– Помнишь Леонарда?
– Распорядителя на обеде?
– Да. Он может держать связь с Дием.
– И больше никто?
– И больше никто.
– Но почему он? В нем ведь нет ничего…
– Ничего особенного? – она подняла бровь.
– Да.
– Это кажется. Леонард – очень значительное лицо. Он больше, чем я. Может быть, даже больше, чем Гениус. Он – хранитель бездны. Дий доверяет ему одному.
– Хранитель бездны? Какой еще бездны?
Она посмотрела на него внимательно, вздохнула, подтянула одеяло к подбородку, пригорюнилась, молчала.
– Давай так, – сказала наконец, – если ты сам обо всем догадался, так тому и быть. Если нет – еще лучше. Но говорить тебе я ничего не стану.
Он тоже молчал некоторое время. Обижаться не приходилось, дело зашло слишком далеко, он и сам это понимал.
– А ты не думаешь… – голос немного изменил ему, стал сиплым, чужим, Суббота откашлялся, – не думаешь ты, что Леонард вас всех обманывает? И передает вам вовсе не то, что говорит ему Дий?
Изумление зажглось в ее глазах, вздрогнули длинные ресницы, жила под ними мучительная тайна.
– Леонард – обманывать? Невозможно, да и как? Обмануть меня, даже хилиарха, – туда еще сюда, но обмануть Дия… Кара будет ужасной.
Ну, не может так не может, что ему, в конце-то концов…
Они быстро оделись, вышли в запущенный яблоневый сад. Ночь они провели в скромной двухэтажной даче, не очень большой, но ладной, крепко сбитой. Казалось, что неказистый домик этот, покрашенный временем в немаркий цвет русского болота, может, если придется, выдержать осаду регулярной армии. Откуда явилось это странное ощущение, сказать трудно, но было оно сильным, было ярким. Впрочем, кошмары ведь тоже бывают яркими и правдоподобными, в конце концов, он и сам еще не решил, реально ли все, что с ним происходит, или это просто затянувшийся сон, долгая кома, от которой избавиться можно лишь прямым разрывом сердца…
Суббота краем глаза уловил движение сбоку, повернул голову. Из-за забора, покачиваясь с амплитудой, невозможной для трезвого человека, глядел на них сосед – невысокий, тощенький мужичок в белой когда-то майке-алкоголичке, с физиономией морщинистой и подчеркнуто доброй, даже слащавой. Такие лица бывают у запойных алкоголиков, а морщины не от водки – от постоянных усилий уйти из объятий зеленого змия.
Увидев, что на него смотрят, сосед приветственно поднял руку. Этого, однако, показалось ему мало, и он поднял также и вторую и соединил вместе в дружелюбном пожатии, как бы говоря: «Наше вам, а ваше – не нам». Может, разглядел в Субботе товарища по несчастью, может, из чистой вежливости. А может, со всеми так здоровался, не различая пола, возраста и скорбного выражения лица.
– Салфет вашей милости, красота вашей чести! – прокричал он на весь сад голосом неровным, надтреснутым, отчасти петушиным.
– Здрасьте, дядя Гена, – отвечала Диана, ничуть, видно, не удивленная старинной формулой приветствия.
Впрочем, и Суббота нельзя сказать, чтобы удивился. Сам подверженный тирании зеленого змия, он знал, какими загогулинами следует иной раз сознание алкоголиков, из каких бездонных и пыльных недр извлекаются тут слова и манера поведения. Дядя Гена вполне мог прямо сейчас начать распевать похабные частушки неприличного содержания, а мог, напротив, подскочить к ним ручным тараканом и, держа жабо на отлете, галантно целовать руки у Дианы, а то и – какая, в конце концов, разница? – у самого Субботы.
– Это Юрий Алексеевич, а это дядя Гена, хороший человек, – представила мужчин друг другу Диана.
Прав был Суббота, не ошибся – перед ним стоял хороший человек во всей его красе… Хтоническое чудовище с непредсказуемыми переменами в настроении и постоянной нехваткой закуси.
Суббота вежливо поклонился, не показывая желания вступать в разговор. Хороший же, как уже было сказано, человек дядя Гена еще раз поднял руку, а вместе с ней и ногу – надо думать, в знак максимального почтения. Выдержав такую сложную позу пару секунд, восстановил двуногий сатус-кво и по старой привычке русских алконавтов адресовался не к собеседникам, а непосредственно к Господу Богу, единственно способному понять весь жар его души.
– Со вчерашнего дня не кушамши, – сообщил он прямо в небеса, деликатно отводя пылающий взор, чтобы огонь как-нибудь случайно не опалил собеседников.
– Ах, дядя Гена, опять вы за свое, – не без нежности пожурила его Диана. – А дашь вам, так опять нажретесь и устроите сеанс самосожжения.
– Ни синь-пороха! – чрезвычайно убедительно отвечал сосед. – Мы не зороастрийцы какие и уж подавно не ламаисты тибетского толка, одни лишь добрые христиане.
– Ну, ладно уж, возьмите под крыльцом чекушечку. Но не безобразить и не хулиганничать…
Дядя Гена приложил руки к груди в таком страстном порыве, что сразу стало ясно, что быстрее небо упадет на землю, чем он станет безобразить или, паче того, хулиганничать.
