Ангел скорой помощи — страница 19 из 46

Наблюдая, как дети ахают в унисон происходящему на экране, Костя подумал, что, может быть, в детстве зря игнорировал низкое искусство мультиков. «Вундеркинда все равно из меня не вышло, так хоть бы порадовался», – усмехнулся он, и тут внезапно его будто пронзило ледяным копьем от мысли, что умершая сегодня на столе девочка уже никогда не посмотрит телевизор.

Голова закружилась, к горлу подступила тошнота, и на секунду Костя испугался, что потеряет сознание, но быстро понял, что состояние его сродни тому, что бывает при сильной физической боли, значит, скоро пройдет.

Он подышал глубоко, встал, прижался щекой к холодному стеклу, за которым был вечер, темный, как почтовый сургуч, раскачивался под ветром одинокий тусклый фонарь, и Ян Колдунов, вместо зонтика натянувший на голову ворот халата, перепрыгивал через лужи, торопясь в соседний корпус, куда его вызвали на консультацию.

Захотелось открыть форточку и позвать товарища. Ян терял пациентов и знает, что чувствуют люди в таких случаях и что надо делать, чтобы душа перестала болеть.

– Константин Петрович, – тихонько окликнула его Надя.

Только опухший нос выдавал, что она недавно плакала. Волосы тщательно причесаны и убраны под шапочку, даже, кажется, халатик она надела свежий.

– Вы в порядке? – глухо спросил Костя.

– Да, спасибо… Извините, пожалуйста, что заснула…

– Вам это было необходимо.

– И все же столько времени потратила, простите, пожалуйста.

– Вопрос не в этом, а в том, сможете ли вы полноценно доработать смену до утра.

– Конечно.

– Вы себя не переоцениваете?

Надя улыбнулась:

– На этот вопрос разве можно правильно ответить?

– И то правда. Знаете что? Сегодня уже поздно, так что ехать домой не вижу большого смысла. Я переночую в ординаторской, а вы, если только почувствуете, что не в силах выполнять свои обязанности, сразу стучитесь ко мне, и я вас подстрахую.

– Ну что вы, зачем? Я…

– Я это делаю не ради вас, а ради бесперебойной работы отделения, – отчеканил Костя.

Надя затараторила, то ли отговаривая, то ли благодаря, но Костя не дослушал, ушел к себе. Расстелил на узком диванчике свой личный комплект постельного белья, позвонил в приемный покой, доложил, что находится на работе и, только вытянувшись на прохладной простыне, понял, как устал за день.

Повернулся на бок и вдруг первый раз в жизни понял, что не может уснуть. Ощущение оказалось таким непривычным, что Костя даже сел и потряс головой, как делают с электроприбором, когда тот отказывается работать. Не помогло.

Он встал, прошелся по ординаторской, вскипятил себе чаю… Сон категорически не шел, и Костя понимал почему, но понимал и то, что нельзя об этом думать, нельзя заглядывать в эту бездну.

Самое лучшее сейчас было бы отвлечься работой, но телефон молчал, а самому идти в приемник и в ожидании пациентов трепаться там с дежурными сестрами, как делает Ян Колдунов, Костя полагал ниже своего достоинства. Беседа там велась обычно о всякой ерунде, да и то при его появлении как-то угасала. Осторожно, стараясь не скрипеть, он приоткрыл дверь и выглянул в коридор. Там было сумрачно, лишь дежурный тусклый свет мигал под высоким сводчатым потолком, и на посту горела настольная лампа.

Костя подошел ближе. Надя сидела за столом с книгой, но не переворачивала страницы.

– Все спокойно, – сказала она тихо.

Он кивнул, не останавливаясь, как будто собрался на крыльцо покурить.

Спустился в санпропускник. За хлипкой белой ширмой журчал унитаз. Пахло хлоркой и тоской, и впервые в жизни Костя задумался, что ребенку должно быть очень страшно здесь оказаться.

А может быть, и ничего, просто у него самого такое настроение, что в потеках масляной краски на фанере ширмы, в вытертой до белесой тканевой основы клеенке на топчане, даже в тяжелом железном абажуре настольной лампы, во всем здесь ему видится тонкая и вкрадчивая улыбка смерти.

На секунду пожалев, что не курит, Костя вышел на крыльцо. Дождь прошел, оставив в воздухе мелкую морось и горький аромат гниющей листвы.

Где-то за корпусом прошумела по лужам машина «скорой», вдалеке мелькнул под фонарем белый халат, видно, Ян Колдунов или его дежурный коллега спешил на очередную консультацию. А так было тихо. Казалось, клиника спит, но Костя знал, что по ночам она борется за жизнь особенно ожесточенно, молча, стиснув зубы, стараясь не уступить ни пяди.

– Сегодня я свою битву проиграл, – сказал он тихо и вернулся в отделение.

Надя сидела, все так же глядя в книгу, и Костя вдруг остро пожалел, что не может разделить ее горе по-настоящему. Если бы он чувствовал, что и она, так и знал бы, наверное, как сделать, чтобы ей стало полегче, а сейчас способен только на казенные слова утешения, да и те почему-то застревают в горле. Поэтому он снова прошел мимо, не останавливаясь, а оказавшись в ординаторской, лег на диван и на этот раз мгновенно уснул.

