Гульнуть они успели. Два дня пошумели на даче, которую освободили им под это дело полюбившие Рому родители Нади. Нового члена своей семьи они знали давно, ещё до того, как он записался в ЗАГСе в зятья, прямо со школьной скамьи дочки. Общались с ним неоднократно во время приездов в интернат, всё-таки, они же были одноклассниками. Да и после Роман захаживал в гости и один, и с группой друзей, ещё не определившись в статус жениха и будущего родственника. А о перспективах его кандидатуры отец с матерью задумывались, обсуждая иногда вечерами эту тему. Две дочери в семье, и об их счастье и будущем приходилось заботиться. Когда же молодёжь вернулась в Москву, они вечером ещё немного расслабились уже с родителями, отмечая возвращение зятя. А утром тесть, вынося на улицу мусорное ведро, так как в их домах не было мусоропровода, глянул в почтовый ящик. И нашел там маленький, с открытку, листок бумаги со штемпелем и настораживающей надписью: повестка. Из текста складывалось понимание, что получателю сего следовало явиться по адресу военкомата для подтверждения… и так далее. И получения военного билета, документа, без которого гражданину СССР мужского рода немыслимо было прожить в стране Советов. Рома так рассчитал, что он вполне может заехать в военное учреждение, подтвердить свое прибытие в страну и также предоставить людям в погонах уже имеющуюся у него бумагу о предстоящем трудоустройстве в серьёзный государственный орган, каким являлся Госплан. И что ему, как будущему сотруднику вышеозначенной организации, будет предоставлена отсрочка от службы в армии. Не пойти в военкомат Роман не мог. Ибо то являлось административным нарушением. На военный учёт всех мальчиков ставили ещё в бытность их школьниками. Но на время учёбы на дневном отделении института давали отсрочку от службы. Если человек посылался с какой-нибудь миссией за границу, то обязан был ставить военкомат в известность. А по прибытию на Родину подтверждать своё отношение к воинской службе посещением военкомата. Конечно, в данной конкретной ситуации можно было сделать вид, что повестку пока не получал, так как никто за неё не расписывался, а из почтового ящика её вполне могли украсть дети. Или безответственный почтальон потерять при доставке. Тогда из военного учреждения пришли бы специально обученные люди и вручили её лично. Под роспись. Но доводить до такого ему очень не хотелось, по разным причинам. Во-первых, он был уверен, что, посетив военкомат, всё объяснит людям в погонах. А далее принесёт необходимые документы о брони и отсрочке. Во-вторых, он не хотел доводить такой, казалось бы, легко решаемый вопрос до подозрений его в том, что он может позволить себе быть нарушителем, так как его предполагаемая и такая реальная карьера, к которой он стремится, будет запятнана столь неприятным инцидентом. В-третьих, еще перед самой поездкой на учёбу в Венгрию, в возрасте девятнадцати лет, он вступил в партию, что было, конечно, не необходимостью, но подразумевало плюсы и преимущества его перед другими кандидатами на обучение за границей. Что ни говори, а быть членом КПСС – это половина дела для карьеры. А в некоторых профессиях так и всё целиком. К тому же Рома довольно серьёзно относился к своей партийной принадлежности. Он искренне, как и многие в те времена, верил в идеалы социализма, несмотря на то, что и прелести западной жизни успел лицезреть.
Придя в назначенное время в военкомат и постучавшись в кабинет, указанный ему дежурным при входе, он передал женщине-майору все имеющиеся у него бумаги, а также предъявил партбилет. И объяснил ситуацию, что в Госплане у него всё договорено, его там ждут, в следующий понедельник он уже будет официально числиться сотрудником. Возьмёт в первом отделе все нужные для отсрочки от службы документы и предоставит их в военное учреждение. Женщина согласилась, но сказала, что осталось только соблюсти все формальности и выдать ему приписное свидетельство, военный билет и ещё какие-то специфические документы, для чего необходимо пройти медкомиссию прямо сегодня в этом же здании, по коридору направо, кабинет номер семь. Кабинет оказался средних размеров залом. Он был уставлен столами, за которыми сидели люди в белых халатах, то есть врачи различных специализаций: от окулиста с дырявым зеркальцем на голове до ухо-горло-носа с какими-то подозрительными щипчиками на столе под рукой. Молодые люди в одних трусах стояли вдоль скамейки, на которой валялась их одежда, и ожидали очереди подойти к ближайшему столу. Получался некий конвейер из полуголых тел. Осмотр и вопросы занимали не более минуты, и новобранец перемещался к следующему столу с выданной ему только что бумажкой. Его место занимал другой. Врач следующего по очереди стола совершал аналогичные манипуляции примерно того же порядка, также выдавал свою бумаженцию, которую прикладывал к уже имеющейся, и направлял по конвейеру далее. Процедура не отняла у Романа и врачей много времени. Вопросы задавались стандартные и малоинформативные для призывников, однако явно исчерпывающие для медиков. Единственное, что беспокоило его, это сохранность одежды, оставленной на скамейке. Ведь в процессе прохождения осмотра, он, конечно, оглядывался на неё, но делал это не постоянно. А в кармане куртки у него имелась внушительная по тем временам сумма денег в размере десяти рублей, которые он прихватил из дома на покупку вина к ужину. За последним в конце зала, заключительным столом, сидела довольно молодая докторша в традиционного цвета халате. Она внимательно оглядывала фигуры подходящих и присаживающихся за её стол будущих бойцов. Помечала что-то в большом журнале и собирала в коричневый бумажный конверт поданные ей оголёнными молодыми людьми бумаги.
