– Не глупи!
– Да не сейчас же! Когда закончишь учебу.
– Это еще полтора года!
Он не спеша провел пальцем по ее щечке, а потом спустился ниже по шее. И снова эти мурашки…
– Я терпеливый, я подожду.
Она склонила голову ему на плечо, и на миг ей показалось, что это все вполне реально: они будут тайно встречаться, она доучится, они поженятся и будут вместе работать в больнице. Но потом реальность пробила ее словно током. Она же воровка! И ее до сих пор ищут по обвинению в убийстве! Нет, нельзя! Ведь каждый день был бы еще одной ложью!
Она жадно вдохнула его запах – мыло, крем после бритья и мята – и отступила от него. Поправила фартук и волосы.
– Нет, нам нельзя.
– Почему?
– Ну… начнем с того, что ты не католик.
– И что?
– Но ведь я католичка!
Вообще Уна никогда не придавала этому значения, но сейчас этот аргумент был едва ли не спасательным кругом.
– К тому же… У тебя ведь так много работы в больнице… Тебе не до семьи!
– К тому времени, как ты доучишься, у меня будет уже своя клиника и будет столько времени на семью, сколько ты пожелаешь!
Он обнял ее за талию и снова привлек к себе.
– И даже больше!
Его дыхание обжигало ей шею.
– Эдвин, мне надо идти… – взмолилась Уна, не в силах, однако, оторваться от Эдвина.
В ответ он снова начал целовать ее. Сначала в губы, потом за ушком, потом ямочку на ее шее почти под воротником…
– Эдвин…
– М-м?
– Нам пора…
И тут в коридоре раздался голос доктора Пингри.
– Вестервельт!
Уна и Эдвин в страхе отпрянули друг от друга.
– Сестра, вы не видели доктора Вестервельта?
– Боюсь, что нет, – послышался голос второкурсницы.
Доктор Пингри недовольно заворчал и пошел дальше по коридору.
– Похоже, тебе пора, – заключила Уна.
Эдвин тяжело вздохнул. Поправил жилет и направился к двери. Но тут же рванулся обратно и еще раз страстно поцеловал Уну.
– Я уезжаю завтра на этот симпозиум по методам Листера. Он будет в Филадельфии. Обещаешь подумать над моим предложением, пока я буду там?
– Эдвин, дело не только в религии и твоей занятости. Просто я…
Но она запнулась и так и не смогла сказать ему всей правды.
– Что бы то ни было, это не имеет значения, – заверил ее Эдвин. В луче света, что проникал в темную кладовую через узкий проем двери, выражение его лица казалось еще серьезнее. – Верь мне!
Она всей душой желала верить ему.
Она снова попыталась собраться с духом и сказать ему всю правду. Но резкий оклик доктора Пингри не дал ей вымолвить и слова.
Эдвин приоткрыл дверь кладовой ровно настолько, чтобы протиснуться в проем.
– Просто обещай мне подумать над этим.
– Обещаю, – солгала Уна.
Глава 40
Установилась теплая погода, и, пользуясь этим, в больнице неожиданно решил выступить мистер Барнум[48] со своими артистами.
– Ходячие пациенты могут спуститься во внутренний двор, чтобы посмотреть представление, – инструктировали старшие сестры Уну и ее сокурсниц за завтраком. – Выздоравливающие, которые не могут спуститься по лестнице, могут смотреть с балконов. Проследите, чтобы у каждого из таких пациентов с собой было одеяло на случай, если потянет холодный ветер с реки. Пациенты с пневмонией и инфекциями не допускаются. При возникновении сомнений консультируйтесь у докторов.
Сокурсницы Уны наскоро поглощали свой завтрак, с волнением ожидая выступления знаменитого иллюзиониста. В Бельвью мерное течение жизни нарушалось крайне редко, тем более увеселительными мероприятиями. Многие девушки – и Уна в том числе – ни разу не видели представления мистера Барнума. Зрители его представлений были отличными объектами заработка для карманников, но поговаривали, что если вор попадется, то мистер Барнум не станет возиться с полицией, а просто бросит его в клетку к львам. Уна никогда не доверяла слухам, но все равно обходила цирк стороной.
– Самый подходящий момент! – шепнула Уне Дрю, когда они расходились по отделениям после завтрака. В этот день Дрю неожиданно встала позже ее и копалась так долго, что они чуть не пропустили завтрак. И до сих пор ничего не сказала про объявление сестры Хэтфилд.
– Для чего?
– Чтобы пробраться в вытрезвитель!
Они много раз обсуждали свой план с тех пор, как Дрю читала Уне рассказ «Убийство на улице Морг». И с каждым разом Дрю все больше хотела претворить его в жизнь. Проверить их способность делать наблюдения, а затем интерпретировать их. Уна же, наоборот, все больше сомневалась… А если убийца скрывается здесь, в Бельвью? Стоит ли продолжать искать его? И разве не лучше ей затаиться? К тому же в животе у нее возникало неприятное чувство, словно она выпила скисшее молоко, от одной только мысли, что она впутывает в эту авантюру Дрю. Сама Уна с каждым днем все меньше думала о смерти Дейдре и искренне надеялась, что Дрю вскоре предпочтет снова учить ее разбираться в медицинских терминах, а не искать убийцу.
