– Мне недолго быть с вами, – говорил тридцатилетний священник. – Жизнь скоротечна, а блаженная или мучительная вечность наша – несомненна. Поэтому, пока я с вами и вы – со мною, мне должно сказать вам всю волю Божию о вас, я не буду смотреть, приятно или нет вам слушать меня, а буду делать свое дело.
Иногда к ожесточившимся сердцам жителей трущоб отец Иоанн пробивался через детей. Известен рассказ одного кронштадтского ремесленника:
«Мне было тогда только еще годов двадцать два, двадцать три. У меня была семья, двое детишек, старшему года три. Рано женился. Работал и пьянствовал. Семья голодала. Жена потихоньку по миру сбирала. Жили в дрянной конуре – на конце города… И вот прихожу раз не очень пьяный. Вижу, какой-то молодой батюшка сидит и на руках сынишку держит и что-то ему говорит – ласково. И ребенок серьезно слушает.
Может быть, грех, но мне все кажется, батюшка был как Христос на картинке “Благословение детей”. Я было ругаться хотел: вот мол, шляются, да глаза батюшки и ласковые и серьезные в одно время, меня остановили. Стыдно стало. Опустил я глаза, а он смотрит, прямо в душу смотрит»…
Взгляд ласковых и в то же время серьезных глаз отца Иоанна проник в самую душу опустившегося человека.
«Там, где дети, всегда тепло и хорошо, там рай, и не нужно менять этот рай на кабацкий чад», – сказал тогда отец Иоанн.
Он не обвинял, а напротив, словно оправдывал, и слова его творили чудо, спасали павшего человека.
О том великом деле, что изо дня в день совершал Иоанн Кронштадтский, можно прочитать в его дневнике, который он вел до последних дней жизни.
«Не истреблять этой книги и по смерти моей, – записал он 14 декабря 1856 года на внутренней стороне переплета дневниковой тетради. – Может быть, кто-нибудь найдется подобный мне по мыслям и по чувству и покажет свое глубокое сочувствие написанному в этой книге, если не всем, чего я и не смею надеяться… то по крайней мере, некоторым местам ее».
Слова достаточно обычные в послесловии к завершенному труду, но помещать их перед пустой тетрадью, в которой еще только будет описана «борьба с помыслами и страстями, покаянные чувства, тайные молитвы ко Господу и благодарные чувства за избавления от искушений, скорбей и напастей» – странно. Но это для обычного человека странно.
Иоанн Кронштадтский – святой. Он брался за написание своего дневника и твердо знал наперед, о чем будет он, потому что точно знал и предстоящую ему жизнь, поскольку намерен совершить ее целиком по Воле Господней, а Воля эта уже открыта ему.
«Все хорошее и справедливое в этой книге почитаю не своим, а Божиим… – продолжил Иоанн Кронштадтский свою первую дневниковую запись. – Мои только ошибки и недостатки…»
Сейчас мы знаем, что этот необыкновенный дневник был еще при жизни Иоанна Кронштадтского издан под заглавием «Моя жизнь во Христе» и стал истинной школой духовной жизни для многих русских людей.
«Когда смущает тебя и повергает в уныние сердце твое злоба людей, вспомни, как беспредельно любит тебя всемогущий и всеправедный Господь Бог, Который до времени терпит злобу и потом во время свое достойным образом наказывает ее. Ты не можешь справиться с собою, с своим языком, с одним членом своего тела. Посуди поэтому, каков Тот, Кто правит целым миром, Кто держит его в таком изумительном порядке, Кто управляет всем родом человеческим, злобным, развращенным, готовым всегда к тому, чтобы истреблять друг друга, и между тем более благоденствующим под Его державою, чем бедствующим. Как Он всесилен и премудр в управлении таким разнородным множеством! Положись же на Него совершенно.
Когда идет дело о Тайнах Божиих, не спрашивай внутренне: как это бывает? Ты не знаешь, как Бог сотворил весь мир из ничего; не можешь, да и не должен знать и здесь, как что-либо Бог делает тайно. Тайна Божия тайною и должна для тебя остаться, потому что ты не Бог, не можешь знать всего, что бесконечно премудрому, всемогущему Богу известно. Ты – дело рук Его, ничтожная тварь Его. Помни, что было время, когда не было ничего, а потом все, что есть теперь, сотворено из ничего Словом Божиим»…
Эту удивительную книгу и читал перед своей мученической кончиной последний русский император Николай II в Екатеринбурге.
Сокровенною тайной окружено появление Иоанна Кронштадтского на острове Котлине…
Нет-нет. Как мы и говорили, все известно тут по часам и минутам.
Благочинный Гдовского уезда Константин Петрович Несвицкий, переведенный ключарем Андреевского собора в Кронштадт, по слабости здоровья не смог занимать это место и передал его молодому голубоглазому священнику Иоанну Ильичу Сергиеву, женившемуся на его дочери Елизавете Константиновне.
Казалось бы, все просто, обыденно и отчасти даже расчетливо. О какой сокровенной тайне может идти тут речь?
