защищает его от сквозняка. Если видела, что окна закрыты и Уна разожгла печь, чтобы вытянуть грязный воздух через трубу, она тут же упрекала ее за то, что та не учла, что из коридора поддувает, а воздух в коридоре не обеззараживается. Если же мисс Хэтфилд обнаруживала, что Уна расставила везде сосуды с углем, чтобы они впитывали из воздуха вредоносные примеси, то поджимала губы и спрашивала, почему та выбрала уголь, а не пористую глину, хотя на утреннем занятии сама утверждала, что они взаимозаменяемы.
К тому же, как только сестра Хэтфилд появлялась в палате, всем пациентам, которые до этого преспокойно лежали по своим койкам, срочно и одновременно становилось что-нибудь нужно: кому судно, кому стакан воды, кому теплый компресс. Всем, что требовало медицинских манипуляций, занималась второкурсница, а вот такие простые задачи как раз и ложились на плечи Уны. Поэтому очень часто Уне приходилось отвечать мисс Хэтфилд на сложные вопросы – например, о разнице между антисептическими средствами, – неся в одной руке грязное постельное белье, а в другой стакан с водой или переполненное судно. Но несмотря на то, что Уна иногда путала жидкость Конди[33] с хлоралгидратом или температура в ее палате на градус или два отклонялась от предписанного диапазона в 65–68 градусов по Фаренгейту, мисс Хэтфилд бранила ее за невнимательность, но все же не посылала снова к директрисе.
Через две недели Уне начало казаться, что она начинает осваиваться в этом организованном беспорядке. В конце концов, раскусить пациента не сложнее, чем потенциальную жертву. Если щеки пациента приобретают зеленоватый оттенок – значит, его вот-вот стошнит и нужно успеть подставить ему тазик. Если у пациента пересохли губы и он часто их облизывает – значит, его мучит жажда и надо дать ему попить. Если же пациент напряжен и у него бегают глаза, значит, ему нужно судно, но он стесняется об этом попросить.
Уна даже начала ждать прихода мисс Хэтфилд. Как и на улице, легче всего запудрить мозги тому, кто делает все строго по заведенному порядку. Мисс Хэтфилд начинала свой день с лекции для учениц, потом присоединялась к обходу палат с врачами. И еще раз совершала обход после обеда. Она всегда начинала вечерний обход со второго этажа после чая, который пила с директрисой Перкинс и другими старшими медсестрами, и проверяла седьмое и восьмое отделения перед тем, как спуститься по лестнице, расположенной в восточной стороне северного крыла здания. Там она начинала проверку с первого отделения и далее инспектировала все отделения по очереди. Принимая во внимание, что на проверку одного отделения у мисс Хэтфилд уходило, как правило, минут двадцать, Уна ожидала ее появления в четыре часа. Максимум на пару минут раньше. Так что когда часы отбивали половину четвертого, Уна начинала приготовления к приходу мисс Хэтфилд. Она протирала до блеска длинный стол, стоящий посередине палаты, подтыкала одеяла и простыни всем пациентам, вымывала все грязные судна. К тому моменту, как по коридору раздавались семенящие шаги мисс Хэтфилд, Уна была готова встретить ее с широкой – хотя и деланой – улыбкой.
Уна так старалась поддерживать чистоту в палате, а сестра Хэтфилд так жаждала поймать ее на какой-нибудь ошибке или упущении, что Уна почти не замечала никого другого в больнице. Тем временем пациентов регулярно навещали врачи, больным приносили еду, уборщицы мыли полы и протирали окна, к пациентам приходили посетители. Но Уна замечала все это, только если нечаянно опрокидывала ведро уборщицы или ей надо было срочно подать платок разрыдавшейся посетительнице. В остальном ей было не до того, что происходит вокруг. Врачи давали какие-то указания второкурснице, и при этом почти не замечали Уну. Зато они бесцеремонно сдвигали ширмы, которыми Уна тщательно отгораживала пациентов от сквозняков, и разбрасывали свои грязные инструменты прямо на свежем белье, которое Уна только что постелила.
Однажды утром, придя в палату как обычно после лекции, Уна заметила, что одного из пациентов бьет крупная дрожь и он весь в липком поту. Его привезли в палату пару дней назад после какого-то интенсивного лечения. Уна подошла к нему и спросила, нет ли у него озноба и не тошнит ли его, но в ответ услышала что-то невнятное. Она, конечно, могла подумать, что он иностранец, и пойти заниматься дальше другими делами, но ведь она говорила с ним на чистейшем английском только вчера. К тому же она отлично помнила эти симптомы еще с детства, когда жила со своим пропойцей-отцом. Второкурсница была занята перевязкой какого-то другого пациента, так что Уна плеснула в чашку бренди, подала пациенту и вернулась к своим делам.
В скором времени в отделении появилась небольшая группа врачей в сопровождении сестры Хэтфилд. Они совершали свой обычный утренний обход. Они переходили от койки к койке как хозяин дома, собирающий плату со своих жильцов: абсолютно равнодушно, преследуя только свои цели. Когда они добрались до койки того мужчины, то поначалу вели себя как обычно: пожилой мужчина с бородкой что-то объяснял и о чем-то спрашивал сгрудившихся вокруг него мужчин помоложе. Сам пациент – как с радостью отметила Уна – уже не дрожал и его не бросало в пот. Один из докторов спросил его, как он себя чувствует – и тот ответил вполне внятно и по-английски. Но тут пожилой доктор склонился над лицом пациента и принюхался.
