«18 июня 1923 года. СЕКРЕТНО. Тов. Коршунов. В связи с обнаружением скрытых церковных ценностей у попа Знаменского, укрывшего и наверное частью распродавшего их из Церкви при Авто-Конюшенной Базе, посылаю тебе любопытное письмо Пушкинского дома. Как видно из письма, Знаменский имел по делу охраны Церкви полномочия Пушкинского дома и не мешало бы пощупать кой кого из этого Дома, доверивших церковь попу, раскравшему ее ценности».
Чтобы поосновательнее «пощупать» пушкинистов, сотрудники ГПУ начали крутить Федора Ивановича Знаменского по статьям, связанным с контрреволюционной деятельностью.
В его письменном столе было найдено воззвание сербского патриарха Лазаря «Ко всем верным сынам православной церкви»: «…Не признаем нынешнего устройства Российской Кафолической церкви, возникшего после насильственного свержения и заточения законной главы ее Патриарха Российского и Московского Тихона. Его, Патриарха Российского и Московского Тихона считаем старшим братом своим о Господе. Ни мы, ни наши братья во Христе, святейшие Патриархи Царьградский, Иерусалимский и Антиохийский ни в какие общения с представителями Русской церкви, восставшей против брата нашего Патриарха Тихона, не входили и не войдем и на ослушников воли нашей призываем гнев и проклятие Господне; да будут всем нашим верным сынам слова наши яки кимвал бренчащий», а также стихотворения явно антисоветского содержания:
«Выборы в Совет Рабочих
Крестьянских Депутатов. Избраны:
Товарищ Шлема из Губпродкома,
Товарищ Борух из Центропорох,
Товарищ Ицка из Центроспичка,
Товарищ Роза из Совнархоза.
Две грязных рожи из Центрокожи,
И к ним две хайки из чрезвычайки;
Не очень честны, не очень чисты,
За то, наверно, все коммунисты!»
Еще более политически-острой оказалась поэма о восставшем из гроба Карле Марксе, который, приехав в Советскую Россию, попал на допрос в ЧК и, наконец, оказавшись рядом со своим монументом, плюет «скульптуре прямо в лик»:
«… Другой рабочий произнес:
Я б прежде этого не снес,
Я пролетарий, не буржуй,
Но ничего, товарищ, плюй.
Мы все несем тяжелый крест,
И мне понятен твой протест.
Последней бывшая курсистка,
К нему поспешно подбежав,
И руку Марксу крепко сжав,
С дрожащей в голосе слезой
Сказала с чувством: «Вы – герой!», —
И тут же быстро отошла,
И в дверь Совдепскую вошла»…
Однако Федор Знаменский держался на допросах твердо.
«Стихотворение, воззвание Патриарха Лазаря сербского, лично мне не принадлежат, а получены мною, от кого не помню, и хранились у меня как ненужные писания, которые и были бы мною уничтожены.
Стихотворение я сам не писал, а также и не мною было составлено воззвание, подписанное Патриархом Лазарем сербским», – показывал он на допросах в ГПУ и на суде.
По сути, инкриминировать Федору Знаменскому можно было только сокрытие серебряного оклада с иконы Александра Невского. Тем не менее соседство квартиры Знаменского и помещения церкви позволяло переосмыслять в желательном для обвинения направлении самые невинные моменты, связанные с режимом хранения и использования церковных предметов и облачений, и под давлением этих обвинений отец Федор Знаменский вынужден был признать себя виновным, что совершил преступление против существующих законоположений Советской власти. В контрреволюции виновным себя не признал.
10 декабря 1923 года был оглашен приговор. Суд признал Знаменского Федора Ивановича виновным по статье 90 и лишил его свободы сроком на один год. Обвинения по статьям 72, 92 и 180 суд счел не доказанными – пока не доказанными.
В 1924 году арестовали Бориса Львовича Модзалевского. Правда, его из-за поднявшегося скандала освободили, и Модзалевский умер через четыре года на свободе.
Ну, а Федору Знаменскому пришлось пройти через заседание «тройки» ПП ОГПУ, постановившей 10 февраля 1931 года расстрелять его, а имущество конфисковать.
10 мая 1931 года приговор был смягчен: «Знаменского Ф. И. заключить в концлагерь сроком на 10 лет, с заменой высылкой через ПП ОГПУ в Севкрай на тот же срок».
15 мая приговор был приведен в исполнение: протоиерея Феодора Знаменского отправили первым этапом в город Котлас, в распоряжение Котласского оперсектора ОГПУ…
Как рассказывает нынешний настоятель храма, протоиерей Константин Смирнов, лихие кавалеристы шашками изрубили иконостас, сожгли архив церкви, а в самом храме устроили клуб для танцев. И в этом рассказе нет никакого преувеличения.
Как видно из документов, 18 сентября 1923 года представители Пушкинского дома побывали в храме Спаса Нерукотворного Образа и увидели там лежащие на полу иконы, куски парчи, книги, металлические канделябры, часть из которых была увязана в большой кусок парчи, лежащий тут же на полу.
