– Вы что, действительно украли шарф этой мисс Зазнайки?
– Нет! Но я украла карманные часы доктора Пингри!
Глаза сестры Кадди расширились.
– О, этого старого брюзги? Ну и поделом ему!
– Как мисс Льюис?
– Боюсь, сегодня ей хуже. Но она не сдается!
Уна шумно сглотнула и кивнула.
– Я ищу доктора Вестервельта. Не знаете, где он может быть?
– Думаю, он сейчас в операционной. Должны уже заканчивать. Пациент поступил довольно поздно. Перелом челюсти.
Уна резко встала.
– Не советую туда идти, – проговорила сестра Кадди. – Там доктор Пингри и довольно много студентов.
Уна не подумала об этом. Конечно, привлечь внимание Эдвина, но остаться незамеченной для всей этой толпы было практически невыполнимой задачей.
– Тогда не могли бы вы подняться и передать ему кое-что на словах?
– Понимаете, сестра Хэтфилд все время следит, чтобы я подавала ужин горячим и убирала грязную посуду как можно быстрее. Если я не закончу к ее возвращению, она замучает меня своими нравоучениями, а потом еще и нажалуется мисс Перкинс. К тому же вы знаете, как злится доктор Пингри, когда во время операции вокруг слишком много сестер. Была бы его воля, он бы выгнал нас всех из операционной.
Уна кинула взгляд на животик сестры Кадди. Та довольно искусно подраспустила вытачки на юбке и повязала передник повыше, чтобы скрыть растущего малыша. Конечно, Уна могла запугать ее сейчас. Но разве не эти бесконечные запугивания и терроризирования так испортили ей жизнь?
– Послушайте, за все это время… Мы с вами так и не смогли сдружиться. Более того, я понимаю, что создала вам… немало проблем. Но мне кровь из носу надо видеть доктора Вестервельта как можно скорее. Жизнь пациентов может быть в опасности.
Сестра Кадди вздрогнула и покосилась на стол, где высилась стопка тарелок и стояла кастрюля с ужином.
– Ах, чтоб тебя! Что вы хотите ему передать?
– Скажите ему, чтобы ждал меня в операционной. Я приду туда в семь. Скажите ему, что это очень важно.
Уна спряталась в кладовой и сидела там как мышка до тех пор, пока колокола собора Святого Стефана не пробили семь. Она взлетела по лестнице вверх. Без гомона студентов, смотрящих вниз с галереи, и яркого освещения операционная была похожа на морг. Та же зловещая гулкая тишина. Металлический операционный стол, стоящий посередине, был пуст. Окровавленные опилки выметены.
Лучи заходящего солнца проникали только сквозь арочные окна, расположенные под самым потолком. Вероятно, закат был сегодня ярко-оранжевым, потому что все в операционной имело какой-то оранжевый отсвет.
Уна остановилась в дверях и стала искать глазами Эдвина. Затем робко зашла внутрь и посмотрела на самый верх галереи. На лестнице валялись хлебные крошки и пара окурков. Но в операционной никого не было. Уна закусила губу с досады. Получается, сестра Кадди передала Эдвину ее сообщение, но он не стал ее ждать.
Но тут открылась дверь кладовой… и из нее вышел Эдвин с незажженной свечой в руке. Уна сразу облегченно выдохнула. Она еле сдержалась, чтобы не броситься к нему со всех ног, но пошла спокойным шагом.
– Я думала, ты уже ушел…
Эдвин поднял на нее взгляд, но не сделал к ней ни шагу. Похоже, он в курсе про часы. И тут нечему удивляться. Слухи распространяются по больнице мгновенно, как в публичном доме. Уна попыталась понять по его глазам, поверил ли он тому, что услышал, но было уже слишком темно, и все, что смогла заметить Уна, – это жесткость его взгляда, которой раньше не было.
Эдвин пошарил по карманам, достал спички и зажег свечу.
– Эдвин, я…
– Это правда? Ты действительно украла часы доктора Пингри?
Уна сделала к Эдвину еще пару шагов, но остановилась, видя, что он так и не трогается с места.
– Я… я…
Уна уцепилась за стул дрожащими руками и сделала глубокий вдох:
– За свою жизнь я украла много чего, в том числе и карманные часы доктора Пингри.
– Это какое-то заболевание, от которого ты страдаешь? Вроде коллеги из психиатрического называют это клептоманией…
– Нет, я воровала, чтобы выжить.
Отсветы свечи плясали на лице Эдвина, искаженном почти отчаянием.
– Я не понимаю… Ты же из хорошей семьи. Росла в штате Мэн. Твой отец…
– Мой отец пропойца и завсегдатай опиумных клубов. И я не из штата Мэн. Я родилась здесь, в этом городе. Я…
В рту у нее пересохло. Она шумно сглотнула и заставила себя договорить:
– Я промышляла воровством больше половины своей жизни.
– И что потом? – голос Эдвина звучал напряженно. – Ты вдруг решила порвать со своим преступным прошлым и стать медицинской сестрой?
Уна потупилась и покачала головой.
– У меня возникли проблемы в банде, с которой я работала. И я решила, что школа Бельвью – отличное место, чтобы, так сказать, пересидеть, пока все уляжется.
– То есть ты никогда по-настоящему и не хотела стать медицинской сестрой? Все это было… – Эдвин махнул рукой, – выдумкой? фокусом? И ты все это время обворовывала тут всех?
