюрьмы. Сомневаюсь, что Ашер затеет новую заваруху. Они с Джонсоном не впервые сцепились.
– Между ними особые отношения?
– Какие, например? – с невинным видом спросил Сол.
– Не знаю. Просто я иногда замечаю некоторые вещи, – ответил Гэбриел, не особенно веря, что только он просекает такие дела.
– Дам совет. Для своей же пользы постарайся больше ничего не замечать.
Они подошли к началу очереди. Гэбриел бегло оглядел столовую. Появились люди, которых он не узнавал. Он понял, что перестал быть новичком. Больше не нуждался в советах, как себя вести, и не чувствовал себя настолько не в своей тарелке, чтобы хотелось орать. Он приспособился. И вспомнил первый день, когда почти не верил в возможность приноровиться к тюремной жизни. Еще в карцере Гэбриел принял решение попросить тюремного адвоката записать его в одну из образовательных программ, как только вынесут приговор. Чтобы чувствовать себя лучше, ему требовалось на чем-то сфокусироваться. Невозможно продолжать существование здесь без занятия, не имея точки приложения энергии и внимания. В лучшем случае он мог провести в тюрьме десять лет. Власти объявили о начале бескомпромиссной кампании против поджигателей, а факт, что по вине Гэбриела погиб человек, превращал его дело в показательное. В наглядный урок для всех. Но он сумеет получить диплом, добиться всего, что было доступно на свободе, будет работать ради этого. Нельзя больше попусту растрачивать жизнь. Гэбриел ненавидел мысль, что потребовалась смерть ни в чем не повинного человека, тюремное заключение и потеря свободы, чтобы он осознал, насколько бесценная вещь – время. Прежняя жизнь предоставляла ему массу возможностей, и как же бездарно он их профукал!
На следующий день Гэбриел так и не открыл глаза на протяжении всех тридцати минут перед обедом. Пока они оставались в камере вдвоем, Бейли говорил без умолку. Гэбриел понял, что хочет хорошие наушники, и чем скорее, тем лучше. Он не имел склонности к насилию, но сокамерник настолько действовал на нервы, что кулаки все чаще сжимались сами собой. Задумываясь, какой сосед вообще мог ему попасться, Гэбриел мысленно соглашался, что ему в общем-то повезло и это редкий удачный случай. Тревожило другое: если учесть, что после выхода из карцера прошло совсем мало времени, Бейли слишком быстро его утомил.
– Эй! Я спросил, есть ли у тебя братья? – звенел в ушах голос Бейли.
– Что? Я пытаюсь немного поспать.
– Извини. Просто не люблю тишины.
– Я заметил.
– Моя болтовня раздражает тебя? – спросил Бейли удрученно. – Прости, я знаю, что бываю занудой и действую людям на нервы. Мне часто говорят об этом. Но иначе я не могу расслабиться. Особенно в камере.
Гэбриел даже почувствовал вину, что трепотня Бейли выводила его из себя. Если взглянуть на все с иной точки зрения, сокамерник не так уж плох.
– Нет, все нормально. Я еще не полностью отошел от карцера, только и всего.
– Вот у меня трое братьев, – проинформировал Бейли. – И они постоянно талдычат, что я их раздражаю.
– Чем занимаются твои братья? – Гэбриел свесил ноги с койки и спрыгнул, оставив надежду вздремнуть.
– Один сидит в Ноттингеме, другой мотает срок в Дартмуре. А самый старший перебрался в Австралию лет десять назад и вообще не поддерживает контактов с семьей.
– Забавно. У меня нет ни братьев, ни сестер. Я – единственное разочарование своих родителей. Особенно сейчас.
Гэбриел постарался избавиться от возникшего в голове образа матери, стоявшей у раковины, где она проводила почти все время. Вечно спиной к происходящему даже на кухне, задом ко всему миру, похоронившая себя в хозяйственных хлопотах, чтобы не осознать ненароком факт, что ее семья полностью развалилась, что она по ошибке вышла замуж не за того мужчину, что ей, вероятно, не стоило заводить от него ребенка.
– Зато у меня нет родителей. Оба давным-давно умерли. Как только мне сравнялось восемнадцать, старший брат, прежде опекавший нас, подался в волшебную страну Оз. Я остался с двумя, один из которых тоже очень скоро попал за решетку. Сейчас сидит в тюряге по третьему разу.
Гэбриел вздохнул.
– Послушай, Бейли, а тебе никто прямо не говорил, что ты раздражаешь людей именно постоянной болтовней?
– Конечно, говорили не раз. Но я же объяснил причину. Просто не выношу тишины.
– А вот я как раз люблю тишину. Значит, нужно найти способ сделать так, чтобы мы оба остались довольны.
Гэбриел потер виски, стараясь заранее унять головную боль, грозившую вскоре стать острой.
– Еще раз прошу прощения. Я постараюсь умолкнуть.