Еще более поразительно свидетельство эксперта Государственного музейного фонда Ф. А. Каликина, увидевшего 15 октября 1923 года во дворе Придворных конюшен огромный костер, в котором догорал церковный архив.
Когда читаешь о кавалеристах, выламывавших образа из иконостаса и сжигавших документы в костре, понимаешь, что бесовщина, что смутно и невнятно бродила по толпам людей, собравшихся к квартире Пушкина в январские дни 1837 года, и побуждала к какому-то иррациональному протесту, обрела теперь материальную плоть.
Следы действия этой бесовщины нетрудно было обнаружить на страницах многочисленных исследований и школьных учебников, посвященных Пушкину. Отменить Пушкина восторжествовавшая бесовщина не могла, но сделать его как бы похожим на самое себя – пыталась, и пыталась небезуспешно…
Новая Россия знала Пушкина – друга декабристов, Пушкина – автора «Гаврилиады» (всего лишь приписываемой ему), но Пушкина – друга царя, Пушкина – автора глубочайших по религиозному чувству стихотворений – мы забывали…
И вместе с этим Пушкиным Россия и ее интеллигенция забывала о православном миропонимании, утрачивала нерукотворный образ православной русской культуры.
Символично, что храм Спаса Нерукотворного Образа, заключающий в себе образ Бога, созданный Самим Богом, встал на разломе культур, из которой отныне изымалась душа…
Переплавили на мелкую разменную монету, согласно директиве об изъятии колоколов и их использовании, изданной 23 октября 1930 года, колокола Храма Нерукотворного Образа.
Уникальная икона Спаса Нерукотворного Образа, находившаяся в Отделении древнерусского искусства Эрмитажа, «в порядке социалистического соревнования» была передана одноименному отделению Государственного Русского музея. Имеется акт сдачи-приемки, но в книге поступлений соответствующая запись отсутствует.
Икона Знамения по акту от 31 декабря 1930 года тоже поступила в Русский музей и исчезла неведомо куда.
Ну, а в самом храме в эти годы, в связи с перегруженностью ленинградских тюрем, устроили областное бюро принудительных работ, через которое прошел тогда и дед нынешнего настоятеля храма, Константина Смирнова.
В 1937 году, когда уже сто лет жила Россия без Пушкина, был составлен акт технического состояния здания бывшего храма Спаса Нерукотворного Образа. В этом акте отмечалось, что фасады как лицевые, так и дворовые находятся в совершенно запущенном состоянии; штукатурка стен карнизов и цоколей во многих местах отвалилась и в некоторых грозит обвалом. Лепные детали, скульптура и барельефы на фасадах местами испорчены и утрачены… Бесконечно долог этот список потерь и разрушений.
Однако только в 1946 году в связи с приспособлением здания бывшего конюшенного ведомства под гараж Ленинградского управления министерства внутренних дел были составлены обмерные чертежи, и в 1952 году был отреставрирован лицевой фасад храма.
В самом храме разместился институт «Гидропроект», а прицерковные помещения заняло проектное бюро тюрем Управления внутренних дел. В алтаре и ризнице были размещены тогда туалеты…
Менялись владельцы храмового помещения.
Спортсмены устраивали здесь душевые помещения, чекисты оформляли в тюремную неволю ленинградцев, инженеры создавали проекты различных сооружений, но, как отмечалось 4 февраля 1977 года: «в настоящее время штукатурка стен и потолков имеет трещины, повреждена протечками. В некоторых местах имеет место разрушение кирпичной кладки. Художественная лепка церковного зала и окраска потолков и стен загрязнены. Сосновые дверные и оконные заполнения, подоконные доски покрыты наслоениями старой краски. Бронзовые дверные и оконные приборы частично утрачены. Дубовые дверные заполнения загрязнены. Металлическая лестница, ведущая на хоры, покрыта наслоениями старых красок. Стекла с рисунками в окнах церкви местами утрачены, искусственный мрамор колонн имеет трещины», – мерзость запустения только увеличивалась с каждым годом.
К 12 июля 1991 года, когда храм Спаса Нерукотворного Образа был возвращен Русской Православной Церкви, здесь уже почти ничего не напоминало о храме… Тем не менее 19 декабря, на день памяти Николая Чудотворца – как тут не вспомнить о чудотворном образе святителя, с которым ходил по квартирам своих последних прихожан протоиерей Федор Знаменский! – занавесили алтарь и отслужили первую литургию.
Когда смотришь сейчас на восстановленный алтарь храма, трудно и представить, что было иначе.
– Но все-таки главное не резьба алтаря, не сверкающая позолота… – говорит настоятель храма протоиерей Константин Смирнов. – Главное, что трудно было начинать молитву. Слова как в глину уходили…
Вспоминая об этом, протоиерей Константин Смирнов рассказал, что когда еще только начинали ремонт, посетил храм ныне покойный митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн. Походил по храму, где еще и алтаря не было, посмотрел на разруху здешнюю, потом сидел в каморке внизу и, улыбаясь, пил чай, которым его потчевали, и все приговаривал: