Марзик заерзала на своем месте и заговорила первой.
— Мои дети хотят сюда съездить. А я постоянно откладываю, ведь здесь все очень дорого. Господи, но дети постоянно смотрят рекламу, где показывают людей, мчащихся по американским горкам. Только в рекламе никогда не говорят, сколько это стоит.
Старки посмотрела на нее, думая, что Марзик все еще дуется, но она ошиблась. Марзик выглядела усталой и несчастной.
— Бет, я хочу задать тебе вопрос. Неужели то, что ты сказала обо мне и Пелле, так очевидно?
Марзик пожала плечами.
— Ну не знаю. Я просто сказала…
— Ладно.
— Ты никогда не рассказываешь о своей жизни. И я решила, что у тебя ее просто нет. — Марзик искоса посмотрела на Старки. — А могу я задать тебе один вопрос?
Старки стало как-то не по себе, но она сказала, что Марзик может спрашивать все, что пожелает.
— Когда ты в последний раз была с мужчиной?
— О таких вещах нельзя спрашивать.
— Ты сама сказала, что я могу задать любой вопрос. Если ты не хочешь об этом говорить, ладно.
Старки поняла, что так сильно сжимает руль, что костяшки ее пальцев побелели. Она вздохнула, заставляя себя расслабиться. С неохотой Старки признала, что ей хотелось об этом поговорить, хотя она и не знала, с чего начать. Может быть, именно по этой причине она заставила Марзик поехать с ней.
— Прошло много времени.
— И чего ты ждешь? Ты думаешь, что молодеешь? Думаешь, твоя задница уменьшается?
— Я не знаю.
— Я не знаю, чего ты хочешь, поскольку мы никогда не разговариваем. Нас всего две женщины во всем отделе, а мы говорим только о нашей проклятой работе. Вот что я тебе скажу, Кэрол, работу, конечно, делать надо, но необходимо что-то еще, ведь работа — дерьмо. Она забирает у тебя силы, но ничего не дает взамен. Это просто дерьмо.
Старки посмотрела на Марзик. Глаза у нее стали влажными, и она часто моргала. И Старки вдруг поняла, что теперь они говорят о Марзик, а не о ней.
— Ну, могу тебе сказать, чего хочу я. Я хочу говорить с тем, кто выше меня. Хочу, чтобы со мной в доме находился кто-то другой, пусть даже он проводил бы все время на диване, а мне пришлось бы приносить ему пиво и слушать, как он пердит в три часа ночи. Мне тошно от жизни с двумя детьми, которые только и могут, что есть крекеры. Дерьмо, я хочу выйти замуж так сильно, что мужики обращаются в бегство, как только оказываются на расстоянии менее мили.
Старки не знала, что сказать.
— Извини, Бет. Ты ведь ходишь на свидания. Так что кого-нибудь найдешь.
— Ни черта ты не понимаешь. Я ненавижу эту проклятую работу. Я ненавижу свою мерзкую жизнь. Я ненавижу своих детей — что может быть ужаснее? Я ненавижу своих детей и даже не представляю, когда смогу их отвезти в «Мэджик маунтин».
Марзик выговорилась и замолчала. Старки продолжала вести машину, чувствуя себя неловко. Наверное, Марзик хотела что-то услышать в ответ на свою откровенность, но Старки опять не знала, что сказать. Она чувствовала, что разочаровала Марзик.
— Бет, ты меня слушаешь?
Марзик покачала головой, не глядя на Старки, она явно смутилась. Старки не знала, как ей быть.
— Я не умею вести такие разговоры. Извини.
Они снова погрузились в молчание, каждая размышляла о своем, все дальше углубляясь в бескрайние пространства Сентрал-Вэлли. Когда впереди появился Бейкерсфилд, Марзик наконец заговорила.
— Про детей я так не думаю.
— Я знаю.
Вскоре они съехали с автострады, руководствуясь указаниями, полученными от Эстель Ригер, и подъехали к оштукатуренному дому довоенной постройки, расположенному между железнодорожной станцией к югу от Бейкерсфилда и аэропортом. Миссис Ригер открыла им дверь. Она была в джинсах, клетчатой рубашке и рабочих перчатках. По ее загорелой морщинистой коже было видно, что она проводит много времени на открытом воздухе. Старки догадалась, что Мюллер примчался сюда, как ковбой, полагая, что сможет сразу получить от этой немолодой женщины все, что пожелает. Однако согнуть ее было совсем не просто.
Старки представилась и представила Марзик.
Ригер посмотрела на них.
— Две женщины? Похоже, ни один из мужчин не пожелал сюда приехать. Все они лентяи.
Марзик рассмеялась. Когда Старки заметила искорки в глазах Эстель Ригер, она поняла, что не зря проделала этот путь.
Миссис Ригер провела их через дом в маленький закрытый внутренний дворик, окруженный прозрачным зеленым навесом. Солнце, проникавшее сквозь навес, озаряло двор мягким зеленым сиянием. Подъездная дорожка шла вдоль дома к гаражу, за которым притаился маленький аккуратный домик, сдававшийся для жильцов. Ухоженный огород заполнял пространство между этим домом и внутренним двориком.
— Мы ценим, что вы принимаете нас здесь, миссис Ригер.
— Ну, я всегда рада помочь. Впрочем, не знаю, что я вам сумею рассказать. Я уже беседовала с полицейскими.
Марзик подошла к границе дворика и посмотрела на маленькое строение.
