– Хорошо, я поговорю с сестрой Хэтфилд о том, чтобы она допустила вас и вашу подругу на процедуру. Но за это я тоже кое о чем попрошу вас…
Уна призадумалась. Правило номер пятнадцать: не попадай ни к кому в зависимость. Но Дрю очень нужно избавиться от тошноты при виде крови. А Уне очень нужна Дрю.
– Если вы добьетесь для меня и моей подруги разрешения присутствовать при переливании, я сделаю для вас все, разумеется, в рамках приличий.
– Договорились! – буркнул доктор Вестервельт и ушел, оставив Уну ломать голову над тем, что же теперь ей придется сделать для него.
Доктор Вестервельт сдержал слово – и уже через пару часов Уна и Дрю стояли рядом с ним в небольшом кабинете на втором этаже. Шторы раздвинули, и комнату заливал солнечный свет. Около окна стояла койка, на которой лежал очень бледный, болезненного вида мужчина. Другой, раздетый до майки и трусов, сидел в нескольких футах от него на стуле. На стоящем рядом с ним столе лежали подготовленные блестящие медицинские инструменты, а также два фаянсовых кувшина с водой и пустой металлический лоток, начищенный до блеска. В кабинете было шесть врачей и две сестры. Они без конца поправляли простынь под пациентом, измеряли его пульс и проверяли готовность всех инструментов. Словно певцы, распевающиеся перед концертом.
– А что, если я упаду в обморок перед всей этой компанией? – шепнула Дрю на ухо Уне.
Когда Уна прибежала к Дрю и объявила, что сегодня будет переливание крови и она договорилась об их присутствии на этой процедуре, та закричала, что не пойдет, и пыталась отвертеться как могла, придумывая разные отговорки. Ей надо срочно протереть еще раз подоконники, отмыть судна, следить за температурой воздуха в палате. Хотя на самом деле в ее палате все было давно начищено до блеска и не было никакого сквозняка, и при этом воздух был достаточно свежим и влажным. Уне пришлось силком утащить Дрю.
Уна взяла Дрю за руку, липкую от пота и дрожащую.
– Ты справишься. К тому же всем будет не до тебя.
– Но что если…
– Просто прислонись к стене, а я тебя поддержу.
Дрю кивнула, но по ее глазам было видно, что спокойнее ей не стало.
– Вы уверены, что ваша подруга действительно хочет видеть все это? – спросил Уну доктор Вестервельт, заметив, что Дрю начала часто дышать. – Если она станет еще бледнее, то, боюсь, ее перепутают с пациентом и начнут делать переливание крови ей самой!
– С ней все хорошо, просто переволновалась. А почему не начинают?
В этот момент дверь открылась и в комнату вошел мужчина с каким-то большим черным коробом на трех длинных деревянных ножках. Он довольно быстро установил эти ножки прочно на полу.
– Мы ждали фотографа, – пояснил доктор Вестервельт, кивнув на вошедшего.
По телу Уны пробежали мурашки. Единственный раз, когда она стояла рядом с фотоаппаратом, – это в отделении полиции. Теперь понятно, почему врачи и медсестры так долго и тщательно все проверяли и осматривали. Хорошо, что они втроем – доктор Вестервельт, Уна и Дрю – стоят у противоположной стены, а стеклянный глаз камеры обращен в другую сторону.
Фотограф – долговязый мужчина с глубоко посаженными глазами и носом с горбинкой – прошелся по комнате, прикидывая самую удачную точку для правильного соотношения света и тени и поправляя то одно, то другое. Тем временем врачи взвесили сидевшего на стуле мужчину.
– Это донор, – начал деловито пояснять доктор Вестервельт, – после процедуры его снова взвесят, чтобы понимать, сколько крови у него взяли.
– А как сделать так, чтобы его кровь текла в пациента, а не наоборот?
– Гравитация. К тому же на устройстве для переливания крови предусмотрено несколько затворных клапанов и резиновая груша, чтобы регулировать поток.
– А донор? Он не пострадает?
– Ну, некоторые падают в обморок, у некоторых гноится ранка. Но у такого крепкого и здорового мужчины все должно быть в порядке.
– И все же… Это же опасно… Почему нельзя использовать кровь животного или кровь уже умершего человека?
– Врачи пытались переливать человеку кровь животного, – затараторила Дрю, не дав доктору Вестервельту и рта раскрыть. – Они пробовали переливать кровь овцы, собаки, быка… Все попытки закончились смертью пациента. А кровь умершего человека нельзя переливать из-за коагуляции. Как только сердце человека перестает биться, кровь сразу начинает сворачиваться. Я читала об экспериментах по применению фосфатных растворов для дефибринации…
Уна понятия не имела, что такое «коагуляция» и «дефибринация», но была рада, что Дрю взбодрилась и стала вновь трещать без умолку. Доктора Вестервельта, похоже, впечатлили познания Дрю. Они мило беседовали вплоть до того момента, как фотограф объявил, что готов. И процедура началась.
Донор закатал рукав и повернул руку тыльной стороной вверх. Доктор взял скальпель и сделал несколько надрезов на локтевом сгибе донора, открыв вену. Донор вытянул руку, из которой капала кровь. Под нее подставили лоток. Кап, кап, кап…
Дрю шумно задышала и опять уставилась в пол.
Уна подошла к ней вплотную и схватила за руку.
– Не отводи глаз! Смотри!
Дрю лишь простонала что-то невнятное и так и продолжала смотреть в пол.
– Давай! Ты не можешь это пропустить! Он сейчас проколет ему вену!
