– И лишите нашу академию шанса на победу?
– Это командный зачет.
– Да, но это означает, что если вы победите, то мы все победим, а не то, что всем троим надо прийти к финишу первыми.
– Да? – удивился Костя.
Отложив готовую салфетку, Надя с удивлением посмотрела на него:
– А что, нет? Я всегда так думала.
– Я тоже не знаю. Никогда раньше не участвовал в командных состязаниях такого уровня. Но все равно давайте бежать вместе, а то одна еще заблудитесь, ищи вас потом.
Надя с улыбкой покачала головой, и снова Костя непонятно как оказался рядом с нею.
Губы их встретились. Надя ответила на поцелуй неумело, но доверчиво и положила руки ему на плечи. Что-то было не так, как обычно с девушками, и краем ускользающего сознания Костя понимал, что дело не в поцелуе, а в чем-то неизмеримо большем, чему названия нет. А может быть, и есть, просто он не знает.
– Где ходит этот дежурный хирург? – услышал он, как сквозь туман, и не сразу понял, что речь идет о нем.
Надя быстро отступила:
– Идите, Константин Петрович.
И снова оказалось не совсем ясно, что Константин Петрович – это он.
– Материальная у вас какая-то нематериальная, – сказал он хрипло.
– Идите, зовут.
Пригладив волосы, он осторожно приоткрыл дверь и, убедившись, что Оксана ушла выкликать его в другой коридор, степенно зашагал к посту.
Что ж, примета в очередной раз оказалась верной, даже пять минут сидения в смотровой обеспечило дежурной смене бессонную ночь, но главное, как появилась работа, доктор Коршунов сразу сделался всем нужен и всеми любим.
Только в первом часу ночи он на десять минут размылся, чтобы позвонить Яну и попросить утром привезти форму в академию, потому что сам заехать домой переодеться он уже явно не успевал.
Ответственный сам был выпускником академии, знал тамошние строгие порядки, поэтому без разговоров отпустил Костю в половину седьмого. Наскоро приведя себя в порядок и переодевшись, он спустился вниз.
На посту никого не было. Заглянув в полуоткрытую дверь сестринской, Костя увидел, что Надя спит на кушетке, по-детски подложив руки под щеку. Еще полчаса назад она привозила в операционную пациента, значит, прилегла только что и будить ее было бы настоящим свинством.
Непонятное началось для Кости время. Непонятное и удивительное, так непохожее на его прежнюю жизнь, что он и сам будто переставал быть собой.
Странности начинались с самого утра.
С детства Костя привык просыпаться в подавленном настроении, с чувством вины и стыда, и привычка эта настолько прочно въелась в подсознание, что, даже начав самостоятельную жизнь, он, еще не открыв глаза, первым делом спрашивал себя: «Что случилось плохого? В чем я провинился? Что сделал не так?» И ответ почти всегда очень быстро находился.
Теперь все изменилось. Радость будто будила его, дергала за ухо, мол, просыпайся, встречай хороший день. Костя вскакивал, удивлялся, почему счастлив, и тут же приходил ответ: «Надя».
Приехав на службу после того безумного дежурства, он при первой же возможности посмотрел график сестер и выяснил, что Надя работает только через два дня, а столько ждать он не мог. Пришлось разрабатывать дьявольски хитрый план по выяснению ее номера телефона, по сравнению с которым бледнели все интриги Штирлица в тылу врага.
Костя пошел к старшей сестре и потребовал схему оповещения сотрудников в чрезвычайной ситуации, якобы проверить, правильно ли указаны его координаты. Чтобы не вызвать подозрений, запоминать Надин номер пришлось за две секунды, но Костя справился.
Приехав домой, он собирался позвонить ей позже, после того, как поспит хотя бы часик, но обнаружил, что не в состоянии сомкнуть глаз, несмотря на ночь, проведенную у операционного стола.
Набрал номер, пока шли гудки, подумал, что Наде может не понравиться, как он добыл ее телефон окольными путями, хотел уже повесить трубку, но тут она подошла и говорила с ним так ровно и спокойно, что Костя испугался, уж не приснился ли ему их поцелуй.
Хотел позвать Надю на свидание, но сообразил, что они оба после суток, и даже если Надя поспала днем, все равно это не восстановило ее силы, да и его собственная бодрость держится на последних каплях горючего.
Оказалось, что Надя живет недалеко, в пяти автобусных остановках, и как раз на полдороге расположена типовая районная киношка.
Каким-то не до конца ясным Косте образом они оказались там, взяли билеты на ближайший сеанс, поели мороженого в фойе, густо заросшем фикусами и монстерами, а потом сели в полупустом зале и крепко проспали весь фильм от начала до конца, но даже сквозь сон он чувствовал, что Надя рядом и голова ее лежит у него на плече.
Распорядок для молодого амбициозного хирурга и работающей на полторы ставки медсестры оставляет им не так много времени для личной жизни.
Костя то дежурил, то подменял, то выручал, то оставался на интересную и необычную операцию, а когда бывал свободен, на смену отправлялась Надя.
