выжить ее хотят целых двое – и сестра Хэтфилд, и доктор Пингри, – то союзница ей очень пригодится.
Но если хоть что-то пойдет не так, Уна вылетит из школы вместе со второкурсницей. К тому же на кону сама жизнь мистера Кеплера. Обчищать карманы было, конечно, рискованным, но далеко не таким ответственным делом. В конце концов, все, кого она обворовывала, были богатеями, и Уна лишала их далеко не последних средств к существованию. Но жизнь человека… Уна вовсе не хотела быть виновной в смерти этого мужчины. Она и так не могла отделаться от ощущения, что частично, или лучше даже сказать косвенно, виновна в смерти Бродяги Майка. Перед ее внутренним взором вновь предстало его тело, распростертое на свежем снегу. Бр-р-р, аж до мурашек! Конечно, она не убивала его, но именно из-за нее Бродяга Майк оказался в том темном дворе.
Уна стояла в нерешительности и качала головой. Второкурсница сделала ей знак, чтобы она поторопилась. Даже отчаяние, написанное на лице второкурсницы, не вселило в Уну уверенности.
Уна сделала глубокий вдох, а затем поспешила за уносившими мистера Кеплера санитарами: через все палаты, мимо главного холла в какую-то тесную комнатушку.
– Дверь закрой! – прикрикнул один из санитаров.
Уна огляделась, но так и не увидела никакой двери. Санитар вздохнул, закатил глаза и кивнул в сторону металлической конструкции, похожей на сжатую гармонь. Потянув за ручку, Уна обнаружила, что конструкция раздвигается, превращаясь в дверную решетку. И вот они уже стоят в комнатушке за плотно закрытой решетчатой дверью.
Но зачем они пришли в эту тесную комнатушку? Здесь же не поместится ни хирург, ни все его инструменты. И если ей не изменяет память (ведь их водили на экскурсию по всей больнице в самый первый день), операции проводятся на пятом этаже, а не на первом.
В следующую секунду Уна получила ответы на все свои вопросы. Над ними раздалось какое-то визжание, и кабинка поехала вверх. Уна вскрикнула и прижалась к стене. Санитары хмыкнули.
– Ты что, никогда лифт не видела? – спросил один из них.
Уна выпрямилась, но на всякий случай так и осталась стоять, опираясь на стену.
– Видела, конечно! – солгала она. – Просто задумалась.
Скрип механизмов очень пугал ее, да и от резкого подъема в животе начало бурлить еще больше. Она, конечно, слышала об этих катающихся вверх-вниз клетушках, но думала, что они есть только в дорогих отелях и магазинах. И она всегда недоумевала: как это люди могут доверять свою жизнь каким-то тросам и противовесу, который весит якобы столько же, сколько вся эта клетка, до отказа забитая людьми? Если бы она только знала, что эта комнатушка и есть та самая «камера смерти», то предпочла бы взбежать по лестнице.
Когда лифт, наконец, остановился, Уна просунула сквозь решетчатую дверь ногу и убедилась, что там действительно твердый пол. И только потом осторожно открыла дверь. Подумать только – она проехалась на лифте! На лифте! Да в Углах обзавидовались бы, если б только узнали.
Но Уне было некогда наслаждаться мыслями о том, как ее носили бы на руках в трущобах. Санитары понесли мистера Кеплера дальше, в огромный продолговатый операционный зал. Солнечный свет заливал его через целый ряд огромных окон. Вдоль стен рядами поднимались сиденья, а в самом центре вместо сцены стоял операционный стол.
У Уны вмиг пересохло во рту. В аудитории яблоку было негде упасть. Студенты стояли и сидели плечом к плечу, многие даже на лестнице. Второкурсница предупредила Уну, что операцию могут прийти посмотреть несколько студентов. Но Уна никак не ожидала, что зал будет набит битком.
Санитары положили мистера Кеплера на операционный стол, вынули из носилок жерди и удалились. Судя по испуганному умоляющему взгляду, сам мистер Кеплер был тоже потрясен размерами операционного зала и толпой зрителей. Уна подошла к нему и взяла за руку. Та была холодной и липкой от пота. Или это у нее самой потные ладони?
Уна понимала, что как сестра милосердия должна попытаться успокоить пациента, сказать ему что-то ободряющее… Но не могла и рта раскрыть, боясь, что ее голос предательски задрожит. Она просто сжала посильнее его ладонь и постаралась улыбнуться.
– Ты кто? – раздался строгий голос за спиной Уны.
Она резко обернулась и увидела перед собой полноватую медсестру с лицом в форме большого сердца.
– Я… э-э… Я сестра Келли… Я вместо сестры…
Черт возьми, как бишь там фамилия этой второкурсницы?
– Сестры Кадди?
– Да-да!
– Вы уже работали в операционной?
Уна закивала, не решившись ответить вслух.
Полноватая медсестра с недоверием смотрела на Уну пару мгновений, сузив и без того слишком маленькие глазки до еле заметных щелочек.
– Хорошо, тогда приступайте!