* * *

Ян редко простужался и не привык болеть, поэтому, почувствовав легкое першение в горле, не обратил на это внимания, а спокойно поехал на работу, где тоже долго не понимал, за что какой-то добрый человек налил ему в голову ковшик-другой расплавленного чугуна.

Коллеги предположили, что он мается похмельем, и не трогали страдальца, но около двенадцати в отделение пришел консультировать терапевт и с порога поставил Яну диагноз ОРВИ, после чего его обозвали разносчиком инфекции и безответственным козлом и пинком отправили домой.

Он ехал в метро с новым для себя ощущением, что силы утекают из него, как вода из ванны, когда выдернешь пробку. В полубреду даже живо представилась эта воронка, закручиваясь в которой, последняя энергия покидает его организм.

Скорее всего, его принимали за пьяного, пока он брел от метро домой, по классике жанра с головы даже слетела фуражка, и Ян всерьез испугался, что глаза выпадут из черепа, если он наклонится ее поднять. Но угасающее сознание напомнило о чести мундира, и Ян все-таки рискнул.

Он вскарабкался по лестнице, отдыхая на каждой ступеньке, с трудом попав ключом в замочную скважину, открыл дверь, и от порога до кровати полз уже на карачках. Выключился прямо в форме, едва голова коснулась подушки, и очнулся только от того, что Константин Петрович снимает с него мундир.

Чувство было такое, что он просто моргнул, но за окном оказалось уже темно.

Отстранив Константина Петровича, Ян скинул брюки и укрылся одеялом. С укоризненным вздохом Коршунов подобрал с пола одежду, аккуратно повесил на плечики и вышел, чтобы через секунду вернуться с уже вдетым в уши фонендоскопом.

Ян замахал на него руками:

– Уйдите, я заразный.

– Это мой врачебный долг, – произнес Константин Петрович без улыбки, сел на край постели и приставил обжигающе холодный инструмент к груди Яна, – дышите.

– Стараюсь. Пневмония, кстати, в первые сутки заболевания не развивается, если вы не в курсе.

– Развивается. Дышите.

Ян подышал, отвернувшись в сторону и для гарантии прикрыв лицо простыней.

– Да, пока не слышно. Откройте рот, – жестом фокусника Коршунов извлек откуда-то чайную ложку, чтобы ее черенком нажать Яну на язык. Был большой соблазн послать его подальше, но, прикинув, кто победит в этой борьбе, Ян послушно открыл рот.

– Горло красное.

– Да что вы говорите! Правда, Константин Петрович, идите подальше от греха. Заразитесь еще, а вы с детьми работаете.

– Повторяю, это мой врачебный долг, – повторил сосед, – я не имею права отказать человеку, который нуждается в помощи сегодня, ссылаясь на тех, которые будут нуждаться в ней завтра. Тем более что у вас наверняка обычная простуда.

– Да?

– Разумеется. Бегаете голый по территории, вот и результат.

От удивления Ян приподнялся на локте, но тут же закашлялся и рухнул в подушки.

– Вообще-то, я не замечен в подобных эскападах, – заметил он, отдышавшись, – хотя, может, я чего-то о себе не знаю…

– Я имею в виду, отправляетесь на консультации пешком и в одной робе, когда специально для этой цели существует разгонная машина.

– Да ну, еще рухлядь гонять! Там что тачка, что водители на ладан дышат, пока они соберутся, я десять раз уже пешком дойду. Так а вы что, на машине ездите?

– Безусловно!

– Ну вы уникальный, конечно, человек.

Пожав плечами, Коршунов вышел. В кухне загремела посуда, и Ян закрыл глаза под эти домашние звуки.

– Я это делаю не из барства, – с нажимом произнес Константин Петрович, ставя рядом с кроватью Яна табуретку, накрытую чистым полотенцем, – а потому, что так положено. Нам с вами вполне по силам пробежать ночью из одного корпуса в другой, а если на консультацию вызывают женщину? Академический городок, знаете ли, хоть и в центре расположен, но на территории у нас полно глухих мест и укромных углов, в каждом из которых может прятаться грабитель или убийца. Приятно, думаете, женщине бежать в два часа ночи по темному, можно сказать, лесу, шарахаясь от каждого куста?

– Думаю, что нет.

– Вот именно! А водитель уже привык, что врачи перемещаются между корпусами пешком, и ходит на работу спать, и засыпает он с главной для советского человека мыслью «ага, сейчас, буду я за такие деньги еще что-то делать. Скажите спасибо, что я вообще пришел». Поэтому, когда ему вдруг дадут распоряжение доставить врача Иванову из пункта А в пункт Б, он прежде всего подумает, что врач Иванова невелика, вообще-то, барыня. Все пешком бегают, а она, видите ли, ножки намочить боится. Ишь какая! Воодушевленный светлой коммунистической идеей, что у нас все равны и все обязаны задницу рвать на британский флаг ради общего дела, он с легкостью придумывает отговорку, например, аккумулятор сел, так что пусть Иванова берет ноги в руки. Иванова так и делает, в результате чего ее убивает злоумышленник. И учтите, Ян Александрович, это я не фантазирую, такие случаи действительно имели место.

– Не все водители лентяи.

– Допустим. Только если орган не работает, он атрофируется, это закон. Пусть водитель добросовестный человек, но вы сами говорите, что маш