– Кто дал этому мужчине алкоголь? – прогремел он.
Второкурсница, что тенью следовала за врачами, собирая использованные материалы, одевая пациентов и оправляя им койки, поспешила на его окрик.
– Никто, сэр!
– Никто? Да от него несет бренди, вы понюхайте! Как мы теперь будем проводить ему вторую операцию, если ему дали выпить менее чем за час до нее? – Врач раскраснелся от гнева и спросил пациента, сверкнув глазами: – Кто дал вам выпить сегодня утром?
Пациент покачал головой.
– Я не помню, док! Может, сам ангел?
– Ангел! – хмыкнул доктор. – Это была женщина в бело-голубом?
– Вроде, док!
– И в высоком белом чепце?
– Похоже на то…
Врач резко развернулся к второкурснице. Та вжала голову в плечи и инстинктивно отступила назад. Уна, наблюдавшая за всем этим из другого угла палаты, подхватила корзину с грязным бельем и на цыпочках стала пробираться к выходу.
– Я ничего не давала ему, клянусь! – затараторила второкурсница. – Должно быть, это была вон та испытуемая!
Все взгляды устремились на Уну. До двери ей не хватило всего каких-то трех шажочков.
– Эй, ты! – прогремел бородатый врач. – А ну-ка сюда!
Уна неторопливо опустила корзину с грязным бельем на пол и стала вытирать руки о передник, просто чтобы потянуть время. Сердце ее бешено колотилось, и она судорожно искала выход из этой ситуации. Щеки бородатого стали уже пунцовыми. Сестра Хэтфилд торжествующе ухмылялась, уже представляя, как гонит Уну в кабинет директора.
– Пошевеливайся, я тут что, весь день стоять буду?
Его самоуверенный тон только раззадорил Уну. Она подошла к нему медленно и с гордо поднятой головой.
– Это ты дала бренди этому мужчине сегодня утром?
– Да.
Врач недоуменно заморгал.
– У него был приступ белой горячки.
– Белой горячки?
– Думаю, она имеет в виду «алкогольный делирий», сэр! – уточнил один из молодых докторов.
Уна кивнула и добавила:
– Если бы я этого не сделала, это перешло бы в припадок.
Бородатый уставился на Уну в явном негодовании.
– Ты разве врач, чтобы диагнозы ставить?
«Нет, старый осел, но у меня есть жизненный опыт!» – хотела выпалить ему в лицо Уна. Но вместо этого подробно описала ему, в каком состоянии нашла пациента утром: всего в поту, дрожащего и явно в бреду.
– Все это может быть симптомами далеко не только алкогольного делирия!
– Да, конечно, но судя по желтизне вокруг глаз я решила, что он лакал… э-э… употреблял крепкий алкоголь довольно долгое время. Если он попал под нож внезапно и у него не было возможности протрезветь, то белая горячка… э-э… то есть алкогольный делирий – это первое, что приходит в голову в данной ситуации.
Бородатый доктор подошел к Уне вплотную. Остальные так и остались стоять позади него, затаив дыхание.
– Ты медсестра. Нет, даже не медсестра, а всего лишь начинающая, на испытательном сроке. Ты не врач, и тебе никогда не стать врачом. В твои обязанности вовсе не входит ставить диагноз пациенту, да это и не по твоим интеллектуальным способностям. Твоя задача заключается, или заключалась, – он покосился на сестру Хэтфилд, – в том, чтобы исполнять мои указания. Молча. В точности. Без всяких рассуждений и самодеятельности!
У Уны в прямом смысле зачесались руки. Вот бы засветить ему сейчас прямо промеж глаз. Вообще почему бы и нет – ее все равно сегодня же исключат! Она уже сжала пальцы в кулак, когда один из молодых врачей громко сказал:
– Это я дал ей указание, сэр!
И Уна, и пожилой врач обернулись на говорящего. Им оказался тот самый врач, знавший, что «белой горячкой» в народе называют то самое ужасное состояние человека, которое заумные медики именуют «алкогольным делирием». Он уже появлялся в палате и раньше, всегда в компании других молодых врачей. Несмотря на аккуратно подстриженные усы, у него было довольно молодое лицо с еле заметными веснушками вокруг носа. Его волосы цвета вишневого дерева – пожалуй, длинноватые – курчавились на концах, несмотря на то что были изрядно напомажены. Если бы не выражение его глаз, которое выдавало в нем человека с богатым жизненным опытом, прошедшего через многие испытания, Уна подумала бы, что он довольно молод для доктора. Он что – таким образом клинья к ней побивает? Или просто дурачок?
– Я… э-э… заметил плохое состояние этого пациента ранним утром, когда проходил мимо в операционную, и попросил эту девушку дать ему бренди, чтобы ему не стало еще хуже до того, как мы сможем посовещаться и принять решение о тактике дальнейшего лечения.
– Так что ж ты раньше молчал, а? – проворчал бородатый доктор.