Ян понимал, что раз Соня была в Чернобыле, то с репродуктивной функцией у нее могут возникнуть большие проблемы. Если оставаться реалистом, то надо признать, что пытаться родить здорового ребенка в их случае – это играть в русскую рулетку, когда заряжено пять патронов из шести. Да еще один в стволе.
В общем, если у них родится нормальный малыш, это будет чудо, но кто сказал, что чудес не бывает? Бывает, но на то они и чудеса, что происходят очень редко, почти никогда. Рассчитывать на это «почти» глупо и опасно, и Соня этого не делает. Она на редкость здравомыслящая девушка, кроме того, испорчена медицинским образованием, не понаслышке знает, как тяжело живется больным детям. Знает и то, что отцы в таких семьях долго не задерживаются.
И, в общем, нет у нее оснований думать, что Ян какой-то не такой. Наоборот, после того, как он бросил ее, потому что увлекся Наташей, Соня вправе считать, что для него оставить жену с ребенком-инвалидом на руках вообще никакая не проблема.
Вот, наверное, истинная причина, почему Соня не хочет замуж.
Ян вздохнул. Думала ли Соня, что отсекает себе дорогу к полноценному женскому счастью, когда ехала на ликвидацию аварии? Наверное, да. А не думала, так более опытные врачи ее двадцать раз предупредили. Все она знала, но все равно поехала, потому что люди нуждались в ее помощи.
Так что теперь, если он послушает Сонины отговорки и расстанется с ней, получится все равно что дезертирство. Можно быть счастливыми и без детей, в их случае это даже лучше, потому что преуспеть во всем невозможно. Придется выбирать, или кому-то отказаться от любимого дела, или дети будут расти как сорная трава, не видя заботы и ласки от вечно занятых родителей. А если материнский инстинкт все-таки окажется сильнее профессиональных амбиций, можно взять ребенка из детского дома.
А если Соня все-таки забеременеет, то сейчас изобретено множество разных способов диагностики пороков развития, которые позволяют распознать заболевание и при необходимости прервать беременность на раннем сроке.
В общем, не все так безнадежно, надо только решиться на откровенный разговор.
Приняв это решение, Ян стал задаваться самыми тривиальными житейскими вопросами, вроде того, где они с Соней будут жить. Привести молодую жену сюда казалось ему как-то неправильно, и даже не потому, что тут обитает прежний Сонин жених. Просто здесь он был счастлив с другой женщиной.
Так что придется искать новое жилье, может быть, даже получится осилить отдельную квартиру.
Получается немного неудобно перед Костей, вроде он бросает его наедине с пустыми квадратными метрами и неподъемной оплатой, ну ничего, как хороший друг и добросовестный сосед, он найдет Константину Петровичу нового сожителя. Только где взять второго такого дурака, который согласится ходить по струнке, слушать занудные нравоучения и платить за это деньги? Задачка непростая.
Тут Ян вспомнил, что сосед тоже собирается жениться, и совесть его благополучно уснула.
С ненавистью взглянув на стол, усыпанный бумагами и бумажками, Ян прошелся по квартире. Будто впервые оглядел обои, красные и зеленые плитки линолеума в коридоре, модные в шестидесятые годы, а сейчас превратившиеся в унылую казенщину. Посмотрел в окно, откуда открывался вид на детскую горку и качели, чуть поодаль располагался серый кирпичный бастиончик помойки. Все знакомое, родное, но пройдет совсем немного времени, как он уедет и больше никогда сюда не вернется. Будет ли вспоминать этот временный дом, и если да, то с каким чувством? И кто здесь поселится после них с Костей? Хозяин снова сдаст квартиру курсантам, система у него налажена. Другие молодые ребята будут ходить по этим комнатам, курить в этой кухне, водить девчонок, как без этого, жизнь есть жизнь…
А потом, через десять лет? Хозяин уже очень старый человек, что будет, когда его не станет? Придут новые хозяева и выкинут весь хлам на помойку. Кровать его будет валяться возле мусорного бака, топорща пружины, и никто не узнает, что когда-то на ней Ян Колдунов был счастлив с женщиной.
А лет через тысячу остатки этой кровати раскопают будущие археологи и будут глубокомысленно пялиться на странную конструкцию, недоумевая, для чего она могла понадобиться древнему человеку.
Тут Ян понял, что полет мысли пора остановить, и засмеялся.
Работа была довольно скучная, но Ян втянулся и за вычислениями не заметил, как пролетел день и домой вернулся Константин Петрович.
– Ухожу, ухожу, – он принялся собирать бумаги с таким расчетом, чтобы ничего не перепутать прежде, чем товарищ его остановит.
И действительно, Константин Петрович немедленно вскричал, чтобы он занимался столько, сколько ему нужно.
– Максимум полчасика с перерывом на сардельки.
Ян отправился в кухню готовить ужин, то есть разогревать на сковородке гречневую кашу и варить сардельки. Заодно быстро накромсал салат из помидоров и огурца.
– Полный баланс, – сказал он, окидывая гордым взглядом готовый ужин, – белки, жиры, углеводы и витамины в комплекте. Вот что значит научный подход.