– Нет, можешь говорить. Но что, если ты будешь молчать, когда я лежу с закрытыми глазами? Как думаешь, мы сможем для начала ввести такое правило?
– Я был в машине с отцом, когда он разбил ее вдребезги, – внезапно признался Бейли. – Долго лежал в реанимации. С тех самых пор ко мне навсегда привязалась нервная привычка болтать без умолку. Видать, что-то случилось с мозгами. Даже врачи не понимают, в чем дело.
– Понял. Все бы хорошо, но только я не привык жить с таким соседом.
– Я действительно очень сожалею.
– Да прекрати ты извиняться, Бейли. Говорю же, все путем. – Гэбриел снова почувствовал легкий укол совести.
– Молчание заставляет меня не просто нервничать, а порой сводит с ума.
– Это я уже понял. Может, нам попросить радио и включать его?
– Не люблю радио.
– Вот оно как. – Гэбриел ненадолго задумался, а потом понял, что не задал самого очевидного вопроса. – Сколько тебе лет?
– Тридцать семь.
– Выглядишь ты намного моложе, – удивился Гэбриел, которому порой казалось, что он разговаривает с ребенком.
Повисла пауза.
– Ты намного лучше, чем тот парень, с которым я в последний раз сидел вместе. Чтобы я молчал, он затыкал мне рот футболкой.
– Господи! Я бы никогда так не поступил.
– Мне это очень не нравилось.
– Да уж. Легко понять, что не нравилось. А ты не можешь читать или попробовать еще что-нибудь?
– Если честно, читаю я плохо. То есть умею, конечно, но, если берусь за книгу, начинаю много думать. Чужие мысли превращают мои собственные в нечто большее, и внезапно голова переполняется множеством сложных идей сразу, и от этого кажется, будто я схожу с ума. Такое чувство возникает.
– Хорошо. Тогда и чтение – не выход из положения.
Общий сбор!
Очень кстати.
После переклички Гэбриел удалился от своей камеры как можно быстрее в надежде, что Бейли не заметит, куда он пошел. На самом деле сосед был даже симпатичен, но, если им придется долго жить вместе, требовалось немного пространства, чтобы побыть в тишине. Он зашел к Солу и уселся на стул. Хозяин валялся на койке.
– Что, уже наелся досыта трепотней Бейли? – спросил он.
– Да, почти. По крайней мере, мне нужен перерыв.
Сол посмотрел на него.
– Что ты собираешься делать, когда выберешься отсюда?
– Ты имеешь в виду, когда после приговора меня переведут в другую тюрьму?
– Нет. После того как отбудешь срок до последнего звонка. Весь.
– Понятия не имею. Я даже не знаю, где окажусь через год, а если мне впаяют десять лет…
– Десятку не назначат. Это же твоя первая ходка.
– Человек умер.
– Люди смертны, Гейб. Ты же не сам убил его.
– Нет, но погиб он по моей вине.
– Может, и так. Или просто пришел его срок помирать.
– Умоляю, не начинай базар о судьбе и прочей пустопорожней чепухе. Ты-то сам строишь планы?
– Да есть кое-какие мыслишки, – ответил Сол. – Хочу попытаться снова наладить отношения с дочерью. Но это при условии, что она вообще захочет со мной разговаривать. Найду небольшую квартирку. Хорошо бы с видом на реку, если денег хватит. И может быть, попробую начать собственное дело. Садоводство, мытье окон – что угодно, где не потребуют автобиографии и рекомендаций. Хотя я занимался этим в прошлый раз, но не очень-то хорошо у меня получилось.
В дверном проеме появился Спаркс. Кензи следовал за ним по пятам.
– Твой самый большой друг вернулся, – сказал Спаркс с улыбкой.
– Ашера выписали из лазарета, и у него вот такущий шрам над глазом. Как посмотрит, сразу ясно: порвет любого к хренам собачьим, – добавил Кензи, округлив глаза.
– Да уж, злой – дальше некуда. Он, конечно, не забыл, как круто ты с ним разобрался, – кивнул Спаркс.
– Только этого мне сейчас и не хватало.
Гэбриел откинулся на спинку стула.
Глава 23
Имоджен проснулась раньше будильника. Задолго до звонка. Было около пяти часов утра. Она потянулась, перевернулась на другой бок и внезапно обнаружила, что Дина рядом нет. Простыни на его стороне уже успели остыть. Имоджен неохотно встала, накинула халат и обошла квартиру. И почувствовала пустоту еще до того, как проверила все комнаты. Дин часто вставал чуть свет и уезжал, но сегодня он испарился намного раньше обычного. Имоджен сомневалась, что он вообще спал. Только дождался, пока заснет она. Ведь, по сути, ночь еще не кончилась. Имоджен решила принять ванну и просмотреть материалы по делу. Так она будет готова еще до того, как за ней заедет Эдриан. Чтобы наполнить ванну, не требовалось много времени.