– Шейфеле, – покачала Марм Блэй головой, – klug, klug un fort a nar …[21]
– Дейдре уже…
Марм Блэй подняла руку и отмахнулась от Уны.
– Да-да, я все знаю.
– Они хотят повесить на меня это убийство!
– Я знаю.
– Но вы же вытащите меня отсюда, правда? Хотя бы на поруки для начала? Пока не снимут все обвинения? Вы же знаете, я в долгу не останусь.
– Могла бы, шейфеле, но не стану.
Уна замотала головой от неожиданности. Она не ослышалась?
– Дейдре сказала, что ты собиралась продать что-то Бродяге Майку? По-моему, она говорила про какие-то запонки с рубинами.
– Это не…
– Shveig![22] – ледяным тоном отрезала Марм Блэй.
Уна не смела проронить больше ни слова. Помолчав пару мгновений, Марм Блэй снова покачала головой и продолжила:
– Из всех девушек ты была моей самой любимой. Такая умная и способная… Но нет у тебя терпения, как я вижу. И верности.
– Да я просто прицениться хотела, не собиралась я…
– Ложка дегтя портит бочку меда, – произнесла Марм Блэй, уже направляясь к лестнице наверх. – Прощай, Уна!
– Вы что, оставите меня здесь? Гнить в тюрьме по ложному обвинению в убийстве? Только из-за этих вшивых запонок?
Марм Блэй даже не обернулась.
– Ты умная девушка, Уна! Иногда даже слишком. Ты выпутаешься сама, – донеслось до Уны с лестницы.
Уну опять прошиб холодный пот. В отчаянии она бросилась на решетку камеры и стала колотить по ней так, что ржавые прутья протяжно завизжали. Столько лет она отдавала всю себя Марм Блэй. Приносила ей все. Без остатка. Каждый шелковый платочек, каждый серебряный браслет. А взамен получала жалкие крохи. А Марм Блэй давно уже ест с тарелочек из тончайшего фарфора – краденых, естественно, но все же! – и заручилась поддержкой почти всех полицейских и адвокатов города. Только вот «крыша» эта должна была служить гарантией безопасности и для Уны. Именно такая была договоренность.
Смотритель прорычал, чтобы Уна немедленно прекратила шуметь, иначе… А что, собственно, иначе? Она и так уже сидит по обвинению в убийстве. И все же Уна притихла и отошла от решетки в глубь своей камеры. Правило четыре: старайся привлекать к себе как можно меньше внимания.
Так, надо успокоиться и все хорошенько обдумать. И придумать, как выбраться из этого дерьма. И лучше успеть до того, как ее запихнут в полицейскую карету и повезут в Гробы.
Но как же трудно снова собраться с мыслями! Слова Марм Блэй совсем выбили Уну из колеи. Она никак не могла прийти в себя. Вот почему Уна давно не доверяет людям. Вот почему предпочитает работать в одиночку. Вот почему решила пойти продавать запонки именно Бродяге Майку. Марм Блэй просто боится Уну. Видит в ней потенциальную соперницу. Ну, ничего, Уна еще покажет ей! Вот выйдет отсюда, и станет еще более наглой и искусной воровкой, и уже не будет пробавляться мелкими кражами на улицах. Да Марм Блэй позеленеет от зависти, видя, какой товар на руках у Уны!
Уна закрыла лицо руками и сильно потерла щеки. Богатство и месть – это потом. Сначала надо как-то выйти отсюда. Она стала ходить по камере и напряженно думать. Что у нее есть для бегства? Кастет, коробок спичек, запас газеты на сотню походов в туалет и эта чертова булавка Барни. М-да… От всего этого пользы мало. Сейчас ей могут помочь только деньги. Подкупить надзирателя или нанять какого-нибудь сутягу. Но таких денег у нее нет. И даже нет доступа к скромным сбережениям в тайнике. Нет, надо как-то сбежать, залечь на самое дно и уже там думать, что делать дальше.
В этих мыслях прошла очередная почти бессонная ночь. Первые лучи света снова стали пробиваться в ее камеру из-под потолка – а у нее так и не было четкого плана. По лестнице прогремели шаги Симмса. Он пришел за ней. Ее перевозят куда-то. Он снова больно вывернул ей руки и надел на них холодные металлические наручники. И тут Уну осенило: булавка Барни была слишком маленькой и хрупкой, чтобы вскрыть замок на двери камеры, но можно попробовать открыть с ее помощью наручники! К тому же Симмс – этот жирный идиот – скрепил ей руки наручниками спереди, а не за спиной, и это намного упрощало ей задачу, ведь иначе пришлось бы открывать наручники на ощупь.
Все, что теперь нужно, – это чуть-чуть времени. Секунд тридцать должно хватить. В тот момент, когда на нее не будут пристально смотреть и за ней еще не успеют захлопнуть дверь.
Но Симмс схватил ее за руку мертвой хваткой и ни на секунду не отпускал, пока тащил вверх по лестнице и дальше до самой кареты, уже поджидавшей их. Теперь у нее будут синяки на обеих руках – и все из-за этих толстых пальцев, больше похожих на жирные сардельки. А она так надеялась на то, что в коридоре завяжется какая-нибудь драка или на улице будет какая-нибудь заварушка – и это даст ей пару секунд, чтобы сбежать. Но, как назло, им не встретилось ни пьяниц, ни попрошаек, ни сумасшедших бродяг. Уличные торговцы не препирались. Лошади не кусались и не лягались. Даже никто из мальчишек-газетчиков – а они те еще хулиганы! – не привлек внимание Симмса.
