Но ведь Уну таки не арестовали вчера! Она сумела вывернуться сама, сама обхитрила копов! Конечно, такая простушка, как Дейдре, не могла обойтись без покровительства. Дейдре так и не стала настоящей воровкой, да и не очень стремилась.
Уна же хотела большего. Чего именно, она еще не до конца сформулировала для себя. Но она точно ничего не добьется шлифовкой и полировкой. Здесь она всего лишь марионетка. Занавес опускается, посетители расходятся, а деньги всегда достаются ей – Марм Блэй.
Ну, ничего! Сегодня вечером Уна тоже насладится звоном монет. Вчерашние запонки стоят не меньше сотни. Бродяга Майк не даст ей больше тридцати. Может быть, сорок пять, если она пообещает приносить ему часть товара и дальше. И уж эти денежки Уна сразу все положит в копилочку. Не станет ни пропивать, ни проигрывать. Ну, может, позволит себе поужинать в «Дельмонико». Стейк со спаржей под голландским соусом и итальянское мороженое на десерт. Рюмочка ликера.
Конечно, придется приодеться и найти мужчину, иначе в ресторан не пустят. Уна уже чувствовала во рту сладость ликера.
К вечеру Уна закончила обрабатывать набор серебряных бокалов. Теперь их прежний владелец ни за что не опознает их.
– А у тебя глаз наметан, шейфеле! – сказала явно довольная работой Марм Блэй.
– Тогда я пошла?
– Вечно ты спешишь…
– Я… хотела успеть на рынок до закрытия. Они продают там в это время треснутые яйца за гроши.
Марм Блэй кивнула и помахала Уне рукой. Та подхватила пальто, почувствовав, однако, какое-то странное, еле заметное покалывание от взгляда в спину. Чувство вины? Но это же всего лишь пара запонок, а торговля Марм Блэй и без этого идет превосходно. Уна пробормотала «гут шабес»[15] и выбежала из магазина, боясь передумать. Вчера, увидев, как мальчишку тащат в полицию, она забыла правило номер один: каждый сам за себя! Больше этого не повторится.
На улице было довольно холодно, по небу медленно плыли серые тяжелые облака, шел легкий снег. На случай, если Марм Блэй или кто-то еще смотрит за ней, Уна пошла к дому по Хестер-стрит, то и дело отбиваясь от оборванцев с метелками, настойчиво предлагавших за пару монет расчистить перед ней слякоть.
Улица уже кишмя кишела лоточниками, наперебой расхваливавшими свой товар. Жестяные кружки по два цента! Шляпы за четвертак. Истрепанные пальто – совсем как новые! – всего за доллар! Запах свеженатертого хрена и теплого хлеба смешивался с вонью из канализационных люков. Совсем близко раздалось конское ржание и гонг кареты скорой помощи[16] – и та пронеслась мимо Уны, забрызгав ее грязью.
– Да чтоб вас! – недовольно выругалась Уна, отряхивая юбку и пальто. Когда она впервые увидела кареты скорой помощи – пару десятилетий назад, – они показались ей настоящим чудом. Сейчас же это была очередная раздражающая помеха.
Дома Уна застала ссору по поводу того, чья очередь выносить ведро с золой.
– Я на прошлой неделе выносила! – сразу выкрикнула Уна, чтобы они даже и не думали вовлекать ее. Она повесила пальто на крючок и сразу пошла в спальню. С третьего раза ей таки удалось зажечь свечу. Как только свеча разгорелась, Уна плотно закрыла дверь.
Уна знала своих соседок уже много лет. Дейдре вообще с двенадцати лет. Они выпивали вместе. Много раз шумно ссорились и мирились. Много лет работали в паре. Ближе друзей у Уны не было. Но все же она не доверяла им. У каждой из них были свои тайнички с деньгами: в стене, под половицей или еще в каком-нибудь укромном месте квартиры. Уна даже спала не снимая обуви – это вошло у нее в привычку с тех времен, когда она вынуждена была спать на улице.
У нее не было выбора. Вскоре после смерти матери ее с отцом выселили из квартиры за долги. Отец даже не предпринимал попыток найти хоть какую-то работу. Целыми днями пил, пропивая то немногое, что у них осталось. Продано и пропито было все – от огромной хрустальной вазы и серебряного чайного сервиза, привезенного прабабушкой Каллахан из Ирландии, до кружевных чулочек, вышитых маминой рукой, и фарфоровой куколки, которую отец сам же подарил Уне на прошлое Рождество. Они переехали в дешевую меблированную комнатушку, а затем и в ночлежку в районе Пяти Углов. К тому времени Уна уже научилась воровать из карманов отца мелочь, чтобы покупать хлеб, молоко и картошку.
А ведь было время, когда Уна ходила в школу, брала уроки игры на фортепиано и вышивала крестиком… Теперь же она целыми днями бродила по улицам, выпрашивая уголь и копаясь в мусорных баках. К тому времени, когда она возвращалась домой, отец уже, как правило, выпивал в какой-нибудь дешевой забегаловке. Однажды она вот так же открыла дверь в их убогую комнатушку и обнаружила, что даже остатков их скромного имущества нет. Все забрали в счет долга за жилье. А в комнатушку уже вселилась другая семья. Все, что осталось у нее от прошлой жизни, – это та самая мамина камея, которую Уна всегда носила с собой. Уна искала отца допоздна и наконец нашла его в одной вонючей дыре – настолько пьяного, что он даже не узнавал ее. Все вокруг потешались над Уной, пока она умоляла отца и пыталась поднять его на ноги. В конце концов Уна сдалась. Выудила всю мелочь из его карманов и ушла в холод ночи.