– Нет! Я украла за все это время только эти часы у доктора Пингри. И то потому, что… Потому что он старый вонючий брюзга и зазнайка, и мне хотелось ему насолить.
– А как же платок мисс Хэтфилд?
– Она оболгала меня! Я его не крала!
– Оболгала…
Эдвин нервно засмеялся, и его смех отозвался гулким эхом от стен операционной. Пламя свечи заплясало.
– Уна, все, что ты говорила мне, было ложью, до единого слова!
– Не все! Я ведь действительно люби… люблю тебя…
– Если бы ты любила меня, ты бы рассказала мне всю правду.
– Зачем? Чтобы ты посмеялся надо мной и назвал меня воровкой?
– А разве ты не воровка?
Уна покачала головой.
– Я думала… Думала, что, вспомнив своего отца, ты бы смог понять меня…
– Отца? Он-то здесь при чем?
– Ни при чем, ты прав…
Уна подошла к Эдвину на пару шагов. Стук ее каблуков слился с отзвуками горького смеха Эдвина..
– Он был развратником. Обманывал тебя и твою мать. Но ты ведь никогда не знал, что такое голод. И холод. Не чувствовал, как твои обмороженные пальцы покрываются волдырями, когда ты, наконец, попадаешь в относительное тепло. Ты никогда не спал на улице вместе с бездомными псами. И тебе не приходилось царапаться и кусаться, спасаясь от пьяных мужиков, вдруг решивших поразвлечься с тобой.
Уна отвернулась от ошеломленного Эдвина. Ничто так не ранит, как правда. Солнце тем временем село. На улице стемнело. В операционной внезапно стало очень холодно, словно солнце забрало все тепло с собой. Уна нервно поежилась.
– Вообще-то я пришла сюда для того, чтобы поговорить с тобой совсем о другом. Но, по крайней мере, теперь ты знаешь всю правду.
– О чем же ты хотела поговорить? – спросил Эдвин после некоторого молчания.
Уна резко повернула голову и посмотрела Эдвину прямо в глаза.
– Я думаю, в больнице скрывается убийца!
Эдвин хмыкнул.
– Убийца?
– Да! Это Конор! Кучер кареты скорой помощи! Он убил человека, и я видела его около тела убитого!
– Здесь?
– Нет, в одном из проулков в районе Пяти Углов. Он задушил мужчину резиновым жгутом из аптечки, что вы возите с собой в карете скорой помощи.
Эдвин хмыкнул еще раз. Расплавленный воск потек с одной стороны свечи и капнул ему на руку. От неожиданности он выронил свечу и зашипел. Свеча погасла, и они оказались в кромешной тьме.
Уна склонилась и стала на ощупь искать свечу. Она прикоснулась к чему-то теплому – рука Эдвина! Но тот поспешно отдернул руку.
– Сам справлюсь!
Эдвин зажег спичку. Свеча укатилась к операционному столу. Эдвин склонился, поднял свечу и зажег. Уна смотрела, как он медленно поднялся на ноги, осторожно держа свечу, чтобы не обжечься снова. Эдвин обтер руку о брюки и протянул ее Уне, помогая ей встать. Его ладонь еще некоторое время лежала на ее руке, словно он не мог решить, оттолкнуть Уну или притянуть к себе. В итоге он не сделал ни того, ни другого, просто убрав ладонь.
– Я полагаю, что он убил еще как минимум двоих пациентов в Бельвью. Ту женщину в психиатрическом и ту пьяную, что поступила в один день с жертвами несчастного случая на фабрике.
– Но ведь она умерла от передозировки опийной настойки. У нее же нашли в кармане пустой пузырек, ты разве не помнишь?
– В том пузырьке оставалось не больше четверти. Недостаточно, чтобы убить ее.
– Откуда ты знаешь, сколько там было?
– Я сама дала ей его. В смотровой, перед тем как санитары унесли ее в палату. Я знала эту женщину, она из тех же трущоб, где жила я. Она пригрозила рассказать здесь, кто я и откуда на самом деле, если я не дам ей опийной настойки. И она была со мной в том переулке, где мы видели Конора около трупа убитого им мужчины.
Сказав это, Уна содрогнулась. Ведь Конор вполне мог узнать Дейдре! В конце концов, спичку зажгла именно она. Так что лицо Дейдре он мог разглядеть и запомнить гораздо лучше, чем лицо Уны.
– Просто чушь какая-то! – воскликнул Эдвин. – Получается, ты воровка, ты украла опийную настойку для своей подельницы, а теперь обвиняешь другого человека в ее убийстве!
– Прошу тебя, Эдвин, поверь мне! Он вполне может убить еще кого-то!
– Зачем? Или, вернее, почему?
– Вот у него как раз болезнь. Мания. Только не красть, а убивать. Он считает людей из трущоб грязью, недостойными тварями, которых надо морить и убивать как крыс. Он сам мне это сказал.
– Он признался тебе в том, что убивает людей?
– Нет, но много раз говорил о них с омерзением и отвращением. Что ненавидит бедняков и уличных попрошаек.
Эдвин взволнованно провел рукой по своим волосам.
– Если он так опасен, почему ты не пойдешь и не заявишь о нем в полицию?
– Я… э-э… не могу. Меня саму тут же арестуют.
Эдвин вытаращился на Уну в недоумении.
– Тот человек, которого убил в темном проулке Конор… Полиция думает, что его убила я.
– Это правда? Ты убила его?
– Да нет же! Это именно то, что я пытаюсь объяснить тебе все это время! Его убил Конор! И…