Но вот он перестал, наконец, смеяться и подошел к ней на шаг ближе. Руки его без конца теребили пуговицы и лацканы, пока он не спрятал их снова в карманы. Взгляд его вновь забегал по сторонам. Он поцелует ее сейчас? Она не позволит ему. Тот поцелуй на озере был ошибкой. Нелепая беспечность. Она не может позволить себе допустить ее снова. Только почему губы ее замерли в ожидании?
Однако, к ее облегчению и разочарованию, Эдвин не стал подходить ближе.
– Шутки в сторону, мисс Келли. Я очень надеюсь, что вы позволите мне увидеть вас снова. Ухаживать за вами. Тайно, естественно. Я ни в коем случае не хочу вас скомпрометировать.
Уна удивленно заморгала. Она была готова к попытке повторить поцелуй. Но это? Она спрыгнула с конторки и отошла подальше от Эдвина.
– Зачем вам это?
– Потому что вы – самая очаровательная из всех женщин, которых я когда-либо встречал. Добрая, острая на язык и с прекрасным чувством юмора. Вы постоянно возражаете мне, вместо того чтобы бездумно и покорно поддакивать.
Тем временем Уна продолжала пятиться назад, пока не оказалась зажатой между конторкой и чаном с какой-то резко пахнущей жидкостью.
– Это все не про меня.
– Вот, видите, вы и сейчас возражаете.
– Я не могу! – простонала Уна, но без особой убедительности.
– Вам не нравлюсь лично я или необходимость часто врать?
– Не вы, конечно, – отозвалась Уна прежде, чем успела обдумать свои слова. – Вы… тоже весьма очаровательны, но я…
Он снова набрался смелости и сделал шаг к ней.
– Тогда умоляю вас, дайте мне шанс! Если, конечно, необходимость держать наши встречи в тайне не настолько претит вам.
Ладони Уны вмиг вспотели, а во рту пересохло, словно она была поймана с поличным при краже в особо крупных размерах. Разум уверял ее, что ей надо засадить этому самонадеянному доктору коленом промеж ног и бежать. Но сердце ее желало только одного – чтобы он подошел еще ближе. Она снова хотела ощутить вкус его свежего мятного дыхания и от всей души желала быть именно такой женщиной, какой он ее себе представлял. Еще пара шагов – и он снова поцелует ее. Все тело Уны застыло в трепетном оцепенении. Но вместо поцелуя он нежно сжал ее ладонь.
– Прошу, вас, умоляю, скажите да, мисс Келли!
– Уна!
– Уна…
Он произнес ее имя медленно, словно смакуя глоток дорогого вина.
– Значит, да?
Она не может позволить себе расслабляться ни на секунду. Недавнее появление копов напомнило ей об этом. А Эдвин с его чарующей улыбкой, слишком идеальными белыми зубами, теплыми и нежными прикосновениями… Он вскружит ей голову. Это опасно. Слишком опасно. Уна отдернула руку и протиснулась мимо него к двери.
– Нет, доктор, я не могу, простите. В моей жизни и без того слишком много тайн.
Глава 29
Уна понимала, что мысль о причастности санитарки из отделения для душевнобольных к убийству Бродяги Майка, скорее, абсурдна. Пожалуй, даже бредовая. Эти две смерти никак не связаны друг с другом.
Но все же Уна никак не могла перестать думать на эту тему. Ей просто необходимо было получше рассмотреть ту санитарку. Следующим утром, пока все ученицы протискивались в демонстрационный зал на очередную лекцию по правилам наложения бандажей, компрессов и постановке примочек, Уна выскользнула через заднюю дверь и побежала в сторону главного корпуса больницы. Предварительно она взяла с Дрю обещание, что та покажет и расскажет ей вечером все, что она пропустила.
– А что, если одна из старших медсестер заметит твое отсутствие и спросит меня, где ты? – недоумевала Дрю.
– Ну, скажи им, что я заболела.
– Я не буду врать…
– Это не ложь. Это просто преувеличенная правда. У меня действительно голова раскалывается с самого утра. К тому же если ты не сама придумала, то не считается.
Дрю скрестила руки, явно не убежденная.
– Ну пожалуйста! Я обещала одной пациентке прийти, чтобы попрощаться с ней перед выпиской. У нее очень тяжелая жизнь…
У Уны как-то странно пересохло в горле, и каждое слово давалось ей с трудом.
– Да и со здоровьем у нее… Камни везде: в почках, желчном пузыре… и даже простате!
– Простате? Ты же вроде сказала, что это женщина…
– Ну… да… Вообще-то, это гермафродит…
Сказав это, Уна облизала свои пересохшие губы и шумно сглотнула.
– Я же говорю – человек с тяжелой судьбой. Она очень расстроится, если я не приду. У нее может даже случиться рецидив!
Дрю нехотя согласилась.
И вот Уна идет мимо рабочих, строящих новую проходную, и пересекает лужайку. Во рту у нее по-прежнему сухо. Надо было попить кофе или хоть водички глотнуть перед выходом. Ложь не всегда давалась ей легко. Поначалу она вообще вся дрожала и мямлила так, словно говорит с набитым ртом. Но это было давно, больше десяти лет назад, когда она была еще совсем ребенком. Сейчас она уже профессиональная взрослая воровка, и во вранье она тоже успела наловчиться. Она ведь обманывает Дрю с самого первого дня. Так какая разница, если будет одной маленькой ложью больше?