Видеться удавалось в основном на работе, и это тоже было здорово: выдерживать сухой профессиональный тон, а через минуту самозабвенно целоваться за шкафом, замирая от страха, что вдруг кто-нибудь войдет, и Костя не мог понять, действительно ли он этого боится или, наоборот, хочет, чтобы их роман стал достоянием гласности. Как человек, когда сам боится спрыгнуть с вышки в бассейне или с парашютом, втайне надеется, что найдется добрый человек и подтолкнет его.
В академии царили патриархальные нравы, и отношения между докторами и медсестрами прямо не запрещались, но и не приветствовались, а в скоропомощной больнице с этим было посвободнее. Работы много, рук мало, так что администрация исповедовала принцип: хоть на голове стойте, главное, дело делайте.
Умом Костя понимал, что чем меньше народу будет знать о его романе с медсестрой, тем лучше, но когда Надя в воскресенье заступила на сутки в больнице, он, протомившись весь день, к вечеру поехал к ней, специально не взяв халат, чтобы всем стало ясно, что он приехал не помогать, а навестить свою девушку. Девушка, впрочем, еле выкроила три минуты на поцелуй между снятием кардиограмм и измерением давления, ибо в тот день свирепствовали магнитные бури, и «скорая» под завязку забила приемник гипертоническими кризами.
До серьезного у них пока не дошло, и Костя ничего не загадывал и не планировал, зная, что все случится тогда, когда должно будет случиться. Впервые в жизни он жил сегодняшним днем, оставив прошлое и будущее.
Так прошла неделя безмятежного счастья, которое редко дается человеку надолго.
С Костей Коршуновым определенно происходило то, что называется «витает в облаках», и он боялся, что, целыми днями мечтая о Наде, на службе выглядит полным дураком, но внезапно Владимир Андреевич похвалил его за отличную работу.
Костя удивился, но спорить не стал.
Он был во власти нового для себя чувства, может быть, любви, может, чего-то другого, Костя не анализировал, просто радовался ему, как радуется теплу человек, пришедший с мороза.
Обычно он, ухаживая за девушками, тяготился общением с ними. Приходилось мучительно подыскивать темы для разговора, украдкой морщиться от глупых и напыщенных сентенций, с помощью которых девушки хотели произвести на него впечатление, и целоваться для того, чтобы прервать затянувшуюся паузу. По-настоящему интересно ему было только с Соней, но он, хоть и не прочь был в свое время на ней жениться, воспринимал ее скорее как коллегу и товарища, нежели как девушку.
Зная из книг, фильмов и простой житейской мудрости, что влюбленность состояние весьма быстротечное, Костя немного боялся, что, когда наваждение пройдет, Надя окажется невежественной медсестрой, с которой не о чем поговорить. Может, и так, но зато с ней было о чем помолчать.
Рядом с нею ему казалось, будто они вместе уже много лет, и между ними все сказано и договорено, будто они давно исповедовались друг другу. Костя чувствовал, что мог бы поделиться с Надей самым сокровенным, но это ни к чему, она понимает его и так. Ловя его взгляд, Надя улыбалась, и Костя чувствовал, что жизнь готов отдать ради этой улыбки.
Когда ухаживаешь за девушкой, положена романтика, и Костя с получки поехал на рынок, купил букет чайных роз, восхитительно красивых и дерзко дорогих, но цветы были всего лишь формальностью и ничего не решали. Надя обрадовалась букету, по науке обрезала кончики стеблей под водой, и добавила в вазу две таблетки аспирина, чтобы розы дольше стояли, но Костя понял, что для нее это тоже формальность, которая ничего не значит.
В субботу Костя повел ее в «Канатник», кафе неподалеку от академии. Место было, с одной стороны, не слишком дорогое, а с другой стороны, приличное, сотрудники академии давно облюбовали его для романтических свиданий, и вероятность встретить там кого-то знакомого приближалась к ста процентам, но Костя сознательно шел на этот риск. В эти счастливые дни ему казалось, что судьба ведет его верной дорогой и нужно просто довериться ей.
Надя пришла в кафе в синем платье, на взгляд Кости, очень симпатичном, но слишком летнем для конца октября, должно быть, надела свой единственный праздничный наряд. Пожалуй, только в этом ее неумении стильно одеться и накраситься, да еще в слишком серьезном общении с мужчинами проглядывало ее раннее сиротство. Глядя, как она смущается, сама понимая, что выглядит слегка нелепо, Костя внезапно понял, что они не просто девушка и парень, а родные души, связанные гораздо крепче, чем просто романтическим интересом. Они оба росли без матерей, и эта общность гораздо важнее, чем лежащая между ними социальная пропасть.
Потому что они заказали мало и без алкоголя или из-за Надиного платья, официант обслуживал их с кислым видом, будто от себя отрывал, и в другой раз Костя бы оскорбился, а сейчас только пожалел беднягу, что не понимает истинной ценности вещей.
Приближались соревнования по спортивному ориентированию, и Костя за кофе все-таки попытался объяснить Наде, как работать с картой и компасом, но, не имея под рукой ни того ни другого, сам запутался и сдался.