А если нет…
И вот еще о чем надо как следует подумать. Даже не о том, как выбраться отсюда, потому что, скорее всего, не удастся, но как умереть без мучений и с пользой для дела. Хотя выбраться хотелось бы. По крайней мере, попробовать. Вот только как?
Глухие шаги… Лязг засова. Открылась металлическая дверь. И в «камеру» зашел человек обычной европейской внешности.
Зашел один. И это уже интересно. Постоял, посмотрел, сел на свободный стул.
Сказал по-английски без акцента:
– Ну, здравствуйте.
– Может, вы меня сперва развяжете?
– Если я вас развяжу, мне придется пригласить сюда охранников. А я бы хотел переговорить с вами без свидетелей. Вы какой язык предпочитаете? Английский, как я вижу, дается вам с трудом. Я готов говорить на вашем родном языке для облегчения диалога. Какой ваш родной язык?
– Тот, на котором мы сейчас говорим.
– Понимаю. Тяжелое детство, плохая школа, разноязычное окружение… – усмехнулся человек на стуле. – Ну, английский так английский. Пусть будет так. Хотите меня о чем-нибудь спросить?
– Хочу. Вы кто?
– Это не важно.
– Вы покупатель? Тогда зачем всё это?
– Успокойтесь, я не покупатель. Здесь, вообще, никто ничего не собирался покупать, так что перестаньте играть вашу роль. Вы выглядите, по меньшей мере, глупо.
– Что значит «играть»?! У меня есть товар. Вы, ну, или ваши люди, хотели его купить. И похитили меня. Зачем?
– Остановитесь. И послушайте меня. Эти формулы… Они даже не знают, что это такое. Даже не догадываются. Формулы подготовили эксперты. Не здесь… Не важно где. Вы знаете, что за ними стоит? Что свидетельствует, что вы серьезный игрок. Но эти формулы были придуманы и вброшены в игру исключительно, чтобы выгнать вас на охотника. Так привязывают косулю к столбику, врытому в землю, чтобы выманить из чащи тигра. Вы вышли, и вас поймали. Что-то нужно еще объяснять?
Судя по всему – нет. Играть дальше бесполезно. Похоже, начинается совсем другая игра: в кошки-мышки. Где он – не кошка. Точно – не кошка! Где он выступает в роли мышки, которую сожрут.
– Ну, вот видите, вы молчите. Значит, всё понимаете.
– Чего вы добиваетесь?
– Хочу помочь вам. Я могу и хочу вытащить вас отсюда. Мне кажется, что вы профессионал. И я профессионал. Мы коллеги, а коллеги должны уметь договариваться. Как говорил ваш Маркс: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь». Очень правильный лозунг. Люди одной и той же профессии должны симпатизировать и помогать друг другу.
– Что вы хотите?
– Я? Вначале я скажу, что хотят они. Они хотят знать, кто организовал снайперскую охоту и взрывы оружейных складов. Где хранилось оружие, которое вы им продали? Надеюсь, вы не станете отрицать факт продажи боеприпасов?
– Не стану. Да, я продал товар. Но я не могу нести за него ответственность. Я не знаю, как его везли, кто имел к нему доступ и мог что-то с ним сделать. Я не знаю, как его хранили, может быть безобразно, может быть, нарушая все нормы безопасности.
– Хватит играть. Вы хорошо играете, убедительно. Только зря. Ваша премьера провалилась. Вам придется признать поражение и рассказать всё, что вы знаете про оружие. А наш разговор будет совсем другим. И тогда, я надеюсь, смогу вас забрать от них. Хотя это будет трудно, потому что вы тут такого наворотили – всемером не расхлебать! Так, кажется, говорит русская пословица? Вы ведь русский?
– Кто вам это сказал? Может, я чех или словак.
– Вы еще скажите – китаец. Вы русский – это очевидно. Вопрос – какой?
– Европейский. Эмигрант первой волны.
– Заготовочка? Только проверить ее будет не трудно. Достаточно запросить эмиграционные службы. Впрочем, меня это не интересует. Можете считать себя словаком или поляком. Мне всё равно. Меня интересует, кто за вами стоит? Как вы понимаете, жертвы меня не волнуют – десятком больше, десятком меньше… Плевать мне на них на всех, плевать на результат. Но сама организация дела! Такое могла устроить только очень серьезная, очень мощная организация, которую представляете вы. Что это за организация? Молчите? Понимаю… Но без ответа на этот вопрос диалог становится невозможным. Чтобы озвучить свои предложения, я должен понимать, с кем имею дело.
– А я с кем?
– Со мной. Мне кажется, этого достаточно. В конце концов, в плену находитесь вы, а не я. Зачем мне первому открывать карты? Согласитесь, это неразумно. Могу лишь сказать, что я представляю серьезную страну и серьезную организацию.
– Которая помогает головорезам?
– Сегодня помогает, а завтра наоборот. Это политика. Или вы думаете, я испытываю к ним любовные чувства? Нет, они попутчики на этом конкретном этапе. Ну что я вам объясняю? Мне кажется, вы и сами всё знаете. Это политика. Приходится садиться за стол переговоров черт знает с кем, иногда с такими негодяями… Но полезными негодяями. Да хоть с врагами. Политика – это искусство допусков и компромиссов. Так кто за вами стоит?
– А если я скажу, что был один?