Оголенные деревья и кусты обрамляли лужайку. По жухлой траве шли, пересекаясь, тропинки: к различным отделениям, главному зданию и причалу. Несколько пациентов ковыляли на костылях или сидели на скамеечках. Но зима была довольно холодной, и большинство из них оставались в палатах. Уна нашла скамейку возле отделения для душевнобольных. Та была спрятана за большим разросшимся кустом. Слегка склонившись влево и вытянув шею, она могла наблюдать за задним крыльцом этого отделения, которое и было выходом из его женской части.
Уна достала из кармана книгу и сделала вид, что увлечена чтением. В последнее время она то и дело выглядывала на лужайку из окна своего двенадцатого отделения, чтобы посмотреть, не вернулись ли копы. И успела заметить, что та санитарка часто выскакивает на крыльцо, чтобы тайком глотнуть из своей фляжки. Так что теперь надо просто немного подождать. Если бы ей только удалось разглядеть лицо этой санитарки при дневном свете, она сразу смогла бы определить, встречались ли они когда-то раньше – будь то в трущобах или в ту злосчастную ночь убийства Бродяги Майка.
Не прошло и пары минут, как Уна услышала скрип двери. На пороге крыльца появилась санитарка. Уна подняла голову от книги, вытянула шею и стала разглядывать ее лицо сквозь ветви куста. На голове у женщины сегодня вместо засаленного платка был пышный голубой чепец, а седоватые волосы она собрала в пучок. Она огляделась, потом быстро достала из кармана фляжку и присосалась к ней. Какие-то знакомые черты в лице этой женщины все же есть… Может, брови? Такие разросшиеся и выгоревшие… А левую пересекает тонкий шрам…
А может, и не брови. Но что-то в ее лице все же казалось знакомым. Уна отложила книгу и придвинулась поближе, чтобы еще лучше разглядеть это лицо. Может, отсутствующий зуб? Нет, в этом городе зубов не хватает у каждого второго… Ветви куста цеплялись за одежду Уны и царапали ее руки, но она все наклонялась вперед. Хоть чуточку ближе… Санитарка сделала еще глоток и завинтила крышку на своей фляжке. Пальцы рук толстые, с большими костяшками.
– Вы что-то потеряли? – раздался вдруг голос за спиной Уны.
Уна вздрогнула, взмахнула руками и упала вперед лицом прямо в куст. Прежде, чем она успела опомниться, сильная рука схватила ее и вытащила из куста.
– Простите, мисс Келли, я не хотел вас так напугать, – смущенно проговорил Конор, ставя ее на ноги и отпуская руку.
Уна отряхнула юбку и поправила чепец. Она обернулась, но санитарки уже и след простыл. Проклятье!
– Ой, вы, похоже, порезались!
Конор торопливо достал из кармана платочек и стал отирать им щеку Уны. Щеку саднило, и платок испачкался кровью.
– Да ничего страшного, просто царапина… – отмахнулась Уна.
Он хотел было отереть ей щеку еще раз, но она уклонилась, бросив взгляд на главное здание больницы. Если их заметят, ей придется долго объясняться с директрисой за такую фамильярную сцену. К тому же от его прикосновения у нее вмиг побежали мурашки по спине.
Уна вернулась к лавке, на которой оставила книгу. Конор присел рядом с ней.
– Я просто…
– Могу я…
Они начали говорить одновременно. Конор улыбнулся и жестом попросил Уну закончить фразу.
– Я просто искала в этих кустах… свою перчатку.
– Я вам помогу. Когда вы последний раз ее видели?
Конор попытался было подняться со скамейки с твердым намерением броситься в куст искать перчатку Уны, но она придержала его за рукав:
– Ой, не беспокойтесь! Я наверняка оставила ее у себя в комнате.
Некоторое время они сидели в неловкой тишине. Уна изо всех сил старалась не показывать досады, хотя Конор бесцеремонно прервал ее слежку за санитаркой, и та теперь неизвестно когда еще выйдет снова.
Гораздо спокойнее было сидеть с ним бок о бок в церкви во время мессы, когда все, затаив дыхание, слушали священника, или возвращаться потом домой по улицам, забитым машинами и перемигивающимися светофорами. Он был неплохой человек, и, в принципе, Уна не имела ничего против его общества. Они смеялись вместе над тем, что никто из ее учениц не посчитал бы забавным. Но он обращал внимание на странные вещи – бродяг, торгашей, уличных девок… Увидев их, он начинал говорить о том, как они опасны и как отравляют весь город, но потом, опомнившись, извинялся. Если бы он знал, кто Уна на самом деле, она бы тоже стал ее презирать. Как, впрочем, и остальные ее новые знакомые.
Уна тешила себя надеждой, что Дрю и Эдвин проявили бы сочувствие и понимание, услышав всю историю ее жизни. Но понимать и желать по-прежнему общаться с ней – это далеко не одно и то же.
Наконец, Конор откашлялся и сказал:
– Говорят, в том отделении пару дней назад кто-то повесился!
– Да, я тоже слышала об этом.
– Ужас!
– Э-э… Как вы думаете…
Уна осеклась и задумалась, стоит ли ей продолжать. Наверное, если рассказать ему о своих подозрениях по поводу этой санитарки, он решит, что она сама сошла с ума. Но с кем же ей еще поделиться этими мыслями?