Есть люди на земле, но – люди неземные;
Не ангелы они, а братья нам родные.
По северным понятиям Сура расположена совсем рядом с Верколой.
Об Артемии хорошо были осведомлены по всей Пинеге, и для сурского отрока Ивана Сергиева веркольский чудотворец был, можно сказать, близким знакомым.
Многое роднило их: и чистая пинежская вода, которая вспоила их, и бедность, в которой они выросли. В деревянном храме Николая Угодника, где служил псаломщиком Илья Михайлович Сергиев, даже богослужебные сосуды были оловянные.
Конечно, в Суре не только Иван Сергиев старался подражать святому веркольскому отроку, но, наверное, никому больше не удалось воспринять во всей глубине то молитвенное послушание, которым отличался Артемий. А Иван Сергиев еще в самом раннем детстве всем своим детским сердцем уразумел, что все равны перед Богом, что чистая молитва крестьянского мальчика порою слышнее Господу, чем пышные молебны.
Только сурожане оказались зорче веркольцев – сразу же разглядели они в Иване Сергиеве большого молитвенника и часто просили его помолиться, когда приходила беда. И так чиста была детская душа Ивана Сергиева, что ясно видел он то, чего не видят обыкновенные люди. Когда ему было всего шесть лет, он увидел ангела, блиставшего небесным светом, и даже испугался, но ангел успокоил его, сказав, что он – его ангел-хранитель и всегда будет стоять рядом с ним.
«Святой ангел-хранитель ежедневно и ежечасно наставляет меня на путь спасения, – записал Иоанн Кронштадтский в дневнике многие годы спустя. – Я это вижу сердечными очами, ощущаю и благодарю Бога и приставника Божия».
И всегда помнил святой праведный Иоанн Кронштадтский о своем великом предшественнике – святом праведном отроке Артемии Веркольском. Часто по дороге на родину останавливался он в Артемие-Веркольском монастыре.
Его попечениями здесь был построен в 1897 году собор в честь Успения Богородицы и Рождества Христова, а само здание монастыря и монастырский двор обнесли высокой кирпичной стеной, по которой можно было проехать на тройке.
Ивану Сергиеву было шесть лет, когда отец купил ему букварь и начал учить грамоте. Учеба продвигалась с трудом. Мальчик никак не мог усвоить соответствие между речью и письмом, между звуками и буквами «Аз», «Буки», «Веди». Ему казалось, будто звук «А» существует сам по себе, а буква «Аз» сама по себе…
За несколько лет упорной учебы мальчик только и научился, что с трудом разбирать по складам печатный текст.
Приход храма, где служил псаломщиком Илья Михайлович Сергиев, был бедным. Тем не менее родители верили в своего первенца, и в 1839 году, когда ему пошел десятый год, собрали последние деньги и определили сына в Архангельское приходское училище.
Первые месяцы, проведенные здесь, – едва ли не самые печальные в жизни будущего всероссийского батюшки. Мальчик с трудом читал, да и память у него оказалась неважной. Он не мог выучить уроков, его осыпали насмешками и учителя, и сверстники.
Впрочем, так бывало и с другими светочами православия. Великим русским святым преподобным Сергию Радонежскому и Александру Свирскому тоже поначалу туго давалась грамота, и происходило это не из-за недостатка умственных способностей, а из-за глубинного осознания того, что все знания должны постигаться посредством молитвы, ибо только молитва и очищает их.
Сергий Радонежский был еще отроком Варфоломеем, когда, отправившись искать пропавших коней, увидел в поле под дубом молящегося старца. Отрок попросил старца помолиться о даровании ему разумения грамоты, а потом пригласил посетить родительский дом. Перед трапезой старец дал Варфоломею книгу и велел читать псалмы. Родители пытались объяснить, что мальчик не умеет читать, но старец не стал слушать их.
– Читай! – сказал он, Варфоломей открыл книгу и начал читать, удивляя всех и самого себя прекрасным знанием грамоты…
Схожая история произошла и с преподобным Александром Свирским. В детстве он тоже не отличался способностями и отставал в учении от своих сверстников.
– Просвети, Господи, ум мой и очи сердечные светом Божества! – молился он. – Дабы мог я разумети учение Божественного Писания.
И вот однажды он услышал голос:
– Еже просил еси, имаше восприяти!
И все переменилось с того дня. Скоро Амос – так звали тогда Александр Свирского! – превзошел в учебе всех сверстников.
Эти совпадения, разумеется, не случайны. Знания, которые получали наши великие святые, нужны были им для святого служения, и поэтому необходимо было изначально очистить эти знания от налета гордыни и эгоизма. «Было же это по смотрению Божиему, – говорит Житие преподобного Александра Свирского, – да не от людей получит познание, а от Бога».
Точно так же получилось и у Ивана Сергиева. Испытывая трудности с учебой, он не злился, не предавался праздным мечтаниям, а только скорбел, что отец напрасно отрывает от семьи последние крохи для оплаты его учебы. Когда все засыпали, мальчик вставал на молитву. Чаще всего он молился, чтобы дал ему Бог свет разума на утешение родителям.