Дрю даже не пошевелилась. Тогда Уна решила схитрить:
– А это какая вена? Бедренная или подколенная?
– Не тупи, подколенная вена проходит в ноге, а для переливания крови используют только плечевую вену!
Сказав это, Дрю взглянула на донора, чтобы убедиться в своей правоте.
– А что это за иглу доктор вставляет в вену? Какая-то булавка для лацкана… Или это из игольницы его жены?
Дрю вздохнула и закатила глаза. Подняв голову и неотрывно глядя на донора, она стала пояснять:
– Это же канюля! С тонким заостренным концом, но полая внутри, чтобы по ней могла течь кровь.
И они обе стали смотреть, как доктор вставляет канюлю в вену. Как только острый конец канюли оказался в вене, кровь закапала с другого ее конца. Дрю слегка пошатнулась, но глаз отводить не стала. Доктор подсоединил к канюле тонкую резиновую трубочку, которая сразу потемнела, заполнившись кровью. Закрытый клапан остановил поток крови примерно в середине этой резиновой трубочки.
В вену пациента тоже ввели канюлю, трубочки с двух сторон подсоединили к резиновой груше и открыли клапаны. И кровь донора потекла в вену пациента. Иногда грушу сжимали, чтобы ускорить поток. Уна крепко сжала руку Дрю. Лицо Дрю было белым как мел, крупные капли пота покрыли ее лоб. Но она не упала в обморок.
– Завораживающее зрелище, да? – шепнул Уне доктор Вестервельт.
Та кивнула, хотя все это время наблюдала за Дрю, а не за самой процедурой. На койке лежал умирающий пациент, бледный и измученный, но получивший надежду на жизнь благодаря этому донору. Сколько еще мужчин и женщин можно будет спасти таким вот способом? Уна тут же стала думать о матери. Точнее, о ее обугленном трупе. Может, когда-нибудь научатся воскрешать и обгоревших при пожаре людей? Может, она сама будет это делать? Уна отбросила эту глупую мысль. Она здесь просто отсиживается. Ее жизнь там, на улице – воровская жизнь. Так было всегда. И так всегда будет.
Врачи столпились вокруг донора и пациента, а медсестры вытерли следы крови и накрыли места проколов на руках мужчин марлей. Как только все было готово, фотограф встал за камерой и нырнул головой под черную занавеску.
– Все смотрите на пациентов, не на меня! – крикнул он из-под занавески.
Доктора и медсестры подчинились. Фотограф подкрутил какие-то рычажки в своей камере, а потом сказал:
– Народу как-то мало. Вот вы трое, – он указал на Уну, Дрю и доктора Вестервельта, – идите и встаньте сзади, за остальными!
Уна чуть не вскрикнула от неожиданности.
– О нет-нет! – начал было отказываться доктор Вестервельт. – Мы же не принимали участия в процедуре, мы только смотрели!
– Ну вот и смотрите с той стороны! – раздраженно сказал фотограф, указывая на небольшое пустое пространство между медперсоналом и дальней стеной.
Доктор Вестервельт вопросительно посмотрел на другого врача, который открывал вены обоим мужчинам и теперь держал в руке резиновую грушу. Тот кивнул, и доктор Вестервельт пересек комнату и встал среди остальных.
– Ну? – занервничал фотограф, вопросительно глядя на Уну и Дрю, которые даже не пошевелились. – Пошевеливайтесь, донора ведь нельзя обескровить совсем!
– Нет-нет, нам нельзя. Мы… – запротестовала Уна.
– Все в порядке, – прошептала Дрю. – Я не упаду в обморок.
И с этими словами Дрю взяла Уну за руку и потащила за собой.
– Не забывайте смотреть только на донора и пациента! – приказал еще раз фотограф и вновь скрылся под черной занавеской.
Опять этот звон в ушах! Зажатая между стеной и Дрю, Уна чувствовала себя мышкой, чей хвост прижала лапкой кошка. Сейчас ее опять сфотографируют, и ведь она никак не может убежать!
– Замерли! – крикнул фотограф.
Уна опустила голову и прижалась к доктору Вестервельту намного сильнее, чем это позволяли приличия, чтобы его тень упала ей на лицо. Черт бы побрал Дрю с ее тошнотой при виде крови и весь этот авантюрный план по ее спасению! Затвор камеры щелкнул, навсегда запечатлев этот момент и Уну.
Глава 24
На той же неделе в воскресенье после мессы Уна села в трамвай, шедший по Третьей авеню, чтобы выполнить обещание, данное доктору Вестервельту. Когда-то ей нравилось быть в самом центре города, в толпе, – но сейчас она нервничала, и от этого чесалось все тело, словно у нее завелись вши. Да, на надземке вдоль Шестой авеню можно доехать до Центрального парка быстрее, но на том маршруте было больше шансов встретить кого-то знакомого, а Уне этого только и не хватало сейчас. Она и так еле дышала всю дорогу, пока, наконец, не доехала до Семьдесят шестой улицы.
Ее внешний вид – а одета она была сейчас как вполне обеспеченная леди – точно не вызовет подозрений у копов. Уна пыталась успокоить себя этим. Главное, не дать им повода рассматривать ее слишком долго. Миссис Бьюкенен сделала просто невозможное – отчистила пальто Уны и зашила на нем все дырочки. Даже если явно перешитая подкладка и огромное количество карманов и вызвали у нее подозрения, она ничем не выказала этого. В сочетании с меховой шапкой Дрю, накидкой и муфтой наряд получился очень богатый. И все же гораздо спокойнее и увереннее она чувствовала себя в платье и чепце медицинской сестры за высокими стенами больницы Бельвью.