Уна проводила их взглядом, а затем снова присоединилась к девушкам у окна. Те говорили о том, какой они представляют себе операционную.
– Даже не знаю, как я справлюсь с работой под взглядами всех этих студентов! – щебетала одна из них.
– Да они все так поглощены операцией, что ты можешь задрать юбку до ушей и сплясать канкан – они даже и не заметят! – парировала Уна.
– А ты что, уже была там? – робко спросила одна из девушек.
– Я? Э-э… Ну, нет, просто мне рассказывали.
– А ты хоть раз видела, как танцуют канкан? – спросила другая почти шепотом.
– Нет, конечно, – надулась Уна, изо всех сил изображая оскорбленный вид, – но я видела изображение танцующих канкан девушек на рекламной листовке.
– И что, они правда задирают юбки выше колен? – с блеском в глазах и тоже шепотом спросила Дрю.
– Что там про выше колен, мисс Льюис?
Все вздрогнули, услышав голос сестры Хэтфилд.
Дрю вмиг залилась краской.
– Э-э…
– Ампутация ноги выше колена! – стала спасать ситуацию Уна. – Мы как раз говорили о том, какую повязку лучше всего наложить в этом случае.
– И к какому выводу вы пришли? – спросила сестра Хэтфилд, сузив глаза.
– Ну… Лучший тип повязки для такого пациента…
– Полтора дюйма пластыря, чтобы скрепить края раны, а сверху корпия и промасленный шелк, – тут же выпалила Дрю.
Сестра Хэтфилд что-то пробурчала и ушла дальше. Девушки тоже разошлись, бросая на Уну укоризненные взгляды, словно их едва не исключили из-за того, что Уна просто упомянула канкан.
Уна с Дрю стали хихикать, как только оказались вне зоны слышимости.
– Я никогда не встречала таких, как ты, Уна! И откуда в тебе только такая находчивость?
– Это я-то находчивая? А откуда девушка, которая еще несколько дней назад хлопалась в обморок при виде крови, может точно знать, какую повязку надо наложить после ампутации?
Дрю пожала плечами.
– Из книг, конечно же!
Сказав это, Дрю ушла за новой порцией сладостей, и Уна осталась без собеседницы. Дрю ей не подруга – это не в ее правилах, – но все же приятно, что есть с кем вот так похохотать!
Уна допила чай и стала смотреть в окно. Солнце снова спряталось за облаками, отчего сверкавшая и искрившаяся еще пару минут назад водная гладь стала тусклой и серой. Какая-то суета у главного входа привлекла ее внимание. Потом она разглядела в этой суете силуэты – и ее вмиг бросило в жар. Чашка с блюдцем выпали из рук и разлетелись вдребезги. Уна в смятении стала поглядывать то на осколки у ее ног, то снова в окно. Там, у входа в корпус для душевнобольных, стоял смотритель О’Рурк, а рядом с ним два копа.
Глава 26
Корпус для душевнобольных представлял собой одноэтажное кирпичное строение вдоль южной стороны внутреннего двора и почти упирался в набережную Ист-Ривер. Уна никогда не была там, даже во время экскурсии по больнице в их первый учебный день, потому что это было одно из немногих отделений, куда ученицы не допускались. Из редких разговоров с сестрой Кадди Уне удалось узнать, что директриса Перкинс отказалась отправлять туда на стажировку своих подопечных ввиду того, что в этом отделении очень мало докторов, которые могли бы за ними присматривать. Так что в качестве обслуживающего персонала там работали не чуждые выпивке выходцы из трущоб, профессионализм которых был вполне соразмерен их жалкой заработной плате.
В этом отделении был всего один врач на всех пациентов, число которых неуклонно росло. Этот врач вместе с городским инспектором по душевнобольным осматривали каждого пациента и выносили вердикт о его душевном здоровье и, при необходимости, выписывали документы для перевода в приют на острове Блэквелла.
Несколько раз, проходя мимо корпуса в сумерках, Уна слышала крики и видела какие-то смутные силуэты за зарешеченными окнами. Некоторые медсестры проходили мимо этого отделения только в крайнем случае и только в сопровождении сторожа. Уна видела в своей жизни достаточно так называемых душевнобольных и прекрасно понимала, что таковыми признавали в том числе и тех, кто был просто неудобен по каким-то причинам. И все же она каждый раз крестилась и шептала молитву перед тем, как пройти мимо отделения, особенно если было уже совсем темно.
Но сейчас она должна зайти внутрь. Должна, хотя и понимает, что увидит там нечто ужасное. Миссис Хобсон и еще несколько старших медсестер сгрудились вокруг нее, услышав звон разбившейся посуды. Они были крайне удивлены тому, как Уна внезапно побледнела и стала рассеянно смотреть куда-то вдаль. Уну отправили в ее комнату и велели прилечь.
Уна ушла, но совета не послушалась. Она спряталась на лестнице у кабинета смотрителя и простояла там до тех пор, пока тот не вернулся из внутреннего двора. Затем выскользнула во двор и наблюдала, прячась в тени под аркой, пока не убедилась, что копы ушли.
