– Господи, счастье-то какое! – радостно говорил причетник. – Счастье-то какое… А я уж совсем помирать собрался…
– Ну, помирать нам еще рано, – строго отвечал ему отец Михаил. – Совершенно это не к месту сейчас – помирать.
Он обернулся назад, увидел, что Катерина так и стоит до сих пор снаружи, в наметенном у порога сугробе, махнул ей рукой.
– А это вот сестра Катерина, познакомься…
Антоний невидящим взором поглядел на Катю, кивнул, улыбнулся широко, отчего физиономия его обрела вид совсем уже комический.
– Счастье-то какое, – снова повторил он невпопад.
Катя едва сдержала улыбку. То ли Бог, то ли, напротив, нечистый в насмешку наградил дьячка козлиной внешностью, только рогов для полноты счастья не хватало. При взгляде на его худую обросшую физиономию с длинной тонкой бороденкой и блекающим голосом на память приходили карикатурные малоросские дьячки писателя Гоголя. А впрочем, может, и не было тут никакой карикатуры, такие они и были, эти дьячки еще при начале времен, откуда их списал Гоголь, и такими точно дошли до наших дней.
Уже давно добрые прихожане приходили в смущение от несообразной натуры причетника, предлагали ему даже бороду сбрить – во имя Отца и Сына и Святаго Духа, а также, чтобы не срамить церковь православную. Однако дьячок все отказывался, стеснялся: без растительности подбородок у него был некрасиво скошен последствиями родовой травмы.
Но сейчас было не до изысков красоты, устали и внезапные гости, и сам дьячок переволновался необыкновенно, так, что ослаб и сел на лавку, держа себя за сердце правою рукой.
– Что такое? Нехорошо тебе? – обеспокоился отец Михаил.
– Сердце малость прихватило, – счастливо блестя глазами, сказал дьячок, – от радости, должно быть.
– Так ты приляг, отдохни, – заботливо сказал архистратиг, – незачем здоровье надрывать.
– Куда же я прилягу? – испугался дьячок. – Такие гости дорогие, а вдруг вы уйдете?
– Никуда мы не уйдем, – успокоил его архистратиг. – Дело к ночи, пурга разыгралась. Заночуем у тебя, если ты не против.
Несколько секунд дьячок даже не мог вымолвить слова.
– Я… не против? – пробормотал он. – Да я… Да как я могу быть против… Да я всем сердцем… Желаю только, чтоб всегда…
– Ну, вот и славно, – устало улыбнулся архистратиг. – Где бы у тебя тут чаю вскипятить?
Восторг изобразился на лице дьячка:
– А чай, батюшка, ведь он готовый уже. Горячий… Хоть прям сейчас наливай да пей.
Отец Михаил задумчиво кивнул.
– Чай нальем, непременно, и выпьем тоже, – он поглядел на причетника. – Есть у тебя телефон?
– Как же, – проговорил дьячок, – без телефона мы как без рук. Медвежий угол, глушь, чащоба. Обязательно надо, чтобы телефон. Принести, что ли?
– Будь ласков, – попросил его отец Михаил.
Дьячок метнулся к сундуку, стоявшему в углу и накрытому церковной парчой – тоже было из храма перенесено, во спасение от воров и жуликов – распахнул его, подняв тучи пыли, стал выкидывать на пол пожелтелые журналы «Крестьянка» и «Работница», а также почему-то «Корея» за бог весть какой мохнатый год. За ними последовали никогда не ходившие часы, сломанные молотки, гнутые гвозди, железные совки, какие-то дощечки, вырезки из газет, полосатые шерстяные тряпки, компасы, вентиляторы на ручном ходу и прочая невозможная рухлядь, невесть откуда взявшаяся и непонятно зачем хранимая до сего дня, словно необыкновенная драгоценность. Докопавшись почти до дна, Антоний с торжеством вытащил циклопических размеров сотовый телефон, весь черный и способный при падении в голову убить годовалую лошадь. Телефон был зачем-то бережно завернут в клетчатую тряпицу, еще хранившую слабые очертания носового платка.
– Эк ты его содержишь! – крякнул отец Михаил. – Как в швейцарском банке…
Смешливая Катя не выдержала, прыснула, стесняясь и прикрывая лицо рукой. Хихикнул, довольный, и сам дьячок.
– Как же иначе, – подхихикивая и весело поглядывая на гостей, говорил он. – Вещь в хозяйстве полезная, в любой момент может понадобиться.
Отец Михаил взял в руки увесистый телефон, потыкал в старорежимные кнопки, приложил к уху. Телефон мертво молчал.
– Так он у тебя заряжен ли? – спросил он.
– А зачем, батюшка? – удивился причетник. – Кому мне здесь звонить? Разве что на тот свет, так оттуда, поди, сами побеспокоятся…
Отец Михаил хмуро побарабанил пальцами по телефону.
– Ну, а электричество у тебя есть, розетка работает?
– Нет электричества, война все списала, – с охотой отвечал старый псаломщик. – Кого тут электричеством греть, меня, что ли, старого пенька… А я ничего, не жалуюсь. Свечечки имеются, дрова, спички – вот и доволен.
Отец Михаил хмурился все больше.
– А в селе есть электричество? Или там тоже война все списала?
– В селе должно быть, – неуверенно произнес Антоний. – Там, как бомба на линию упадет, приезжают электрики, по другому разу все чинят. Должно быть, я так думаю.