– Увидимся в суде! – ехидно прорычал он, заталкивая ее в тюремную карету, словно мешок картошки. – Обожаю смотреть, как вы – воришки вонючие! – вертитесь там как уж на сковородке!
Он так сильно толкнул Уну, что она упала на четвереньки. Если она не сбежит сейчас, то шансов будет еще меньше – ведь в Могилах копов и надзирателей намного больше. И драки, и прочие беспорядки случаются там намного реже. Ей придется самой полезть в драку. Уна быстро села на скамейку в кузове тюремной кареты и запустила руку в карман. Симмс уже захлопывал дверцу, но Уна быстро бросила свой кастет на пол и пнула его носком ботинка так, что он угодил прямо в дверную щель. Дверь заскрипела, но так и не закрылась полностью. Симмс навалился на нее всем телом, так что дрогнула карета. Но кастет так и не дал двери закрыться, врезавшись в деревянный порог.
Симмс грязно выругался и рывком открыл дверь, уставившись на Уну. Он опустил глаза, чтобы понять, почему дверь не закрывается, – и в этот момент Уна пнула его ногой в лицо. Симмс взвыл и отпрянул, зажимая нос, из которого хлестала кровь. Уна выскочила в распахнутую дверь и побежала что было сил. Она не оборачивалась и ни разу не остановилась, чтобы перевести дух. По тротуарам шли верующие в воскресной одежде. Вся проезжая часть была забита повозками и телегами. Снег начал подтаивать, и стало слякотно и скользко. Уна бежала так быстро, как только могла, то и дело поскальзываясь и огибая препятствия. Бежала бы и быстрее, если бы не мешали наручники.
Она неслась так всего несколько минут – но внезапно почувствовала колики в боку и привкус крови во рту. Сзади слышались крики и свистки полицейских.
Уна, как заяц, петляла с одной улицы на другую. В какой-то момент показалось, что ей удалось оторваться от преследователей, но уже в следующую секунду свистки копов стали еще пронзительней. Вот сейчас они возьмут ее в кольцо, как затравленного волка.
Ей нужно во что бы то ни стало спрятаться, и как можно скорее. Но Уна соображала медленнее, чем бежала, отдавая себе отчет в том, что видела открытое окно или пышный куст только тогда, когда они были уже далеко за ее спиной. Словно ветви деревьев, от улиц отходили в разные стороны узкие проулки, увешанные бельем, но Уне не хватало смелости нырнуть в один из них. Она ведь не знала точно, где именно находится. А вдруг там тупик?
Но вот у нее свело ногу. Она была вынуждена перейти на быстрый шаг. Если она не спрячется где-то прямо сейчас, копы нагонят ее. Она остановилась, перевела дух и быстро растерла ногу. Как-то странно здесь пахнет… Так это же район газохранилища!
Уна медленно ковыляла вперед, но уже знала, куда идти дальше. Едкий серый дым клубился из труб, плотной пеленой застилая небо. Запах газа пропитывал здесь все: грязные стены домов, фонарные столбы, убогие витрины магазинов. Не самый приятный район в городе, но Уне это сейчас на руку.
Уна прошла по широкой улице, а затем свернула на перпендикулярную улочку и спустилась по ней вниз к реке. Она уже знала, где находится. Дойдя до авеню А, Уна на пару мгновений призадумалась. Эта авеню вела к Томпкинс-Сквер, где можно затеряться среди кустов и деревьев. И все же Уна предпочла повернуть налево и сразу же еще раз налево. Ведь если Уна подумала, что спрятаться в парке удобно, то, значит, именно это и придет в голову копам. И через пару минут копы появятся там буквально под каждым деревом.
Уна протиснулась сквозь ржавую ограду старого католического кладбища на Одиннадцатой улице. Хоронить людей в Манхэттене запрещено уже несколько десятилетий, поэтому кладбище это в заброшенном и запущенном состоянии. Треснутые надгробные камни покосились или вовсе упали. Под ногами трещали ветки и шуршала полусгнившая листва. Уна перекрестилась и пошла в глубь кладбища. От смога и густой тени домов и пивных казалось, что уже наступили сумерки, хотя был всего лишь полдень.
В детстве Уна наслушалась от отца множество страшных историй о мертвецах. Бойся духа последнего человека, погребенного на том кладбище, где ты оказалась, – ведь он присматривает за мертвецами и ждет следующего покойника, чтобы сдать свой пост и вознестись на небеса. Если ты споткнешься о могильный камень и упадешь, то умрешь в течение года. Если свистеть на кладбище, то тебе явится сам дьявол. Уна понимала, что это всего лишь страшилки, но все равно дрожала от страха и шла очень осторожно, чтобы не споткнуться и не упасть.
Уна всегда считала, что лучше столкнуться со злыми духами, чем с копами. В дальнем конце кладбища она приметила большой надгробный камень, за которым могла быстро спрятаться. Уна села прямо за ним, оперлась спиной и сразу выудила из кармана булавку Барни.
Глава 11
Только к рассвету следующего дня Уна добралась до дома своей кузины близ Мюррэй-Хилл