После войны в 1946 году было получено разрешение на открытие часовни. Отсыревшее оскверненное здание отреставрировали, и здесь начали служить панихиды. Но это продолжалось недолго.
В 1957 году Никита Хрущев, возрождая традиции уничтоженной Сталиным «ленинской гвардии», снова воздвиг гонения на православную церковь.
Часовню блаженной Ксении снова закрыли, и чтобы локализовать, как говорилось тогда, «религиозный дурман, стелющийся на заброшенном кладбище», уже на подступах к нему власти начали выставлять милицейские кордоны, но люди шли сюда, презирая опасности, потому что знали: молитвенное заступничество Ксении сильнее!
Могилу блаженной тогда замуровали, и прямо над могилой – глумясь! – настлали помост, на котором устроили сапожную мастерскую. Но зыбко, как на трясине, встал вроде бы на твердом основании настланный помост.
Только начали колотить молотками по каблукам, забивая гвозди, затрясся, заходил ходуном пол. Сапожники испугались, что землетрясение. Выскочили из часовенки – не трясет. Зашли, стали колотить – опять затрясло. Мастерскую из часовни пришлось убрать, в часовне попытались наладить производство статуй для парков.
И опять незадача: наделают за день мастера гипсовых пионеров и физкультурниц, а утром приходят в мастерскую – одни черепки на полу крепко запертой часовни…
Никакими угрозами, никакими репрессиями не могли власти убить народную любовь к блаженной Ксении.
Сохранились воспоминания священника Павла Груздева, посетившего тогда часовню. Он как раз в те годы вышел из тюрьмы и начал свое священническое служение. Внешне начало этого служения и само служение ничем не напоминало «странствия» Ксении блаженной, но аскетическое самоyничижение и презрение к нормам общественного поведения явно присутствовало в нем.
– А как вы относитесь к Ленину? – коварно спрашивали у нового настоятеля Верхне-Никульского храма.
– Спасибо Ленину, – крестясь на столб с электропроводами, отвечал отец Павел. – Он свет дал.
Часто, приехав с проверкой в Троицкий храм, начальство с удивлением наблюдало вместо священника убогого старика, одетого в сатиновую рубаху, с закатанной до колен штаниной, который вместо того, чтобы с почтением и боязнью встретить официальных гостей, сновал мимо них туда-сюда с полными ведрами всяких нечистот – то туалет по своему обыкновению чистил, то помои выносил…
Чаще всего уполномоченным так и не удавалось поговорить с отцом Павлом, да и как говорить с человеком, который туалет чистит?
Понятно, что юродствовал отец Павел поневоле. «Если я юродствовать не буду, так меня опять посадят», – признавался он, но как-то уж очень здорово это у него получалось.
И вот так и вышло, что отец Павел оказался в числе немногих священников, которым удалось и в те лихие годы хрущевских гонений на русскую православную церковь отслужить панихиду на могиле блаженной Ксении.
Отец Павел снял тогда сапоги, завязал их веревочкой, надел на шею на шнурке консервную банку, положил туда пятак и начал служить панихиду.
Один человек подошел, второй, собралась небольшая группа, стали подпевать: «Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя! Слава Тебе, Боже…»
Милиция, конечно, увидела толпу, но пока решалась, что делать, успел отец Павел дослужить панихиду.
«Я только закончил панихиду, – рассказывал он, – сапоги через плечо – и бежать. Один сапог спереди, другой сзади, консервная банка на шее болтается, пятак гремит. Они мне на пятки наступают: “Стой, стой!”. Я к ним повернулся, вытаращил глаза и говорю: “Стою, стою!”, с одышкой. Посмотрели на меня, посмотрели на пятак, махнули рукой и ушли. И я пошел дальше».
Блаженная Ксения, всегда дорогая,
Упокой, Господи, душу Твою.
В молитвах всегда я Тебя вспоминаю,
В стихе Тебе славу пою…
– говорил отец Павел Груздев в своем стихотворении, написанном среди обломков щебня в часовне Ксении.
Давно существует предание:
«За тех, кто поминает меня,
всегда у престола Господня
ответно молюся и я».
Дай, Господи, в райских селениях
Вечную радость Тебе и покой.
О нас помолися, блаженная Ксения,
И встречи на небе с Тобой удостой.
С незапамятных времен установилась традиция писать записки святой блаженной Ксении…
Эти записки оставляют возле стен часовни, и считается, что блаженная Ксения каждый день читает их. Правда, саму Ксению за чтением записок никто не видел, но просьбы, изложенные в записках, действительно, как утверждают многочисленные просители, исполняются.