Через небольшую деревянную калитку они вышли из сада и оказались на кривоватой деревенской улице, мощенной крупными кусками мокрой серой грязи. Прямо возле дома стояла машина Дианы. Это была старенькая «Нексия» пыльного цвета, неразличимая на фоне сельских нечистот. Издали она гляделась таким же точно куском грязи, только покрупнее обычного. Если бы во время движения в нее заглянул праздный гаишник, в обморок бы упал, увидев девушку, яркую, как экзотический цветок, за рулем такого тарантаса. Но гаишника вблизи не оказалось, а Субботе было все равно: хоть на телеге ехать, главное, что ехать.
За спиной он услышал жадное громкое бульканье, но даже не повернулся, знал, что это дорвавшийся до бутылки хороший человек празднует торжество жизни.
Они погрузились в машину и отъехали. Размягченная тающим снегом влажная почва трудно перемалывалась колесами легковушки. Мелькнул последний раз и пропал за лысыми деревьями маленький, неправдоподобно резкий силуэт дяди Гены, машина выбралась на проселочную дорогу.
Мысли Субботы были печальны. Вокруг царил сумасшедший дом: с одной стороны архангелы и желтоглазые демоны, апокалипсис и армагеддон, с другой – дядя Гена со своей бутылкой… Или в этом и состоял обещанный апокалипсис, просто он не понимает?
– Это эксперимент, – вдруг сказала Диана.
– Что – эксперимент?
– Дядя Гена – эксперимент. Выводим новую породу людей.
Он посмотрел на нее с изумлением – шутит? Но лицо было непроницаемым, руль держала двумя руками.
– У нас эта порода уже много веков существует, алкоголикус вульгарис называется. – Суббота пришел в легкое раздражение.
– Это не то, это новая ступень, – отвечала Диана. – Дядя Гена живет на одном только спиртном, больше ничего. Энергия, потребляемая напрямую, так сказать, чистый ян.
– Чистый ян или чистый яд?
– Какая, в сущности, разница…
Суббота поерзал на сиденье, вспомнил, что и он, бывает, на этом чистом яне живет целыми днями.
– И давно он так?
– Третий месяц уже.
– А помирать не собирается?
– Не позволим. – Она резко вывернула руль в сторону, объехала глубокую яму с талой водой. – Экологические проблемы ведут к катастрофе планетарного масштаба – глобальное загрязнение, нехватка продуктов питания, вырвавшиеся из-под контроля тяжелые болезни. А такие, как дядя Гена, должны выживать в любых обстоятельствах.
– Вроде тараканов?
– Это будет вершина человеческого рода, – сухо сказала она, шутки не приняла.
– Но он же ничего не соображает! – заволновался Суббота: дело выходило серьезнее, чем он думал.
– А зачем ему? Главное – жить и размножаться. Ген алкоголизации должен стать устойчивым, доминантным и передаваться по наследству…
– Можно подумать, сейчас не передается.
Выдержала паузу, продолжила с полуфразы:
– …создание будущего человека начнется с России. Это великая честь, о которой догадывались ваши пророки, говоря об особенной миссии русского народа.
Суббота молчал, сбитый с толку. Что за миссия такая – алкоголики, ведущие тараканью жизнь? А может, он спит еще?
Осторожно скосился на Диану и заметил блуждающую в углу рта улыбку. Она вдруг подмигнула ему.
– Издеваешься?! – рассвирепел Суббота.
– Надо же отвлечь тебя от тяжелых мыслей.
– Останови машину! – сказал он решительно.
– Перестань!
– Останови…
Она притормозила у обочины. Он открыл дверь, вышел, стоял, смотрел в пустое, серое поле. Она подошла сзади неслышно, положила руки на плечи. Он негодующе сбросил их, повернулся к ней. Лицо его было хмурым.
– Тебе это кажется смешным? – сказал он мрачно. – Русский пьяница как неандерталец, с которого начнется новая цивилизация… Ах, как остроумно, ново и свежо!
Диана криво улыбнулась.
– Наверное, – проговорила она после паузы. – Это несмешно, неостроумно, а главное, неправдоподобно. Никакой новый человек тут никогда не появится. На этой земле, – она брезгливо топнула ножкой по грязи, – догнивает тупиковая ветвь человечества. Это не неандертальцы, это парантропы, псевдолюди, единственная их задача – как можно быстрее вымереть.
– Прекрати, – разозлился он. – Не желаю слушать твои мизантропские теории!
– По-твоему, я не права?
– Да, ты не права.
– Выходит, русский народ – вершина эволюции?
Он помолчал, собираясь с мыслями.
– Мой несчастный народ невежествен, дик и озлоблен. Он радуется чужим бедам, презирает чужие достижения, ему хорошо, когда другим плохо. И это не предел, с каждым новым поколением он дичает все больше. Ни культура, ни цивилизация, ни религия не удерживают его от дальнейшего падения, не могут удержать… Но этот народ – часть человечества, он входит в мировую семью народов и значит в этой семье очень много. В каждом поколении тут рождаются люди необыкновенные: от гениев физики до гениев литературы, от великих спортсменов до великих гуманистов. Тут хватает негодяев, но есть и святые. Даже в последнем алкоголике течет кровь его великих предков, даже в твоем несчастном дяде Гене есть что-то хорошее. Надо только не полениться, увидеть это. Но никто не хочет. Потому что легче сбросить ядерную бомбу, чем пробовать добраться до глубинной сути человека.