Но ведь было и другое. Было мистическое прозрение молодого священника Иоанна Сергиева, узнавшего в Андреевском соборе Храм, который он видел в благодатном сне как храм, в котором назначено служить ему… И не так легко было решиться принять свое предназначение.
Молодой священник колебался, ведь ему предстояло совместить несовместимое – монашество, которое он решил соблюдать, и брак, в который ему необходимо было вступить, чтобы получить указанное в пророческом сне место.
И было – тут уже нет никакой мистики! – пятьдесят три года совместной жизни с матушкой Елизаветой, каждый день из которых они прожили подобно брату с сестрой. Говорят, будто уже в первую ночь после венчания отец Иоанн признался, что дал обет остаться девственником.
– На свете много счастливых семей, Лиза, – сказал он невесте. – Поживем с тобою, матушка, для Господа…
Елизавете Константиновне было тогда двадцать пять лет, и слова отца Иоанна – таинство Венчания становилось для нее монашеским постригом – оказались для молодой, красивой и здоровой девицы полной неожиданностью. Она совсем не готова была отказаться от супружеской жизни с человеком, которого полюбила, не хотела отказаться от счастья материнства.
Известно, что Елизавета Константиновна пожаловалась тогда отцу, и тот донес Исидору, митрополиту Санкт-Петербургскому, о странном поведении молодого священника, который, обвенчавшись с его дочерью, собирается хранить свое девство. Странным показалось это и митрополиту.
– Зачем ты, отче, затеял это? – допытывался он у отца Иоанна. – Не проще ли было бы сразу уйти в монастырь?!
– В этом есть воля Божия, и вы ее узнаете! – отвечал на эти увещевания будущий всероссийский батюшка.
Разгневанный митрополит приказал ему идти и еще раз подумать о своем поведении.
Отец Иоанн поклонился и вышел, а у Исидора вдруг потемнело в глазах, с золотой цепи на груди сорвалась панагия и со стуком упала на пол. Владыка обладал достаточным духовным опытом, чтобы постичь смысл явленного ему Знака, он понял, что каким бы странным в глазах людей ни выглядел избранный молодым священником путь, но это был путь, указанный священнику Богом, и не следовало препятствовать совершению его.
Владыка Исидор приказал немедленно вернуть отца Иоанна и объявил, что он не будет более донимать его требованиями сообразовать семейную жизнь с пожеланиями родни. Более того, митрополит вызвал Елизавету Константиновну и уговорил ее и в замужестве продолжать жить девственно.
Так молодая жена превратилась в сестру своего супруга. Как ни тяжел был для нее этот подвиг монахини в миру, но она – пусть и не сразу! – подчинилась воле супруга и всю дальнейшую жизнь, как свидетельствуют очевидцы, относилась к нему с благоговейной любовью и почтительностью.
«Я лично видел ее еще в доме при жизни отца Иоанна, – свидетельствовал митрополит Вениамин (Федченков). – При одном посещении батюшки на звонок мой вышла встретить нас глубокая седая старушка, вся в старческих морщинах. Я увидел ее впервые.
– Батюшка дома? – спросил я ее.
– Да, брат Иоанн дома, – кротко ответила она и тихо пошла доложить ему.
Тут я понял, что это и есть славная «жена» – матушка знаменитого на весь свет отца Кронштадтского.
Какая она была простая и тихая!»
В 1862 году к многочисленным трудам и заботам отца Иоанна добавились обязанности учителя Закона Божия в кронштадтской гимназии. В темно-лиловой рясе с наперсным крестом, блестевшим на груди, входил отец Иоанн в класс.
«Прошло уже много лет, и теперь как живое стоит перед глазами его доброе, с румянцем оживления, лицо, и так помнится его тонкая благословляющая рука, – вспоминал один из его учеников. – Батюшка каждого из нас благословлял и ласково гладил по голове и щекам. И теперь как бы чувствуется тепло его ласкающей руки и слышится голос и помнятся его синие, проникающие в душу, глаза».
Отец Иоанн не ставил двоек, не заставлял ничего заучивать, он просто вел на уроках беседы, и поучения его дышали такой верой, что каждое слово западало в детскую душу.
Рассказывая о Спасителе, Иоанн Кронштадтский словно разгорался изнутри. Румянец на лице становился ярче. Пламенная вера дышала в каждом его слове. Слова его согревали учеников своей теплотой.
Уроков Иоанна Кронштадтского дети ожидали как праздника. Каждый раз, когда подходил день урока Закона Божия, всеми овладевало тихое, радостное ожидание прихода батюшки.
Желающих отвечать урок было так много, что отец Иоанн сам назначал очередь. Ну, а получить неполный балл считалось большим горем.
Один мальчик даже заплакал, получив у отца Иоанна пять с минусом, и не мог успокоиться, пока отец Иоанн не пообещал вызвать его на следующем уроке.
Читая эти воспоминания, поначалу улыбаешься детскому преувеличению: вот ведь беда – пять с минусом получил, да разве это плохая отметка!
Но задумываешься, у кого получил ребенок пять с минусом, и понимаешь, что никакого п