Уна снова кивнула и стала озираться в поисках кладовой. За операционным столом было сразу несколько дверей. Уна выбрала одну из них наугад и уверенно пошла к ней. Медсестры – тоже люди, в конце концов. И им свойственно иногда ошибаться, ничего страшного. Открыв дверь, она обнаружила за ней только склад лопат и метелок. Уна тихонько прикрыла эту дверь и открыла соседнюю. За этой оказалась кладовая со всевозможными лоточками, губками, бандажами разных размеров и полотенец. Уна набрала доверху всего, что вспомнила из пространного списка сестры Кадди, и еще кое-чего на всякий случай.
Вернувшись в операционную, она разложила все на длинном столе. Начала растворять карболовую кислоту, разливать раствор в тазики для рук и губок… и в какой-то момент поймала себя на том, что руки у нее уже не дрожат. Приготовив несколько тазиков для полоскания губок, Уна наполнила большой деревянный лоток опилками и разместила его под операционным столом. Ведь если кровь будет на полу, то кто-то из врачей может поскользнуться – об этом сестра Кадди тоже предупредила ее.
Уна старалась не обращать внимания на гул голосов пришедших на операцию студентов. На шум закипающего на маленькой плитке чайника. Но постепенно сердце перестало рваться из груди.
Когда ассистирующая медсестра разложила на своем столе все многочисленные медицинские инструменты, она подошла к Уне и, окинув оценивающим взглядом стол, снова послала ее в кладовую за несколькими губками и еще одним большим куском фланели. Потом велела принести еще воды для того, чтобы чайник непрерывно кипел, напомнив, что воздух вокруг операционного стола должен быть влажным и чистым.
Как раз когда Уна возвращалась с очередным лотком воды, пришли хирурги во главе с доктором Пингри. Уна так и застыла, чуть не уронив чайник. Она так увлеклась подготовкой к операции, что даже не подумала о том, кто будет ее проводить. Она попятилась назад, пока не уперлась в стену, желая только одного – вжаться в нее и слиться с ней. Если он только заметит ее, то, конечно, сразу вспомнит, кто она – первокурсница на испытательном сроке, которой вовсе не место в операционной!
К счастью, он не обратил на нее абсолютно никакого внимания. Он снял с вешалки клеенчатый фартук с пятнами въевшейся крови и надел поверх своего халата, а затем пошел прямо к операционному столу, даже не остановившись у тазика с раствором карболовой кислоты, который Уна приготовила для дезинфекции рук. Доктор Пингри встал в самом центре у операционного стола и обратился к аудитории:
– Сегодня вы увидите операцию по литотомии – удалению камней из мочевого пузыря. Я начну с…
В отличие от того дня, когда он читал лекцию Уне и ее сокурсницам, сегодня его голос был громким и звонким. Он долго говорил о пациенте и его состоянии на данный момент, но при этом даже ни разу толком не взглянул на него – словно не было разницы между живым человеком и столом с образцами костей.
Два других врача, что ассистировали доктору Пингри, фартуков надевать не стали, но сняли пиджаки и закатали рукава своих рубашек. Уна чуть не вскрикнула, узнав в одном из докторов молодого человека, который спас ее тогда с бренди. Как бы сделать так, чтобы он тоже не узнал ее?
Оба доктора сполоснули руки в растворе карболовой кислоты и подошли к доктору Пингри. Закончив довольно пространное описание того, как именно он будет проводить операцию, доктор Пингри представил обоих молодых людей: старший ассистент доктор Аллен и младший ассистент доктор Вестервельт. Уна заметила, что аудитория ахнула, услышав фамилию Вестервельт. Она тоже слышала где-то эту фамилию, но не помнила, где и когда. Сам доктор Вестервельт – тот самый спаситель Уны – залился краской.
Уна долила воды в чайник и по стеночке пробралась обратно к своему столу, стараясь ступать как можно тише, чтобы не привлекать к себе внимания.
Доктор Пингри отвернулся от аудитории, окинул пациента взглядом – и снова побагровел от злости.
– Почему пациент лежит неправильно? – прогремел он, строго взглянув на ассистирующую медсестру.
Та, в свою очередь, метнула полный негодования взгляд на Уну, которой не оставалось ничего, как только виновато улыбнуться и потупиться.
Несмотря на то что Уна каждый вечер штудировала разные пособия по медицине вместе с Дрю, она до сих пор понятия не имела о том, что такое литотомия. Пока ассистирующая медсестра спешно просовывала ноги пациента в похожие на седло конструкции, приподняв и разведя таким образом его ноги, доктор Пингри снова обратился к аудитории:
– Вот почему женщина никогда не сможет быть хирургом: она будет оперировать мочевой пузырь через рот, а не через промежность!
В аудитории раздались смешки, а ассистирующая медсестра снова недовольно покосилась на Уну.
– Так-то лучше, – сказал доктор Пингри, поворачиваясь к пациенту, но говоря достаточно громко, чтобы его слышала аудитория. – Теперь, когда все, наконец, готово, мой младший ассистент подготовит эфир и введет пациента в состояние медикаментозного сна, а доктор Аллен будет ассистировать мне.
Не «доктор Вестервельт», а «младший ассистент», от Уны не ускользнула эта деталь. Неужели этот молодой человек чувствует себя задавленным доктором Пингри так же, как она в свое время с Марм Блэй? Как некое безликое и безвольное существо? Но выражение его лица ничуть не поменялось, когда он подошел к столу Уны. Он схватил полотенце и кусок ваты и вернулся к операционному столу, даже не взглянув на нее. Уна испытала одновременно и облегчение, и досаду.