– Простите, сударь… но не стоило бы позвать кого-то облеченного властью… хоть служителя Ашалаэли, чтобы он печати снял? – спросил Симеон. Маска так глушила и искажала голос, что он сам себя не узнал.
– Об этом не беспокойся, – небрежно отмахнулся Делазан. – Я же сказал, тело мне старый друг прислал.
Симеон медленно кивнул. Значит, все не очень-то официально. Чему удивляться: предполагалось, что тела зверолюдов должны сжигаться без промедления. Да и кто решится использовать печать принца-епископа, не имея должных полномочий? Хотя… Да ладно. Ему-то какое дело? Он всего-навсего студент-медик под началом у старшего преподавателя…
– Давай снимем крышку, – жадно проговорил Делазан. – Я разрежу веревки, а ты бери гвоздодер. Печати можешь смело ломать.
– Да, магистр, – сказал Симеон и взял ломик, между тем как Делазан примерился к канату с ампутационной пилой.
Симеон тоже волновался, гадая, что за монстр обнаружится внутри. Прежние записи различали по меньшей мере две дюжины несхожих существ. Одни близко напоминали людей, другие приближались к животным, третьи представляли собой странные гибриды зверей и людей. Симеон крепко надеялся, что лед не слишком истаял и тело сохранило относительную свежесть. Вскрывать, например, утопленников, разбухших в воде, было до крайности неприятно, и кто сказал, что с монстрами будет по-другому?
Последняя веревка лопнула с долгожданным щелчком. Симеон загнал ломик под крышку и налег изо всех сил, отжимая ближний угол и разрывая наклеенную бумагу. Он ждал, что изнутри сразу повеет разложением и даже травы в маске не отобьют вони… однако пахло по-прежнему лавандой и мятой, больше ничем.
– Другую сторону, мальчик мой! Шевелись! – окликнул Делазан. Его аж трясло от возбуждения, он чуть не прыгал с ноги на ногу. – Ну же! Глянем, наконец, что тут у нас!
Симеон живо расправился с другим углом. Оставшиеся гвозди продолжали крепко удерживать крышку – пришлось загонять лом в щель и приподнимать ее через каждые шесть дюймов. Наконец крышку получилось сдвинуть. Делазан, снедаемый нетерпением, схватился за один конец, Симеон – за другой, они налегли вдвоем и вскрыли сундук.
Внутри оказалось много соломы, но лед почти весь растаял. Судя по влажным следам на дереве, его запихивали крупными кусками. Теперь лишь маленькие ледышки плавали в трехдюймовом слое воды.
И конечно же, внутри лежал зверолюд. Ростом около девяти футов. Отдаленно человекообразный. Все тело в жесткой щетине, как у хищных пауков с юга. Лицо, некогда человеческое, превратилось в длинную звериную морду, в приоткрытой пасти виднелся двойной ряд некрупных, но жутко острых зубов. Короткие верхние лапы бугрились толстыми мышцами, пальцы завершались когтями. На ногах с невозможными суставами лежал остроконечный хвост. Ступни – трехпалые, на каждом пальце по грозному когтю, на пятках – кривые острые шпоры…
Глаза были оранжевые, с черными зигзагами зрачков.
И эти глаза двигались…
Делазан с Симеоном шарахнулись прочь. До обоих как-то сразу дошло, что зверолюд был не просто жив. Его больше не сдерживали ни крышка, ни канаты, ни гвозди, ни даже плотный слой льда.
Делазан, в панике позабыв, что порождение Истары не подлежало ангельской магии, судорожно нащупывал икону, приколотую к плащу. Симеон обежал изножье сундука, стремясь к двери.
– Помогите! Помогите! Здесь чудище! – закричал он, и обычно низкий голос сорвался на отчаянный визг. Маска глушила и искажала его крик. Услышат ли за дверью?
Зверолюд тем временем приподнялся и сел, рассыпая во все стороны ледяные обломки. Когти вцепились в бок сундука, оставив на дереве длинные борозды. Пасть приоткрылась, и монстр исторг невероятно тонкий, пронзительный вопль, от которого на стенных полках полопались немногочисленные оставшиеся банки.
Это был охотничий клич.
Прыжок…
Делазан с криком упал, все еще пытаясь призвать ангела себе в защиту. Миг спустя послышался жуткий звук разрываемой плоти. Зверолюд вскинул окровавленную морду и вновь завопил.
Дверь перед Симеоном резко распахнулась. Ворвались двое странных носильщиков. У женщины в руках был небольшой арбалет, и она тотчас выстрелила в чудище, но болт отскочил от бугристой шкуры, не причинив вреда. Второй носильщик сгреб Симеона и вышвырнул в коридор, сам же выхватил из-под балахона здоровенный колун и заслонил женщину, лихорадочно перезаряжавшую арбалет.
– Беги, парень! – проревел здоровяк.
Симеону повторять не потребовалось. Он со всех ног бросился прочь. Сорвав маску, отшвырнул ее прочь…
– На помощь! – кричал он. – Здесь чудище!..
5
В кардинальском дворце представлялось почти невозможным уйти от средоточия власти дальше Желтой Передней. Небольшая комната с шафрановыми обоями обычно давала приют четверке весьма незначительных писцов, больше занятых копированием документов, нежели формулировкой чего-нибудь важного. И никто из них, разумеется, даже не мечтал о личной встрече с ее преосвященством. Да что там – даже с кем-либо чуть повыше Третьего секретаря, номинально присматривавшего за их деятельностью.