— Он жил в этом доме?
— О да. Он жил там четыре года. О лучшем молодом мужчине нельзя и мечтать. Наверное, это звучит странно, ведь теперь нам известно о нем многое другое, но Даллас вел себя достойно и всегда вовремя платил за жилье.
— Дом выглядит пустым. Сейчас там кто-нибудь живет?
— В прошлом году там поселился молодой человек, но он был женатым учителем, и ему потребовалось жилье побольше. Трудно найти подходящих людей при такой цене. Могу ли я спросить, что бы вы хотели узнать?
Старки объяснила, что у них появились основания полагать, что у Теннанта мог остаться склад с материалами для создания новых бомб.
— Ну, здесь вам ничего не найти. Полиция все обыскала, уверяю вас. Они облазили весь мой сад. Я была рада помочь, но они вели себя не лучшим образом.
Старки поняла, что ее догадка о Мюллере оказалась верной.
— Если вы хотите осмотреть его вещи, то нет ничего проще. Они до сих пор в гараже.
Марзик обернулась и посмотрела на Старки.
— У вас остались вещи Теннанта?
— Ну, он попросил их сохранить, ведь сейчас Даллас в тюрьме.
Старки посмотрела на гараж, а потом повернулась к миссис Ригер.
— То есть эти вещи были здесь, когда полиция производила обыск?
— О да. Я сложила их в гараж, вы можете на них взглянуть.
Она объяснила, что Теннант продолжал платить за дом в течение первого года своего пребывания в тюрьме, но потом написал письмо с извинениями и попросил сохранить его вещи. Их было совсем немного. Всего несколько коробок.
Старки и Марзик извинились и направились в гараж.
— Если она говорит, что мы можем войти в гараж, значит, все в порядке, ведь это ее собственность. Но если мы заглянем в его вещи и найдем там что-нибудь, у нас могут возникнуть проблемы.
— Ты думаешь, нам потребуется ордер на обыск?
— Конечно.
Да, ордер им был необходим, но полиция Лос-Анджелеса не имела права действовать на территории Бейкерсфилда. Проще всего было бы позвонить Мюллеру и попросить его приехать вместе с разрешением на обыск.
Старки вернулась к миссис Ригер.
— Миссис Ригер, я хочу кое-что прояснить. Осматривала ли полиция те вещи, которые сложены в вашем гараже?
— Ну, они были в доме для гостей, когда полиция приехала. Наверное, они их осматривали.
— Хорошо. Вы сказали, что Теннант просил вас сохранить его вещи. Вы их складывали?
— Совершенно верно. У него было совсем немного вещей, только одежда и фильмы для взрослых. Их я не стала складывать, а просто выбросила. Вся мебель принадлежит мне. Теперь я сдаю дом вместе с мебелью.
Старки решила, что осмотр коробок ничего не даст. Она очень надеялась, что ей удастся установить людей, у которых Теннант мог оставить компоненты взрывчатых веществ еще до ареста.
— Вы знали его друзей или знакомых?
— Никто сюда не приходил, если вы спрашиваете об этом. Нет, я не совсем права. Несколько раз Далласа навещал один молодой человек, но это было задолго до ареста. Кажется, они вместе работали.
— Насколько давно он приходил?
— Ну, трудно сказать. Не менее чем за год до ареста. Мне кажется, они вместе смотрели фильмы, ну, вы понимаете?
Марзик вытащила наброски трех подозреваемых.
— Он похож на кого-то из этих людей?
— О господи, это было так давно, и я особенно к нему не присматривалась. Пожалуй, здесь его нет.
Старки не стала настаивать. Наверное, миссис Ригер права, решила она.
— Скажите, а Теннант работал только в «Сделай сам»? — спросила Марзик.
— Совершенно верно.
— А подружки у него были?
— Нет. Во всяком случае, мне ничего об этом не известно.
— А семья?
— Ну, я знаю только про мать. Впрочем, она умерла. Теннант зашел ко мне и рассказал об этом. Знаете, он был просто убит. Мы выпили кофе, и бедный мальчик расплакался.
Старки не думала о его матери. Что-то связанное с коробками в гараже продолжало ее тревожить.
— Так вы говорите, что Теннант продолжал платить за дом еще в течение года после ареста?
— Верно. Он рассчитывал, что его отпустят, и собирался вернуться сюда. И еще он не хотел, чтобы я сдала дом кому-нибудь другому.
Марзик приподняла брови.
— Ничего себе. А сейчас ваш домик кто-нибудь снимает?
— Нет. У меня никто не живет с тех самых пор.
Старки посмотрела на Марзик, и та кивнула. Обе подумали об одном и том же. Почему Теннант хотел сохранить за собой домик, хотя не мог в нем жить. Но если сейчас он ничего не платил, они могли воспользоваться разрешением хозяйки и осмотреть дом.
— Миссис Ригер, вы разрешите нам заглянуть в домик?
— Не вижу причин для отказа.
В домике было жарко и пахло затхлостью. Они увидели большую гостиную, маленькую кухню, спальню и ванную. Мебель была давно вынесена, остались только простой обеденный стол и стулья. Линолеум на полу потускнел. Старки подумала, что не помнит, когда в последний раз видела линолеум. Миссис Ригер, стоявшая возле открытой двери, объяснила, что ее муж использовал домик в качестве офиса, пока Старки и Марзик осматривали комнаты, проверяли пол и плинтусы в поисках тайников.