Подсудимый устремил хитрые и выгнутые свои бровки за спину судей, в зал, смотрел ласково и просительно, голос его звучал проникновенно.
– Господа присяжные… Во-первых, прошу прощения, что сидя. Во-вторых, очень рад видеть столь уважаемых людей. Многих из вас я узнаю, вы были у меня на передачах. С другими лично не знаком, но слышал много хорошего. Да ведь и не могут быть плохими люди, которые заработали столько денег…
Его слова покрыли аплодисменты, они росли и крепли с каждой секундой. Князь повернулся и разглядывал рукоплещущих с брезгливым негодованием.
Ободренный внезапной поддержкой, Каин заговорил громче:
– Что мне тут ставят в вину, спрашиваю я вас? Гордыню какую-то… А в чем гордыня? В том, что старую жену бросил? Так ведь новой обзавелся, и это еще не конец. Да если за такое судить, господа, то ведь никого невиновного не останется. Никто не свят, как гласит старая поговорка. И кто я такой, чтобы судить других, а тем более – самого себя? А если вы меня сейчас осудите, так потом придет другой и за то же самое осудит вас. Подумайте об этом, господа присяжные заседатели, не дайте себе голову заморочить. Как говорится, готовь сани летом, и телегу тоже. Я все сказал, благодарю за внимание.
И подсудимый кокетливо склонил стриженую свою, несоразмерно большую голову, ожидая аплодисментов. И аплодисменты, точно, рокотнули, но тут же и стихли. Диана застрочила на пергаменте гусиным пером, князь сидел нахмурясь, Леонард ядовито улыбался.
Продолжая улыбаться, он вышел на первый план, торжествующе оглядывал разодетую в пух и прах толпу.
– Итак, господа присяжные заседатели, мы голосуем. Всех, кто считает подсудимого невиновным, прошу поднять руки.
Лес, как говорят в таких случаях, рук мгновенно вырос над столиками. Тянули руки солидные мужи, не отставали от них прыщеватые юноши с устойчивым финансовым положением, нетерпеливо махали ладошками девушки, небрежно, словно подзывая официанта, выставляли пальчик люди лунного света…
– Кто считает его виновным? – не меняя выражения лица, поинтересовался Гениус.
Дернулись было вверх несколько пугливых конечностей, раздался чей-то негодующий тенорок, но в следующий миг все накрыло градом восторгов и улюлюканья.
– Невиновен! – душно гремело под сводами. – Невиновен!
Леонард приятно осклабился. Диана строчила, покрывая пергамент ровными рядами слов, князь молчал, опустив глаза в пол. «Печальный демон, дух изгнанья…» – прошелестело в голове у Субботы.
Тут Леонард снова поднял вверх руку, призывая к тишине, и тишина наступила. Тишина была совершенно мертвая, только ерзал на своем железном стуле оправданный народным мнением Каин.
Медленно, словно нехотя, поднявшись и глядя только на Каина, князь возгласил:
– Подсудимый признан невиновным. Определен к дальнейшему отбытию жизненного срока по месту постоянного проживания.
– А что насчет работы? – уточнил Леонард. – По-прежнему на радио?
– Нет, – отвечал хилиарх сурово, – никакого ему радио, там и так дураков хватает. Выгнать к чертовой матери, пусть зарабатывает на жизнь честным трудом.
Тут же набежали двое в черном, ловко изъяли из недр стула ушлого Георгия Михайловича, так что он и бровью своей, круглой, твердой, повести не успел, и, пиная в зад, куда-то увлекли – надо думать, к дальнейшему отбытию жизненного срока. Другие двое черных, так неотличимые от первых, что, может, они самые и были, впаяли в стул нового мазурика.
Это оказался не старый еще человек, но с лицом настолько солидным, бородатым и обстоятельным, что в присутствии его хотелось встать и сделать что-то уважительное. Весь он был какой-то устойчивый, вызывающий доверие и расположение, чему способствовал и белый врачебный халат, и дорогие ботинки. И только обиженный вид и глаза беззащитной голубизны выдавали в нем отъявленного жулика.
Опять вышел вперед Леонард, опять было сказано о Радамантовом суде, Диана черканула на пергаменте, и заседание началось.
Из речи обвинителя стало ясно, что подсудимый был доктором, не оказал должной помощи пациенту, в результате чего тот благополучно скончался. Однако доктор с говорящей фамилией Лекарев напрочь отрицал свою вину.
– Как же так, коллеги? – гудел он натужливым басом, каким говорят девиантные подростки и влиятельные коммунисты. – Я не понимаю, на каком основании? Лечение было прописано согласно диагнозу, взгляните в медицинскую карту…
– Непременно взглянем, – успокоил его Леонард, щелкнул пальцами, и желтоватая растрепанная тетрадь оказалась у него в руках, поднесенная расторопной Дианой. При этом Лекарев побледнел ужасно: похоже, любого он мог ожидать, только не явления злополучной карты.
– Но как? – пробормотал он, едва обретя дар речи.
– Что? – Леонард поднял вверх левую бровь. – Вы небось думали, что карты нет уже на свете, уничтожена согласно инструкции. А известна ли вам старая пословица: «Улики не горят»?
– И не тонут, – неожиданно для себя самого вдруг вставил Суббота, поймав на себе одобрительный взгляд Леонарда.
– Именно, именно, – закивал тот, – очень точное замечание. Не горят, не тонут и не растворяются в серной кислоте. Ну, тэк-с, поглядим, что тут у нас.