Архистратиг кивнул кудлатой своей головой, думал о чем-то. Потом вздохнул, поднялся со стула.
– Спасибо тебе, друг Антоний, за гостеприимство, – взял удивленного дьячка за руки крепко, сжал в своих. – А нам идти нужно.
Онемел причетник от неожиданности, сжалось его сердце в предчувствии расставания, заныло от боли.
– Как идти, куда идти? Только ведь появились, двух слов не сказали…
– Ты прости, но дело у нас, очень важное дело. Непременно надо в Москву позвонить, там человек ждет.
– И что же, что человек? – волновался дьячок. – Неужто не подождет еще немного? Только я к жизни вернулся, и тут на тебе. За что такое наказание, Господи? Хотя б до утра останьтесь, вон метель-то как метет…
На Антония жалко было смотреть: глаза его полны были слез, бороденка тряслась от горя, весь он казался сейчас подстреленным зайцем, который дрожит и плачет в ожидании смерти. Отец Михаил против воли немного смягчился.
– Не можем мы ждать, понимаешь? – сказал он, положив на плечо собеседнику горячую, крепкую руку. – От нас жизнь людей зависит… Погибнут они без нас…
– А так вы погибнете! – упрямился дьячок. – Пургой вас заметет. Да и как вы пойдете в село? Там ведь бои шли несколько дней, неизвестно, кто там сейчас – свои или наши.
– Меня не тронут, я – лицо духовное, – твердо сказал священник.
– Да им-то все равно, какое лицо, духовное или такое, пуля дырочку найдет, – с горечью отвечал Антоний. – А даже если и вас не тронут, то до спутницы вашей, сестры Екатерины, точно доберутся. Разве можно девушке молодой туда, где солдатня бродит?
Отец Михаил задумался, дьячок глядел на него с надеждой. Потом перевел подслеповатые беспокойные глаза свои на Катю.
– Хоть вы ему скажите, нельзя так… Ведь это же чистое самоубийство – не зная броду, соваться в воду… Подождите до утра, а там уж я схожу на разведку, узнаю, чего как. Меня не тронут, я местный, меня все знают. А про вас уж забыли почти, да и не узнать вас после сумасшедшего дома…
Сказал так дьячок и помертвел от страха – какая обидная глупость вырвалась из его уст против воли. Однако отец Михаил ничего, словно и не заметил. Он молча глядел в окно – там вихрилась пурга, заметая мир до самого края, до Геркулесовых столбов, воздух быстро синел – еще полчаса, и поглотит пространство черная зимняя ночь, и самого себя не различишь в ней, не то что дорогу до села.
– Ладно, – наконец выговорил священник. – Твоя взяла. Останемся у тебя на ночь, может, и правда есть в этом какой-то смысл и Божье провидение…
Глава 5Корпорация «Легион»
Настало все-таки три часа дня, ударило пятнадцать ноль-ноль, взвизгнуло будильником в мобильном телефоне, пробило на кремлевских курантах. Ровно за минуту до этого Юрий Алексеевич Суббота вышел из метро «Цветной бульвар», встал перед знакомым зданием, разглядывал его, словно в первый раз видел. Алмазно сиял под солнцем снег, ослеплял отвыкший сумеречный глаз горожанина, подтекали первые робкие ручейки, наплывая на черный мокрый асфальт… Дом, словно торт, нежился в кремовых с зеленью тонах, жесткая стальная дверь прикрывала хрупкие внутренности.
Там внутри, в самом сердце дома, таился когда-то Институт практического востоковедения с прищуренными от азиатской муки учителями и учениками, у которых весь ужас был еще впереди – тоны, ключи, иероглифы. При входе в институт, сбоку, ютился симпатичный магазинчик «Академкнига».
Теперь все кончилось, растворилось, цвела только буйным цветом загадочная малина – корпорация «Легион», куда и шел заинтригованный Суббота.
Кто-то скажет, что повел он себя неверно, непоследовательно: хотел не идти, а все-таки пошел. Стыдно, скажут, и малодушно так с ходу менять решения – учителей-то вокруг полно, все знают, как надо. Но была, была причина, по которой Суббота все-таки прибыл к назначенному времени, и малодушие тут ни с какого боку. Утром после звонка заявилась к нему хозяйка квартиры, устроила безобразный скандал, гнусно требовала платы за жилье – говорите после этого, что Достоевский не прав, призывая рубать старушек на вермишель. Еле-еле выпроводил ее Суббота: клялся послезавтра все заплатить, да еще и вперед за месяц. И нельзя сказать, чтобы очень соврал – были бы деньги, он бы и за два месяца вперед отдал. Или, пуще того, купил бы себе собственную квартиру. Но о своей квартире можно было пока только мечтать, вот и приходилось усмирять старушек обещаниями, вместо того чтобы просто вдарить топором, как русская классика велит.
А те, кто судит других налево и направо, пусть-ка повременят с вердиктом. Может, и не соврал Юрий Алексеевич. Может, еще ждала его в «Легионе» хорошо оплачиваемая работа. Во всяком случае, он на это крепко надеялся.
Именно потому Суббота и явился ровно к назначенному времени: опоздать было невежливо, а прийти раньше – несолидно.
Наружная дверь имела вид неприступный, запертый изнутри. Сомневаясь, взялся Суббота за ручку – похоже, никого здесь не ждали. Но дверь открылась на удивление легко: не соврала телефонная трубка, назначившая ему тут рандеву.