Священники церкви Смоленской иконы Божией Матери и сейчас ведут записи чудес, совершаемых у часовни на могиле блаженной Ксении Петербургской. Многое можно рассказать об этих чудесах, но зачем говорить, если каждый может стать свидетелем чуда, посетив 6 февраля Смоленское кладбище. В этот день отмечается память блаженной Ксении. Почему-то всегда в этот день стоит мороз… Но всегда в этот день на Смоленском кладбище – народ. Люди здесь везде. У входа – внутрь не протолкнуться! – церкви чудотворной иконы Смоленской Божией Матери. Люди толпятся у книжной лавки, у свечных киосков, стоящих повсюду. У самой часовни Блаженной Ксении особенно многолюдно…
Одни стоят, прижавшись лбами к стене часовни, другие ожидает, когда освободится хоть щелочка у стены. Повсюду горят свечи. В специально приготовленных жаровнях с песком свечи стоят так густо, что то и дело жаровни охватывает единым пламенем. Свечи стоят и в снегу. Сотни, тысячи свечей. То здесь, то там звучит пение акафистов. Голоса чистые…
Белый пар вырывается из уст и замерзает ледяными крошками, искрящимися в голубом морозном воздухе. Столько людей в одном месте можно встретить разве только в толчее шумного вокзала, но здесь лица другие. Светлые, не пропитанные синеватым свечением телеэкранов, теплые и живые лица. И то ли от этих лиц, то ли от чистого, не затоптанного и в таком многолюдии снега, то ли от светло-зеленого цвета стен – цвета преподобных и юродивых, но впечатление такое же, как от картин Кустодиева.
Радостная и светлая движется перед глазами Русь. И ловишь себя на этом сравнении, и какой-то нелепой кажется сама мысль о вымирании России, о неуклонно, как свидетельствует статистика, из года в год все последние десятилетия снижающейся численности русского населения.
И тут же понимаешь, что это и не мысль даже, а так, злая серая тень, что пытается набежать на морозное синее небо, на светящиеся радостью лица, на этот чистый, не затоптанный и десятками тысяч ног снег, словно бесчисленный людской поток проходил здесь, не касаясь земли… И снова вспоминаешь этот снег, когда покидаешь Смоленское кладбище.
Те же люди идут по улице, но все серее, все грязнее становится вокруг, чем сильнее удаляешься от часовни на Смоленском кладбище, от праздника блаженной Ксении Петербургской.
ПРОГУЛКА ЧЕТВЕРТАЯХРАМ ПОЭТА
В истории всякого православного храма можно отыскать такие мгновения, когда все напряжение духовной жизни России сосредоточивается в его стенах или возле них. Иногда подобные мгновения неприметны для рассеянного взгляда, иногда – растягиваются на длительное время, и даже погруженные в житейскую суету люди ясно видят, что здесь вершится неземная история нашей страны. В истории санкт-петербургского храма во имя Спаса Нерукотворного Образа, что на Конюшенной площади, такими мгновениями стали февральские дни 1837 года.
1 февраля (по старому стилю), ночью, сюда принесли тело Александра Сергеевича Пушкина.
Тот, кому доводилось бывать в этом храме, не мог не заметить: каким бы пасмурным ни выдался день, за время, пока идет служба, забываешь о промозглой и слякотной погоде… Архитектор Стасов так спроектировал освещение храма, что из верхнего окна над алтарем все время льется яркий, подобный солнечному, свет.
В вышину, где нет никаких теней, вынесено застекленное желтым стеклом окно. Поразительно, как точно рассчитаны архитектором расстояния, чтобы создать эффект живого солнечного света в храме.
Но когда идет церковная служба, забываются рационалистические объяснения, струящийся из алтаря солнечный свет воспринимаетсякак часть того великого чуда, которое творится во время литургии.
Таким же солнечным светом была освещена церковь Спаса Нерукотворенного Образа на Конюшенной и 1 февраля 1837 года.
Пушкина должны были отпевать не здесь.
Сразу после кончины Александра Сергеевича появилось объявление: «Наталья Николаевна Пушкина, с душевным прискорбием извещая о кончине супруга ее, Двора Е. И. В. Камер-Юнкера Александра Сергеевича Пушкина, последовавшей в 29-й день сего января, покорнейше просит пожаловать к отпеванию тела в Исаакиевский собор, состоящий в Адмиралтействе, 1-го числа февраля в 11 часов до полудня».
Исаакиевский собор в Адмиралтействе (не надо путать с нынешним, не достроенным тогда Исаакиевским собором) был выбран по той простой причине, что он был приходской церковью семьи Пушкиных. Но по дороге туда похоронная процессия неизбежно должна была пройти мимо дома на Невском проспекте, где жил нидерландский посол Луи Геккерн и, чтобы не омрачать похоронное шествие эксцессами, император приказал провести отпевание в придворной Конюшенной церкви.
Как это ни банально звучит, но воля монарха явно совпадала с Божиим промыслом. Храм Спаса Нерукотворного Образа возник в судьбе Пушкина задолго до императорского повеления.
Еще 27 января, когда врачи первый раз осмотрели рану, решено было позвать священника.
– За кем прикажете послать? – спросил у Пушкина доктор Иван Тимофеевич Спасский.
– Возьмите первого ближайшего священника, – ответил умирающий поэт.
«Ближайшим священником» оказался протоиерей Петр Дмитриевич Песоцкий, настоятель храма во имя Спаса Нерукотворного Образа на Конюшенной площади.