Он раскрыл карту и с интересом в нее углубился: шуршал страницами, мекал, крякал, возвращался к началу, комментировал.
– Анализы… анализы… опять анализы… – оглушительно бормотал Леонард. – Многовато, конечно, ну, да что ж, каждый анализ денег стоит, а ведь клинике надо как-то выживать или нет, я вас спрашиваю? Вот еще анализы, еще… Ага, а вот и процедуры пошли… Гм-гм, весьма дорогостоящие, да уж… Но где же взять пациенту денег на лечение, я к вам обращаюсь, господа? Где взять – если он не олигарх и не сосет людскую кровь через заморские офшоры… Возможно, продать что-нибудь ненужное? Например, квартиру. Неплохая идея, да, неплохая… Все-таки что дороже – жизнь или квартира? Смешной вопрос, конечно, жизнь. Вот и наш пациент так полагал… Снова анализы, процедуры, анализы… А вот, кстати, и сбор денег на лечение в Интернете, зачем же сообществу оставаться в стороне, пусть раскошеливается… Далее опять анализы, процедуры, поддерживающая терапия… и блистательное завершение лечения – смерть!
Леонард шумно захлопнул карту, отбросил ее прочь и иронически поглядел на врача. Во взгляде этом не было осуждения, но врач сидел невыносимо бледный. Если бы поставить сейчас рядом его пациента, неизвестно, кто смотрелся бы большим покойником.
– Поздравляю вас, любезный, чистая… э-м-м… профессиональная работа, – одобрительно промычал Леонард, кивая подсудимому. – Высокий класс, да, примите мои поздравления… Однако позвольте спросить, скольких пациентов вы так уговорили?
Лекарев сидел молча, уставившись в пол, потом поднял мученические глаза на князя.
– Это ошибка, – сказал он горестно, – ужасная, нечеловеческая.
– Согласен, случай из рук вон, – закивал распорядитель, – но точно ли ошибка?
– Да, да, – в глазах врача зажглась отчаянная надежда. – Ошибка, клянусь вам всеми богами.
– Вот тут позвольте вам не поверить, – Леонард скроил физиономию. – Врачебная ошибка – дать вместо слабительного цианистого калия. Это да, это ошибка. А вот когда больному ставят черт-те какой диагноз с большим количеством анализов, процедур и, что греха таить, денег, вот тут об ошибке едва ли можно говорить, да, едва ли. И, кстати, по нашим сведениям, это – не единственный случай. Да, далеко не единственный.
Тут доктор взбунтовался. Он завизжал (куда девался весь бас?), стал брыкаться и выламывать руки из наручей.
– Вы не смеете! – визжал он. – Не признаю этого судилища! Все это ложь, наветы моих врагов! Требую освободить меня, тут же и немедленно!
Князь брезгливо поморщился, визг резал ему уши. Но Леонарда, казалось, вся эта история только забавляла.
– Уверяю вас, любезный, у нас прекрасный слух, – воскликнул он. – И мы непременно вас освободим, если на то будет воля и разрешение господ присяжных.
– Каких еще господ?! – надсаживался доктор. – Не знаю никаких присяжных! Жалкие ничтожные люди, они не имеют права судить меня!
– А вот это вы зря сказали, – внезапно заметил хилиарх. – Все наши присяжные – люди чрезвычайно памятливые, если не выразиться сильнее. Честное слово, такое поведение вашей участи не облегчит.
Судя по мрачному молчанию, а затем и гневному гулу из зала, говорил он правду.
– Желаете ли вы сказать последнее слово? – осведомился князь у подсудимого.
– Я вас презираю! – выкрикнул тот в ответ.
– Мир состоит из людей, – глухо сказал князь. – Умер человек – вселенная стала меньше. Придвинулись ее края, видно, как, оборванные, неровные, полощутся, хлопают они на космическом ветру. А из-за них, черная, глухая, выглядывает бездна, ползет, надвигается с ножом к горлу…
Князь кивнул Леонарду, тот обернулся, посмотрел в зал. Десятки глаз – мрачных, злых, оскорбленных – уставились на него.
– Прошу, господа присяжные, поднять руки тех, кто считает господина Лекарева виновным.
И опять, как в прошлый раз, в едином порыве поднялись почти все руки – только теперь порыв этот был обвинительный, осуждающий. Двое в черном вынули Лекарева из стула, но не повели никуда, а держали крепко, так, что он не мог пошевелиться.
– Что… что вы будете со мной делать? – задыхаясь от волнения, заговорил он. Голос его давно уже не был басовитым, был скрипучим, визгливым, словно истершимся.
Отвечал ему лично князь:
– Хоть вы не признаете нашего суда, но другими, куда более влиятельными инстанциями он признан единственным и окончательным. Суд этот правый и справедливый, а приговор его неотменим. И если уж речь зашла о преступнике и жертве, то справедливо, чтобы сама жертва и исполнила приговор.
Лекарев изумился.
– Как… какая жертва?.. – Он облизывал пересохшие губы, бегал испуганно глазами по лицам, не понимал. – Откуда жертва… она же… она…
– На том свете, хотите вы сказать? – любезно осведомился князь. – Верно, не буду спорить. Скажу лишь, что для вашего удовольствия готовы мы пойти на некоторые… м-м… скажем так, нарушения законов природы и профессиональной этики.