– Как только мы усадим пациентов смотреть представление, – продолжила Дрю, – мы можем встретиться в фойе и вместе пойти вниз. Все будут так поглощены зрелищем, что не заметят нашего отсутствия.
– А что мы скажем дежурной сестре? Она заподозрит неладное, если заметит, что мы там разнюхиваем!
– О, об этом я и не подумала.
– И что ты скажешь второкурснице в твоем отделении? А мистеру О’Рурку?
– Ну… э-э… скажу, что…
Уна отвела Дрю в сторонку, как только они прошли мимо садовников, терпеливо рыхливших землю. Рассветное солнце весело прыгало на волнах реки, и Уна прикрыла рукой глаза.
– Это не игра, понимаешь? Мы не можем ходить и вынюхивать, как герои твоих любимых детективов. Может, бросить этот план, а?
– Да? И так и не узнать правды? А что, если твои подозрения верны и убийца уже подбирается к новой жертве? Я вот не смогла бы жить спокойно, зная, что могла предотвратить убийство, но ничего для этого не сделала. И ты тоже не сможешь, Уна Келли!
Уна опустила голову. Дрю ошибалась: она преспокойно жила бы с этой мыслью. Но разочаровывать Дрю не хотелось, и она промолчала. К тому же Дрю уже закусила удила, это очевидно.
– Хорошо. Как только управишься с пациентами в отделении, бери одеяло и скажи старшей, что пойдешь присмотришь за теми, кто на лужайке. Ведь кто-то из них наверняка забудет одеяло и замерзнет. Если встретишь кого-то на лестнице, скажи то же самое. И не жди меня в коридоре, это будет подозрительно. Спускайся в подвал и жди меня в ночлежке. В это время там обычно никого. Поняла?
Дрю закивала – слишком радостно, по мнению Уны, – и они разошлись по своим отделениям.
В полдень труппа акробатов и цирковых артистов под руководством мистера Барнума собралась на лужайке, готовая начать представление. На молодой травке расстелили длинную ковровую дорожку, а рядом поставили стол со всем необходимым реквизитом. Вокруг импровизированной сцены поставили стулья. На них расселись те пациенты, которые могли сами спуститься во двор. Позади стоял персонал. Посмотреть представление высыпали все: медсестры, доктора, санитары, прачки, поварихи… Даже смотритель О’Рурк и мисс Перкинс пришли. На балконах толпились те, кто не осилил спуск по лестнице. Они перегибались через перила, чтобы лучше все рассмотреть.
– Прошу вас, осторожнее! Пусть летают только акробаты! – суетилась Уна, умеряя любопытство тех из пациентов, кто слишком опасно свисал с перил. Она убедилась, что у каждого пациента есть одеяло и стул на случай, если стоять больше не будет сил. Лица пациентов светились радостным предвкушением. Так приятно было видеть их такими, а не скорченными гримасой боли. И Уна слегка задержалась, всматриваясь в эти лица.
Когда представление началось, все улыбались, и не столько трюкам акробатов, сколько потому, что у всех поднялось настроение. Может, это действительно поможет им скорее выздороветь.
Но уже через пару минут Уна пришла в себя. Она схватила одеяло и сказала старшей, что на лужайке один из их пациентов дрожит от холода. Ни в коридорах, ни на лестнице никого не было, больница словно вымерла. С лужайки доносились взрывы оваций, перемежаемые напряженной тишиной.
Уна прошла через холл и вышла из корпуса, как раз когда циркачи забрались на плечи друг другу и построили пирамиду из четырех человек. Она захлопала вместе со всеми, спускаясь к дорожке. Сейчас, когда все только и делают, что восторженно наблюдают за гимнастами, можно было, не боясь быть замеченной, спускаться в подвал. Но тут Уна увидела, как акробат, стоявший на самом верху, выпрямился в полный рост, а затем присел на корточки и прыгнул головой вниз. Она встала в ужасе как вкопанная. Сделав в воздухе двойное сальто, он благополучно приземлился на обе ноги. Все восторженно закричали и захлопали.
– Впечатляющее представление, да?
Уна оторвала взгляд от акробатов и увидела, что рядом с ней стоит Конор.
– В жизни не видела ничего подобного.
– Неужели? У вас в северных штатах цирков нет?
Уна снова перевела взгляд на акробатов. Тот из них, что оказался теперь на верху, спрыгнул и, дважды перекувыркнувшись, приземлился на шпагат.
– М-м? Э-э… Нет… То есть да, есть, просто мне никогда не удавалось сходить.
– Да тут весь остров – сплошной цирк, разве нет? Взять хотя бы набережную или Малберри-Бэнд… Сплошные юродивые, воры да прочий сброд.
Уна сжала пальцы под одеялом. Что-то он слишком заносчив для выходца из низов.
– Легко презирать бедных, когда сам сыт и есть крыша над головой. Но когда вы только покинули Ирландию, вам самому наверняка пришлось несладко.
– Несладко, верно. Но мы же с вами остались порядочными людьми? Значит, это вполне возможно.
Уже в который раз Уна ужасалась при мысли о том, какой бы мерзкой тварью он ее считал, если бы знал, кто она на самом деле. Так что не стоит спорить с ним и лишний раз рисковать. Уна разжала пальцы и очаровательно улыбнулась.