Зачем они приходили сюда? Явно не за ней. Но сердце ее вновь отчаянно забилось, словно птица, случайно залетевшая в дымоход. Полицейские приходили в больницу по самым разным причинам, успокаивала себя Уна. Доставляли сюда пропойц и прочий сброд. Заболевших заключенных лечили тоже под полицейским надзором. Но почему тогда санитар так торопился, а выражение лица смотрителя О’Рурка вдруг так сильно изменилось? Нет, Уна должна узнать, в чем дело.
Солнце садилось в облака. Внутренний двор заполнили длинные тени. В сумерках Уна была бы, конечно, не так заметна, но если приходили за ней, то до темноты ждать нельзя. Она медленно вышла из своего укрытия и стала, крадучись, пробираться вдоль стен. Ее юбка в мелкую полоску цеплялась за шершавую стену. Но идти через лужайку нельзя, ведь ее могут увидеть те самые старшие медсестры, что велели ей отдыхать. Дойдя до входа в корпус для душевнобольных, Уна остановилась, выпрямилась и спокойно, неторопливо стала подниматься по лестнице. Правило номер пять: веди себя естественно.
Как только она вошла в здание, резкий запах ударил ей в нос. И это был не запах дезинфицирующих средств, к которому она уже успела привыкнуть за это время, а знакомый запах всевозможных человеческих выделений, какой стоит на задних дворах питейных заведений. Уна прикрыла нос носовым платком и двинулась по широкому коридору, проходящему ровно посередине здания, в поисках санитара, прибежавшего за смотрителем.
По обеим сторонам коридора были грубо отесанные двери. Взглянув в глазок одной из них, Уна увидела набитую людьми комнату, освещенную только тусклым светом из маленького окошечка. Пациенты теснились на соломенных тюфяках, от их дыхания поднимались облачка пара. Некоторые ходили из угла в угол, как звери в клетке, другие застывшим взглядом смотрели в зарешеченное узенькое окошечко.
По телу Уны пробежали мурашки. Она хорошо знала, что ожидает этих людей на острове Блэквелл – и бедных, и богатых: «Восьмерка», серое восьмиугольное здание, сулящее только ужас и смерть. Там пациентов обливают ледяной водой, привязывают к кишащим вшами койкам и одевают в смирительные рубашки. И шанс выбраться оттуда живым ничтожно мал.
В случае поимки немногим лучшая участь ожидает и ее. Уна пошла по коридору, изо всех сил стараясь игнорировать крики и стоны, отдающиеся эхом повсюду. Она нашла санитара в самой последней по коридору палате. Он стоял на четвереньках, вытирая с пола рвоту, и встретил ее удивленным и подозрительным взглядом. Пациенты тоже уставились на Уну.
– Вы заблудились, мисс? – произнес, наконец, санитар.
– Нет, я искала вас. Хотела кое-что спросить.
– Что, вашим пациентам не понравился ужин? Так я тут ни при чем.
Он шумно отжал тряпку.
– Они так и не нашли мяса в супе, да? Ну так, скажу по секрету, это повар украл его.
– Нет-нет, я о другом.
– Опийную настойку я тоже на трогал, если что!
– Вообще-то, я хотела спросить, почему приходила полиция.
Санитар встал и пошел к выходу из палаты, неся ведро с грязной водой. Вытер он далеко не все. Лицо у санитара было молодое, но он шел шаркая, как старик.
– Вы заметили их, да?
С этими словами санитар прошел мимо Уны и пошел в туалет выливать грязную воду.
Уна поспешила за ним.
– Смотритель О’Рурк, кажется, встревожился. Не знаете, зачем они приходили?
– А вам-то что?
– Директриса Перкинс поручила мне разобраться, в чем дело.
Если уж врать, то лучше не упоминать третьих лиц. Но Уне нужно было на кого-то сослаться.
– Вдруг сестрам что-то угрожает.
Санитар ухмыльнулся.
– Уже не угрожает.
– Что вы хотите этим сказать?
– Вчера ночью было самоубийство. Там, в женском отделении.
Санитар кивнул головой в сторону ряда палат, расположенных дальше по коридору и отделенных решетчатой дверью.
– В морге в этом самоубийстве не нашли ничего особенного, но копы, сами знаете… Они всегда тут как тут, особенно если чуют, что им перепадет пара монет.
– Пара монет? О чем это вы? – как можно с более наивным выражением лица спросила Уна.
Санитар кивнул головой.
– Ну, дело-то довольно подозрительное. Смотрителю не хотелось бы, чтобы попало в газеты…
Услышав все это, Уна выдохнула. Значит, копы приходили не по ее душу. И какого дьявола ей только пришло в голову такое? О том, что она может быть здесь, знает только Барни. И больница Бельвью – вовсе не то место, где стоит искать сбежавшую подозреваемую в убийстве. А если и искать, то явно не среди персонала. Хотя, конечно, бывают исключения…
Уна откашлялась, чтобы не рассмеяться.
– Рада была это услышать. Пойду передам мисс Перкинс.
– Рады слышать о самоубийстве?
– Нет, самоубийство – это, конечно, ужасно. Но, по крайней мере, персоналу ничего не угрожает.
С этими словами Уна развернулась и медленно пошла к выходу. Хотя на самом деле хотела как можно быстрее выйти на свежий воздух.
– А вам не любопытно, что было подозрительного?
– Насчет чего? – бросила Уна через плечо.
– Насчет самоубийства.
Уна нехотя развернулась к санитару.