– Ха! Да вы большой шутник. Если вы будете утверждать, что всё это наворотили в одиночку, я сделаю вид, что вам поверил. Честное слово! И соглашусь, что вас зовут господь бог. И попрошу вас сотворить какое-нибудь чудо. Например, поднять мне втрое оклад! Ха-ха. Или растопить Антарктиду. Вы ведь, если я не ошибаюсь, за три дня сотворили Землю. Что вам Антарктида? Нет? Не светится над вашей головой нимб? Не видно? А если вы не господь, то не могли это сделать один! – Он перестал смеяться и стал серьезен, очень серьезен! – Я не поверю вам, даже если вы скажете, что это сделали сто человек, потому что это невозможно. Допускаю, что вы могли быть координатором всего этого процесса. Или, скорее, части его. Может быть, вы даже были главным исполнителем, потому придумывалось всё, просчитывалось не здесь. И организовывалось и субсидировалось оттуда.
Откуда?
– И если я вам скажу?
– То мы столкуемся.
– Мне надо подумать.
– Сколько?
– Сутки. Может, двое.
– Вы такой тугодум? Боюсь, у меня нет суток. Боюсь, у меня нет даже нескольких часов. Наши друзья стоят за дверью и ждут не дождутся, когда я запущу их к вам. Я могу дать вам час.
– Часа мало.
– Тогда через шестьдесят минут с вами буду говорить не я, будут говорить другие и по-другому. Я вам не завидую.
– Хорошо. Я согласен…
Собеседник ушел. Но в одиночестве его не оставили. В комнату вошли два боевика. Встали молча, как истуканы. Смотрят, глаз не спускают. Значит, освободиться не получится. Нет такой возможности. Что же делать? Час – это очень мало. Особенно если это твой последний час. Потратить его надо с пользой для себя и для дела. Нужно всё успеть продумать и приготовиться. Не исключено – приготовиться умереть, потому что живым отсюда его не выпустят. Это большое счастье – умереть так, как хочешь сам, а не они, потому что предложенная ими смерть будет долга и мучительна. Что для комфортной смерти надо?
Надо заставить противника сыграть по твоим правилам. Надо раздразнить его так, чтобы вместо множества ударов был один-единственный. А еще лучше – один выстрел. И уйти мгновенно, без наматывания кишок на кулак, без унижений, никого не предав. Такая замечательная, такая приятная и желанная смерть, которую еще нужно добиться.
Как можно раздразнить врага? Обидными словами? Но их нет, потому что язык не знаком. Знал бы, заранее выучил пару ругательств позабористее. Слова отпадают из-за полного их отсутствия. Остается оскорбление действием. Только каким, когда ты прикручен к стулу? Когда ни рук ни ног…
Значит, надо найти способ освободиться. Подёргаемся, покрутимся, понапрягаемся. Ни черта… Надежно приторочили – не вырваться! Тупик? Тупик. Самому не освободиться. Нужно заставить это сделать их. Как? А черт его знает! Но нужно придумать, обязательно что-то придумать…
Час прошёл. Дверь открылась, вошел с доброжелательной улыбкой тот же самый персонаж.
– Что вы надумали?
– Торговаться.
– Это разумно. Умные люди должны торговаться. Если бы вы согласились на всё и сразу, я бы заподозрил подвох. С чего вы хотите начать торговлю?
– С туалета.
– С чего?
– Я не могу вести серьезный разговор в… мокрых штанах. Это разговор не на равных.
– Ну не знаю…
– Есть другой выход. Вы тоже можете испачкать свои брюки. Чтобы сравняться со мной. Чтобы от нас одинаково пахло.
Собеседник расхохотался:
– Нет, это не выход. Я поговорю. Что еще?
– Вначале это, как самое неотложное.
Советник что-то сказал боевикам. Те вышли.
– Что вы им сказали?
– Попросил принести ведро. Ну или что-нибудь еще.
Ведро принесли и швырнули под ноги. Те, что принесли ведро, опять встали возле стенки. Хорошо они тут натасканы.
– Скажите, пусть они развяжут меня… Ну, дайте сходить по-человечески.
– Боюсь, они не согласятся.
А вот это мы сейчас посмотрим.
– Тогда переведите им. Дословно. «Эй ты, воин Аллаха, подойди сюда, сними с меня штаны и подержи…»
Воин встрепенулся, побагровел и схватился за оружие. И второй схватился.
– Переводите, переводите. Что вы молчите? Пусть он снимет с меня штаны, подержит… и приготовит бумажку. Ну, не вам же этим заниматься.
– Шакал, сын шакала! – заорал боевик, готовый разорвать пленника.
– Что? Не хочет? Тогда пусть освободят меня и я сам. Или они трусы, которые боятся безоружного? Или они не мужчины? Переводите, коли взялись. Потом, если захотят, они меня свяжут снова.
Боевики переглянулись. Пошептались. Брать в руки бумажку им не хотелось. Его развязали. Но застегнули на запястьях наручники и пнули под ноги ведро. Нервные ребята. Хорошо, что нервные. Эти могут сгоряча и пристрелить.
Очень важно подмечать мелкие психологические штришки, на которых можно играть.
Он взял ведро, снял штаны, присел. Делал всё это демонстративно, делал именно так, чтобы провоцировать реакции. Он играл на грани фола. Хорошо играл! Боевики скривились, отвернулись, сказали что-то презрительное. Брезгливые. Это надо взять на заметку. А его собеседник нет, не отвернулся. Даже не поморщился. Этот продолжал смотреть, не отводя от него взгляда. Этот был очень опасным противником, потому что не позволял себе эмоций. Как хирург на операции. Его невозможно было ничем пронять. Жаль…