Вот и в тот вечер по-прежнему ничего не мог он уразуметь из пройденного, ничего не помнил из сказанного учителем – упав на колени, принялся горячо молиться мальчик.
Он не помнил, долго ли пробыл в таком положении, но вдруг точно потрясло его всего. И хотя не прозвучали слова – «Еже просил еси, имаше восприяти!» – точно завеса упала с глаз, раскрылся ум в голове, и мальчику ясно представился урок, отчетливо вспомнил он все, что говорил учитель. И так легко, так радостно стало!
Едва рассвело, Иван Сергиев вскочил с постели, схватил книгу и в слабом рассветном свете – о счастье! – он действительно легко прочитал заданный текст, и не только все понял, но – будто очистилась от шелухи память! – готов был слово в слово пересказать прочитанное.
Все понимал он теперь и на уроке в классе. И так и пошло дело. К концу учебы Иван Сергиев был уже первым учеником в училище. Но особенно радовало его то, что теперь он свободно мог читать Евангелие. Он всегда находил в чтении Евангелия утешение и уже не расставался с ним.
Надо сказать, что в дальнейшем, занимаясь обучением детей Закону Божьему, Иоанн Кронштадтский никогда не прибегал к чрезмерной строгости и возбуждал усердие учеников не насмешками и наказаниями, а любовью к делу и к детям.
Иоанн Кронштатдский появился в Санкт-Петербурге в 1851 году, когда его звали еще Иваном Сергиевым, и принят он был в Духовную академию на казенный счет за свои блестящие успехи.
В том же году умер в Суре его отец, псаломщик Илья Михайлович Сергиев. На попечении молодого студента остались лишенные каких-либо средств к существованию мать и сестры.
Казалось, не было никакого выхода, и будущий всероссийский пастырь уже решил оставить учебу в Академии и искать себе место дьякона или псаломщика, но тут обнаружилось, что отец, проживший всю жизнь в нищете, все-таки оставил ему весьма ценное наследство: Илья Михайлович Сергиев обладал тонким каллиграфическим почерком, который и передался его сыну.
Почерк уже выручал Ивана Сергиева в Архангельске, где он исполнял должность писца семинарского правления. Небольшое жалованье стало тогда ощутимым подспорьем для семьи, ну а сейчас полученный в наследство от отца почерк и вообще спас студента академии.
Узнав о бедственном положении способного юноши, руководство академии предложило ему работу письмоводителя в канцелярии, назначив девять рублей в месяц жалования. Весь этот заработок Иван Сергиев отсылал домой, матери.
Отшельники в поисках молитвенного уединения уходили в пустыни. Пустынькой Иоанна Сергиева в студенческие годы стала комната письмоводителя. Здесь развивал он три душевные силы – разум, сердце и волю.
Как утверждали его однокурсники, в течение всего академического курса он ни разу не был в театре, почти не посещал студенческих вечеринок и все свободное время проводил в молитве и чтении святых отцов.
Многие вечера в своей келье-канцелярии студент Иоанн Сергиев посвятил изучению трудов одного из трех вселенских святителей, Иоанна Златоуста.
Иногда, отрываясь от книги, он вдруг начинал хлопать в ладоши, восхищаясь красотой и глубиной поучений Златоуста, и тогда проходившему мимо человеку могло показаться, будто кто-то зашел в гости в письмоводительскую келью.
Впрочем, так ведь и было в самом деле: Иоанн Сергиев столь глубоко проникал в книги, что вместе со святыми отцами, написавшими их, дышал он воздухом христианской любви, вместе с ними входил в глубину богословского созерцания и переживал первые восторги общения с надмирными обителями…
Если от отца будущему всероссийскому батюшке достался тонкий каллиграфический почерк, то от матери, как писал митрополит Вениамин (Федченков), «перешли в почерк будущего светильника порывы силы».
Мать, Феодора Власьевна, несомненно, была чрезвычайно энергичной женщиной «со взглядом орлицы», и влияние ее на сына оказалось огромным.
Однажды, в начале Великого поста, то ли от усиленных занятий, то ли от простуды, то ли от плохого и неправильного питания Иван Сергиев сильно заболел. Врач объявил ему, что надо беречь себя и хотя бы пить молоко для поддержания сил, иначе он не гарантирует выздоровления.
– Хорошо, – ответил Иван Сергиев. – Я согласен, но только спрошу позволения у своей матери.
– Где же ваша мать?
– В Архангельской губернии.
– Напишите как можно скорее.
Долго шло письмо из Петербурга до Суры, но вот пришел и ответ. Феодора Власьевна посылала сыну родительское благословение, но вкушать Великим постом скоромную пищу не разрешала ни в каком случае. Прочитав письмо, Иоанн Сергиев, кажется, даже обрадовался.