Оттого понятны величайшее изумление и порядочная тревога Анри Дюпаллидэна, самого младшего из писцов, недавно занявшего эту должность, когда он поднял глаза от бумаг и едва успел обнаружить, что находится в комнате совсем один, – и тут-то дверь распахнулась. В Желтую Переднюю ворвался монсеньор Робард, наполнив ее аурой безапелляционной важности Первого секретаря кардинала Дюплесси, высшего служителя ордена Ашалаэли, правящего Архангела Саранса… а также, что, вероятно, даже важнее, главного министра королевы. Иначе говоря, де-факто верховного правителя страны.
– Э-э… день добрый, сьёр, – вытягиваясь в струнку, приветствовал его Анри. Вскакивая, он так резко оттолкнул стул, что тот едва не опрокинулся, а на письме, которое он как раз переписывал, образовалось несколько клякс.
Робард был великолепен: камзол из золотой парчи, пурпурные рукава и штаны – кардинальские цвета. Он холодно и сурово взирал на юного Анри, испуганно таращившего глаза. Молодой писец был одет в том же духе, что и великий начальник, но неизмеримо скромнее. Вместо пурпура – приглушенный красный цвет, вместо золота – тусклый желтый, лишь очень великодушному человеку способный внушить какие-то ассоциации с драгоценным металлом.
– Где Даланцио и Деранэ? – рявкнул Робард. – И этот… как бишь его…
– Сьёр Даланцио заболел гриппом, – поспешно кланяясь, ответствовал Анри. При этом он зацепил мягким местом все тот же многострадальный стул, едва вновь его не свернув. – Сьёр Деранэ… толком даже не знаю. Она вышла некоторое время назад… Что же до третьего, простите, с ним я знаком лишь понаслышке. Я никогда не встречался со сьёром Макаллоне.
– А сам ты кто?
– Анри Дюпаллидэн к вашим услугам, сьёр.
– Давно работаешь у кардинала?
– С прошлой среды, ни днем более.
– Что это у тебя под носом? Усы или за завтраком перемазался?
– Усы пробиваются. – Анри невольно тронул пальцем губу и в который раз пожалел, что удался не в мать, темно-смуглую, с роскошными волосами… так нет же, родился вылитой копией деда по отцу. Бледная кожа, легко обгоравшая на солнце, и негустые рыжие волосы, никак не желавшие прорастать на лице… одна надежда на возраст. – Агриппа, по крайней мере, так утверждает.
Левая бровь Робарда поползла вверх. В нынешнем году Агриппа считался самым модным брадобреем в Лютейсе. Его цирюльню посещала высшая знать, высокопоставленное священство, богатейшее купечество. Ко всему прочему Агриппа был отверженцем, что делало его взлет еще примечательней. Он ведь не мог пользоваться ангельской магией в своем ремесле.
– Ну… то есть один из его помощников, – сознался Анри. – Но Агриппа, проходя мимо, мне согласно кивнул!
– Ясно, – сказал Робард, поглаживая собственную короткую, слегка вьющуюся бородку. И, судя по густым завиткам, выбивавшимся из-под шапочки, он никогда не нуждался ни в заклинаниях, ни в особых маслах, должных обеспечить мужскую растительность Анри.
Юноша покраснел, но Робард, кажется, не собирался ни язвить, ни унижать его, в отличие от других писцов, тешившихся этим с момента появления здесь Анри. Сам Анри полагал, что так и должно происходить, – новеньких всегда травят, разве нет?
– Ладно. Раз уж ты здесь, а остальных не видать, быть может, ты справишься, – сказал Робард. – Итак, Анри Дюпаллидэн, твои родители…
– Мой отец – ризничий храма Хуараваэли в Адьене, – ответил Анри. Голова работала лихорадочно. С чем это от него требовалось справиться?
Брови Робарда снова чуть шевельнулись при упоминании об Адьене. Тот располагался в Баскони, а ее обитатели славились по всему Сарансу как вспыльчивые, неотесанные простаки.
– Моя матушка – сьёр Перида Дюпаллидэн. У нее особняк прямо напротив того, что принадлежит герцогине Дамерсон. Они с ней кузины… – Анри помолчал и, решив про себя, что с главным помощником кардинала следовало соблюдать полную откровенность, добавил: – Скольки-то-юродные. Герцогиня замолвила за меня словечко перед ее высокопреосвященством, вот я здесь и оказался. Сам я, правда, ее не встречал… герцогиню, я имею в виду.
– Ты второй ребенок? Или еще младше?
Вопрос выглядел вполне закономерным, ибо Анри явно не являлся наследником матери. Иначе его семья не обратилась бы к дальней родне с просьбой найти отпрыску хоть какое-то местечко. Сам он хотел стать солдатом. Конкретно артиллеристом: он имел талант к математике и неплохо управлялся со счетной линейкой, которой пользуются канониры. Однако для того, чтобы записаться в отряд Верных королевских артиллеристов, у него не хватало ни денег, ни связей. А происхождение из благородного, пусть и обнищавшего рода не позволяло и думать о подразделении попроще.
Так и получилось, что должность писца оказалась наилучшим вариантом, на который ему следовало надеяться. Он успел смириться с перспективой провести жизнь счетоводом в какой-нибудь пыльной конторе или управляющим в поместье захолустного вельможи – и тут мама умудрилась выхлопотать ему местечко непосредственно в Лютейсе, да какое! Аж на кардинальской службе. Ни на что подобное Анри уже и не надеялся.