По совершении освящения храма и Божественной литургии присутствовавшие в церкви почетные особы приглашены были шталмейстером князем В. В. Долгоруковым в особую залу к богатому завтраку, после чего поданы были к крыльцу придворные линеи и на них провезены все гости сквозь новые конюшни»…
Пушкин для России не только великий поэт. «Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа…» – говорил Н. В. Гоголь.
Чудесным образом Пушкину удалось соединить в своем творчестве высочайшую европейскую культуру с ее культом самоценности человеческой личности, и русскую, возведенную на фундаменте православия духовность, казалось бы, безвозвратно утраченную Россией после петровских реформ. Исторически в поэзии Пушкина соединяются культура дворянская и культура народная, Святая Русь и Россия, выстроенная Петром и его преемниками.
«Пушкин первый своим глубоко прозорливым и гениальным умом и чисто русским сердцем своим отыскал и отметил главнейшее и болезненное явление нашего интеллигентного, исторически оторванного от почвы общества, возвысившегося над народом, – говорил Ф. М. Достоевский. – Он отметил и выпукло поставил перед нами отрицательный тип наш, человека, беспокоящегося и не примиряющегося, в родную почву и в родные силы ее не верующего… Он первый (именно первый, а до него никто) дал нам художественные типы красоты русской, вышедшей прямо из духа русского, обретавшийся в народной правде, в почве нашей, и им в ней отысканные».
К перечню созданных Пушкиным художественных типов красоты русской, которые приводит Достоевский, в первую очередь необходимо добавить и образ героя лирических стихов поэта, который как «тип красоты русской» до сих пор, невзирая на обилие исследований, не изучен.
Стараниями либеральной и революционно-демократической критики Пушкин объявлен законченным атеистом, декабристом и вольнодумцем. В подтверждение приводятся пушкинские тексты, но при этом упускается тот существенный момент, что атеизм и даже декабризм, с которым Пушкина связывали личные, дружеские отношения, всегда оставались для Пушкина лишь материалом, из которого воздвигались совершенно не отвечающие задачам этой идеологии произведения. Гоголь говорил, что Пушкин «видел всякий высокий предмет в его законном соприкосновении с верховным источником лиризма – Богом».
Достоевский, завершая знаменитую речь, сказал удивительные слова: «Жил бы Пушкин долее, так и между нами было бы, может быть, меньше недоразумений и споров, чем видим теперь». Мысль очень глубокая и точная. Она справедлива не только для лета 1880 года, когда была высказана, но и для наших дней начала третьего тысячелетия.
Вот только в отличие от Достоевского мы уже не можем сказать, что Пушкин «бесспорно унес с собою в гроб некоторую великую тайну». Сейчас, когда опубликован весь Пушкин, мы видим то тут, то там заботливо и мудро расставленные вешки, ориентируясь по которым если и не постигаем саму тайну Пушкина, то видим, на отвержении каких усердно вдалбливаемых в наши головы лжеистин строится наполненный горним светом мир пушкинской поэзии.
Такие вешки находим мы и в беглом упоминании в письме к Чаадаеву – дескать, «русское духовенство до Феофана было достойно уважения: оно никогда не осквернило себя мерзостями папства и, конечно, не вызвало бы реформации в минуту, когда человечество нуждалось в единстве», – и в записи остроумного, на французском языке разговора с великим князем.
«Вы истинный член вашей семьи… – сказал Пушкин, – tоus les Romanof sond revolutionnaires et niveleurs41».
Подобных знаков, расставленных на пушкинских страницах, достаточно много, и мы останавливаемся на этих потому только, что именно они важны для дальнейшего повествования.
Феофан Прокопович из письма к Чаадаеву – видный деятель Петровской эпохи. Мы уже рассказывали о его Духовном регламенте, легшем в основание учиненной Петром реформы вусской православной церкви. Отменой патриаршества – а заодно, по сути дела, и тайны исповеди – была сделана попытка подорвать саму основу, на которой стояла православная Русь.
Столь же существенно и замечание Пушкина по поводу революционности первых Романовых. Оно подчеркивает особую роль Николая I в прекращении этой самой революционности…
Отношения Николая I и Пушкина в нашем рассказе обойти невозможно.
Как государственный деятель Николай I пытался исполнить в управлении страной ту же роль, что удалось исполнить Пушкину в литературе. Не всегда осознанно, но достаточно последовательно Николай I пытался соединить империю с допетровской Россией, выправить разлом, образовавшийся в общественном устройстве в результате петровских реформ.
Первым из Романовых Николай предпринял действенные шаги к возрождению православия в его прежнем для России значении, первым начал ограничивать своеволие и себя как монарха, и своих подданных. Пушкин был посвящен в эти замыслы монарха и, как это видно из многочисленных воспоминаний, вполне сочувствовал им.