– Ну, как настроение? – вроде бы с интересом задавала она вопрос сидящему и, не давая ответить, продолжала. – Здоровье отличное, к строевой службе годен. Какие имеются предпочтения в выборе рода войск, где предстоит служба?
– Я член партии с четырёхлетним стажем, владею пятью языками, имею высшее образование, полученное в Будапештском университете, а также заочно заканчиваю институт имени Плеханова. Меня берут стажёром на работу в Госплан.
– Рада за вас, товарищ призывник, – бесстрастным голосом продекламировала сотрудница медицинской службы и пометила что-то в своём журнале. – Учтём ваши пожелания. Будапешт – это у нас Венгрия? Тогда Западная группа войск вам будет близка. Возьмите талончик, одевайтесь и на второй этаж в кабинет двадцать семь. Минут через двадцать ваши документы туда прибудут. Получите военный билет и призывное свидетельство. Ну, а остальное от вас зависит, партийный товарищ.
Роман ей стал уже неинтересен, и она жестом позвала следующего юношу в трусах, терпеливо мёрзнущего в ожидании, когда наш герой освободит занимаемую перед её столом табуретку.
Второй этаж оказался даже более людным, чем первый. И вся толпа жаждала попасть именно в кабинет номер двадцать семь. Вернее, не попасть, а дождаться, когда тебя вызовут через динамик, висящий над входом, по фамилии, имени и отчеству. Вызванный исчезал за двойными дверями и довольно быстро появлялся обратно с красной книжечкой военного билета и серой открыткой призывной повестки, в которой значилась дата и время прибытия к военкомату, уже с целью отправки по месту службы. Роман пока ещё был уверен, что его такой расклад не коснётся, так как он всё объяснил грамотной тёте, пославшей его на второй этаж. Однако чувство некой неизбежности уже начало неприятно щекотать где-то на уровне сердца в груди. По коридору регулярно прогуливался военнослужащий с погонами прапорщика, который упорно и грозно заставлял толпящихся прижаться ближе к стене и не мешать проходу персонала, ибо порядок должен был быть всегда. Примерно с такой же регулярностью с первого этажа поднимался прапорщик помоложе с картонным лотком на руках, в котором были видны коричневые бумажные пакеты с документами призывников, на которых толстым карандашом выло выведено имя каждого из них. Когда очередь дошла до Ромы, он растеряно вошёл внутрь комнаты. Интуиция подсказывала ему, что, пожалуй, уже поздно что-то будет доказывать сидящему за столом подполковнику с усталым лицом, на котором явно отсутствовала антипатия к крепким горячительным напиткам.
– Товарищ полковник, – начал он, на тот момент ещё ничего не смысля в количестве и размере звёздочек на погонах, – это ошибка какая-то. У меня отсрочка от службы должна быть. Мне в понедельник в отделе кадров Госплана по этому поводу дадут бумагу для предоставления вам.
– Ну, повод-то у нас всегда найдется, – аж крякнул от собственного остроумия старый вояка, внимательно вглядываясь в бумаги, вынутые из конверта с Романовой фамилией. – Да вы, товарищ коммунист, у нас отсрочкой прикрыться решили? Не по-партийному это. Студент… с высшим образованием, языками владеете… так вы служить будете всего ничего, то есть полтора года… да и как у замполита за пазухой, ха-ха-ха.
Юмор был вполне военный, и у Ромы окончательно пропала всякая надежда. Он только сейчас понял, что в понедельник ему ну никак не светит разжиться в Госплане заветной бумажкой. Более того, в отделе кадров с ним даже разговаривать не будут. Паспорт он ведь отдал, то есть теперь получается сдал, на первом этаже военкомата. А взамен получит военный билет и ту серо-голубую призывную бумажку. А с таким набором документов ему даже не стоит соваться в отдел кадров. Хотя, может, ещё стоит попробовать напрячь отца позвонить Гавриилу Попову, и тот всё уладит? Нет, бессмысленно. Отец не будет этого делать по принципиальным соображениям, тем более он ему так и сказал. Ты уже взрослый, с двумя высшими, и решать свои проблемы должен своими же силами и возможностями.
– Ну, что, призывник? – вывел его из дум юморист-подполковник, которому явно сегодня было тяжеловато «на старые дрожжи». – Службу тебе подберём не пыльную. Определим предварительно в авиацию, будешь самолётам хвосты заносить, а в перерывах языки иностранные подучивать. Авиация самая вольная братия…. Ну, не в мотострелки же тебя направлять, там большая вероятность в Афган загреметь, оно нам надо? А отдавая интернациональный долг, и предстать недолго… стране такие кадры, как ты, нужны… однако, и Родине послужить надобно! Вот слышал, квота будет в ЗГВ, глядишь, в свою Венгрию и попадёшь…