– Наука украшает жизнь, – согласился Константин Петрович, усаживаясь за стол, а Ян вдруг вспомнил свои сны во время болезни и запоздало обиделся.
– Скажите, – начал он, – вы случайно не высказывали своего мнения насчет моей диссертации, пока я лежал в бреду?
– Мне бы такое в голову не пришло. Я высказываю свое мнение только на рабочем месте по рабочим вопросам или если меня специально спрашивают.
Ян не стал возражать, хотя у него за время жизни с Константином Петровичем сложилось прямо противоположное впечатление.
– И что же я говорил, позвольте полюбопытствовать?
Ян пожал плечами:
– Сказали, что серая работа.
– Нет, такого бы я себе не позволил. Но если вы хотите услышать мое настоящее мнение…
Константин Петрович внезапно замолчал.
– И? – не выдержал Ян, когда пауза неприлично затянулась.
– Так вы хотите или нет?
– Хочу.
– Что ж, извольте. Я считаю, что вы не сделаете блестящей научной карьеры.
Ян засмеялся:
– Сон в руку.
– Ян Александрович, поймите меня правильно, – Коршунов не слишком удачно попытался изобразить участие на своем холодном лице, – вы не будете великим ученым не потому, что глупы или бездарны, совсем нет. Дело в другом – у вас золотые руки.
– Даже не знаю, обижаться на вас или благодарить.
– Ничего не надо, просто примите как факт: руки у вас действительно уникальные. Вы можете возразить, что они приделаны к умной и образованной голове, но не только поэтому. У вас редкий дар, Ян Александрович, один из тех немногочисленных талантов, которые невозможно приобрести усердием и практикой, как бы ни хотелось.
Ян шутливо поклонился.
– Не ерничайте, я говорю как есть, – сказал Константин Петрович. – Только Господь человеку дар даром не дает, простите за дурацкий каламбур.
– Прощу, тем более что бога нет.
Константин Петрович улыбнулся загадочно и холодно:
– Бога, конечно, не существует, это медицинский факт, как говорил Остап Бендер, но точно такой же медицинский факт состоит в том, что если этот несуществующий бог наделяет человека даром, то больше ничего ему не дает.
– В смысле?
– Например, поэт или художник. Знаете ли вы хоть кого-то из великих, кто жил в любви, счастье и благополучии и умер в девяносто лет с улыбкой на устах, окруженный родными и близкими?
Ян нахмурился, но Костя сразу остановил его:
– Не трудитесь. Если вдруг вспомните, это будет исключение из правил. В основном гениям приходилось туго, по жизни их сопровождали нищета, предательство и смерть.
– Просто современники их не понимали, – буркнул Ян.
– Не только в этом дело. Судьба вела их так, чтобы дар не пропал втуне. Знаете притчу про зарытый в землю талант?
– Что-то слышал.
– Так вот ее обычно трактуют поверхностно, мол, надо трудиться, и талант принесет свои плоды.
– А как иначе-то?
Константин Петрович взглянул на него с мягкой укоризной, как Римский папа на комсомольское собрание:
– Суть этой притчи в том, что талант нельзя разменивать на земное и делать его средством добычи материальных благ. Дар должен быть инструментом бескорыстного служения людям.
Ян расхохотался:
– С такими трактовками, Константин Петрович, вам прямая дорога в министры здравоохранения. Встретят как родного.
Коршунов пожал плечами:
– Как угодно, Ян Александрович. Я предупредил. Дар у вас есть, и дар великий, место ваше у операционного стола, а не в высоких кабинетах. Добром не захотите это понять, бог силой вас заставит.
– Бога нет, – упрямо повторил Ян.
– С одной стороны, нет, а с другой – он всемогущ, так что может, наверное, преодолеть свое отсутствие.
Заметив, что еще слаб для таких суровых парадоксов, Ян убрал пустые тарелки со стола и зажег газ под чайником.
Не хотелось признаваться себе, что Коршунов прав, но против фактов не попрешь. Ян действительно тяготел к лечебной работе, в клинике чувствовал себя живым и нужным и предпочитал решать конкретные задачи, а не обобщать опыт. Конечно, он не глупее других аспирантов, написать диссертацию ему вполне по силам, а дальше что? Докторская в тридцать пять и кафедра в сорок? Научные конференции вместо дежурств, по ночам чужие диссертации вместо операций. Много в этой работе будет важного и интересного, но много и суеты. А когда распробует он вкус власти и достатка, заматереет, заживет… Оперировать будет только своих и нужных людей и на работу брать проверенные кадры… Тут Ян вспомнил, что что-то подобное проходил в школе.
– Вы меня от участи Ионыча, что ли, предостерегаете? – спросил он, смеясь.
– Можно и так сказать. От всего сердца желаю вам успехов, но, разменяв ваш дар, вы потеряете больше, чем приобретете. Если, конечно, бог не наставит вас на истинный путь точными ударами в челюсть.
– Не каркайте.
Быстро вымыв посуду, Ян заварил себе еще чайку и вернулся к своим научным бумажкам, но то ли устал за день, то ли Константин Петрович расстроил его своими зловещими предсказаниями, но интерес к работе совершенно пропал.