Вообще, сама первая встреча царя с поэтом, та долгая беседа в Чудовом монастыре, что состоялась после возвращения Пушкина из ссылки, произвела глубокое впечатление («…Нынче говорил с умнейшим человеком в России…») на императора. Еще более сильное впечатление произвела она на Пушкина. Встреча эта ознаменовала начало нового этапа его жизни, на котором мы видим зрелого, полностью освободившегося от юношеских мечтаний и заблуждений поэта.
Естественно, что приобретенное расположение государя породило немало завистников и врагов, число их увеличилось, когда стало понятно, что Пушкин окончательно порвал с вольтерьянскими и масонскими идеями. Клевета, сплетни, доносы обрушивались на Пушкина. И это не странно, а закономерно, что люди, преследовавшие Пушкина, пытавшиемя очернить его в глазах государя, противились изо всех сил и осуществлению замыслов самого Николая I.
Разумеется, неправильно говорить об идеальном совпадении позиций царя и поэта, об отсутствии разногласий.
«Строй политических идей даже зрелого Пушкина, – отметил Петр Струве, – был во многом непохож на политическое мировоззрение Николая, но тем значительнее выступает непререкаемая взаимная личная связь между ними, основанная одинаково и на их человеческих чувствах и на их государственном смысле. Они оба любили Россию и ценили ее исторический образ».
Возникновению недомолвок, недоумений немало способствовали преследователи Пушкина, «жадною толпой стоящие у трона» и одинаково враждебные – подчеркнем это еще раз! – и самому Николаю I.
И все же духовная связь остается.
«Я перестал сердиться (на государя – Н. К.), – писал 16 июня 1834 года жене Пушкин, – потому что он не виноват в свинстве его окружающих»…
«Знаю лично Пушкина, – говорил Николай I, – я его слову верю».
Такими же – пролетающими высоко над объятой бесовским возбуждением толпой – оказались и слова последнего, заочного диалога царя и поэта:
«Прошу тебя исполнить последний долг христианина»…
«Мне жаль умереть… Был бы весь его»…
В 1830 году А.С. Пушкин написал стихотворение «Бесы».
Хоть убей, следа не видно;
Сбились мы. Что делать нам!
В поле бес вас водит, видно,
Да кружит по сторонам…
Это слова ямщика. Ямщик первым обращает внимание героя стихотворения на неладность происходящего. Первым истолковывает он и смысл происходящего, и только тогда спадает пелена с глаз героя и уже сам он видит причину невольного страха, охватившего его:
Вижу: духи собралися
Средь белеющих равнин.
Бесконечны, безобразны,
В мутной месяца игре
Закружились бесы разны,
Будто листья в ноябре…
Хотя по пушкинскому календарю – «Октябрь уж наступил – уж роща отряхает // Последние листы с нагих своих ветвей…» – время кружения листьев наступает ранее ноября, у нас не было бы никаких оснований выискивать дополнительный смысл в сравнении, если бы речь в стихотворении шла о явлении видимого, дневного мира. Но поскольку бесы и есть бесы, и материализация их происходит лишь в человеческих поступках и отношениях, духовное зрение человека, осязающего бесовщину, расширяется и захватывает в себя образы как нынешней, так и будущей жизни. При этом – естественно! – сам человек этого не осознает, настолько смутны эти образы…
Однако, если мы рискнем и все же соотнесем образы «Бесов», написанных в 1830 году, с событиями ноября 1836 года, то помимо разосланных в ноябре анонимных листов с гнусным пасквилем на Наталью Николаевну Пушкину и самого Александра Сергеевича Пушкина, мы обнаружим и другие странные совпадения.
Сколько их! куда их гонят?
Что так жалобно поют?
Домового ли хоронят,
Ведьму ль замуж выдают?
Екатерина Николаевна Гончарова, вышедшая замуж за Дантеса, разумеется, не была ведьмой, как не был домовым и сам Александр Сергеевич Пушкин, но ведь не о домовом или ведьме открывшееся видение, а о мельтешении свивающейся в метельные столпы бесовщины…
Опять же, если и рискованно наше сопоставление прозрения героя стихотворения «Бесы» с событиями последней пушкинской зимы, то еще рискованнее рассматривать его просто как путевую заметку, как описание некоего случая, приключившегося в дороге.
Мчатся тучи, вьются тучи;
Невидимкою луна
Освещает снег летучий;
Мутно небо, ночь мутна.
..................................
Мчатся бесы рой за роем
В беспредельной вышине,
Визгом жалобным и воем
Надрывая сердце мне…
Все смутно и неявно в открывшемся сбившемуся с дороги герою стихотворения видении, кроме того, что предстоит испытать ему самому…