Днем у Пяти Углов жизнь кипела и бурлила. Ночью все здесь было зловещим и страшным. Она нашла более-менее уединенный уголок на заднем дворе одной из ночлежек, но так и не смогла уснуть. Как только она проваливалась в сон, ее будило какое-нибудь шуршание, скрип или вскрик. Следующая ночь прошла не лучше. Она иногда спала днем, но ее неизменно будили копы, тыкая носком ботинка или дубинкой.
Опыт – учитель, не прощающий даже мелких огрехов, но Уна схватывала, что называется, на лету. Однажды кто-то украл ее ботинки, которые она перед сном сняла и поставила рядом. С тех пор она никогда не смыкала глаз, прежде не спрятав все ценное или не привязав его к своему телу. Она некоторое время жила вместе с речными пиратами, потом прибилась к шайке таких же малолетних оборванцев, которые научили ее драться, добывать еду и сквернословить. А потом попала к Марм Блэй, которая научила ее всем воровским приемам.
Через несколько лет Уна вновь столкнулась со своим отцом. Он выходил уже не из питейного заведения, а из опиумного притона. Уна замешкалась на пару секунд, раздумывая, стоит ли подойти к нему. А вдруг он ее не узнает? Уна была снова чисто и опрятно одета – ведь Марм Блэй строго следила, чтобы в ее банде у всех был приличный внешний вид. К тому же за это время Уна вытянулась как минимум на голову. Сначала его почти остекленевшие глаза смотрели будто сквозь нее. Потом на миг его взгляд просветлился: «Уна, a stór!»
Мое сокровище. На их родном и почти забытом ирландском. Он называл ее так, когда она была еще совсем маленькой, а мама была жива и полна сил. Еще до войны. Когда они были вместе, здоровы и счастливы. Но, увы, взгляд его тут же стал снова отсутствующим и остекленелым. Уна молча положила ему в карман несколько долларов и проводила взглядом.
Уна вздрогнула, стряхивая с себя воспоминания. Правило номер четырнадцать: прошлого не вернешь. Уна прислушалась и, убедившись, что соседки по квартире все еще пререкаются из-за ведра с золой, вынула из своего тайника копилку. Серебряные запонки с рубинами сверкнули в свете свечи. Хорошенькие. И довольно искусно сделанные. Меньше чем за сорок она их не отдаст. Уна спрятала запонки в одном из потайных карманов юбки, вместе с булавкой Барни. Посмотрим, сколько Бродяга Майк даст за нее. Она прихватила с собой и латунный кастет на случай, если Бродяга попытается отнять у нее запонки, не заплатив.
Едва Уна успела убрать копилку в тайник, как дверь с шумом распахнулась и в спальню ворвалась разгоряченная Дейдре.
– Мы разыграли на спичках. Черт, ну почему короткая досталась именно мне? – взвыла она, рухнув на соломенный тюфяк, который служил ей кроватью. Ни у кого из девушек не было ни настоящей кровати, ни матраса. То, что служило матрасом, лежало прямо на полу.
Но однажды у Уны обязательно появится хорошая кровать с мягким удобным матрасом. Запонки, что еле слышно позвякивали в ее кармане, помогут ей в этом.
– Не мешкай с этим, а то снегом все заметет.
– Может, ты вынесешь? Пять центов!
– И не подумаю!
– Ладно! Слушай, а бумажки у тебя нет? Мне бы в туалет… Раз уж все равно придется тащиться на улицу…
Уна взяла газету, оставшуюся от Барни, оторвала кусок и протянула Дейдре.
– Вот, возьми.
– Что там пишут?
– А какая разница? Не все ли равно, чем вытирать задницу?
– Черт возьми, я тоже хочу знать, что в мире происходит! И к тому же я люблю, когда ты читаешь. Когда-нибудь и сама научусь.
– Ага. Сразу после того, как найдешь себе богатенького мужа и поселишься с ним на Улице Миллионеров[17].
Дейдре смяла кусок газеты и кинула его в Уну.
– Какая муха тебя сегодня укусила?
– Да все нормально, – ответила Уна, вставая и расправляя платье (аккуратно, чтобы запонки не зазвенели). Подумав еще пару секунд, она положила в другой карман газету Барни. На случай, если с проезжей части ее опять обольют грязью. Потом Уна протянула руку Дейдре, помогая ей встать.
– Прости! – буркнула Уна.
– Не понимаю, чего ты так злишься, когда Марм Блэй заставляет тебя работать в мастерской. Я вот, наоборот, мечтаю об этом.
– Это наказание, а не награда. И потом, ты недостаточно аккуратна. Помнишь, как в прошлый раз забыла спороть метку с изнанки того шикарного мехового жакета? Марм Блэй пришлось долго объясняться с копами.
Дейдре надулась.
– Подумаешь, один раз.
– А хрустальный бокал, который ты поставила к стеклянным? А еще…
– Ну все, хватит!
Убедившись, что ее тайник в стене надежно замаскирован, Уна заторопилась к выходу.