Надя жила в панельной пятиэтажке с узкой лестницей и непременной теплой вонью из подвала.
Из-за того, что угловая, квартира Нади отличалась от стандартных и состояла из большой комнаты в два окна и маленькой, почти кельи, зато отдельной комнаты.
Костя вообще неуютно чувствовал себя в чужих домах, но у Нади ему сразу понравилось. Из-за окон в квартире казалось светло и просторно, и вообще с порога становилось ясно, что здесь живут добрые люди. Надя сказала, что маленькая комната ее, а большую делили отец с братом, но сейчас брат в армии, и папа роскошествует один.
Костя надеялся, что она позовет его к себе, но Надя быстро прошла на кухню и поставила чайник, посадила его за стол, а сама скрылась в своей комнате, чтобы через минуту вернуться в том самом синем платье, в каком ходила с ним в кафе.
– Хочешь ужинать? – спросила она.
Потянув Надю за руку, Костя усадил ее к себе на колени.
– Нет, – сказал, переведя дух после долгого поцелуя, – ужинать не хочу.
– Тебе, наверное, тяжело меня держать.
Она хотела встать, но Костя удержал ее за талию.
– Ничего, силовая тренировка. И ты легкая.
Они снова поцеловались. Надя так доверчиво прижималась к нему, так ласково обнимала, что Костя растерял всю свою решимость. Не нужен ему отчаянный прыжок в бездну, чтобы быть с любимой женщиной. Зачем привязывать себя цепями обязательств, если он и так всем сердцем стремится к ней.
Он осторожно положил ладонь ей на грудь. Надя вздрогнула, выпрямилась, лицо ее застыло, и Костя убрал руку.
Засвистел чайник. Надя встала, выключила газ и потянулась за заваркой.
– Давай попьем?
– Конечно! Попозже только, – он поднялся вслед за ней, взял из рук жестяную коробочку и отложил в сторону.
Надя улыбнулась, и Косте вдруг сделалось жутко, сердце екнуло, как бывает, когда летишь во сне.
Он выключил свет.
За окном шумел дождь, барабанил по жестяному подоконнику. Вода струями лилась по оконному стеклу, в лучах уличного фонаря отбрасывая на Надино лицо причудливые тени.
Казалось, стена воды отделила их от всего остального мира.
– Так хорошо с тобой, – сказал он.
– И мне с тобой тоже, – Надя прижалась к нему, – только немножко страшно.
– Не бойся, – сказал Костя хрипло, – будет, только когда ты разрешишь.
– Не в этом смысле.
– А в каком?
Она улыбнулась:
– Не знаю… Просто я никогда не думала, что буду такой счастливой.
– Я тоже, Надя. Поэтому я тоже боюсь.
– Не бойся.
Костя снова притянул ее к себе на колени и вдруг ощутил соленый вкус вечности.
– Ты знаешь, Надя, если мы срочно не попьем чай, то я за себя не отвечаю, – сказал он, отступая, хотя в тесной кухне делать это было некуда.
Пригладив волосы, она взяла банку с заваркой и застыла, будто недоумевая, откуда у нее в руках появился этот предмет и с какой целью.
Вдруг раздался звонок в дверь. Костя с Надей вздрогнули и переглянулись.
– Ты кого-то ждешь? – прошептал он.
Она покачала головой. Звонок прозвучал еще раз, противно и настойчиво.
Надя не двинулась с места, и только Костя хотел сказать, что это должно быть что-то важное, надо спросить, кто там, как раздалось лязганье открывающегося замка.
Испугавшись, что это воры, Костя встал, заслоняя собой Надю, но тут дверь распахнулась, щелкнул выключатель, и в ярком свете, залившем крохотную прихожую, он увидел полную женщину с рыжей «химией» на голове и пламенно-алыми губами.
– Тетя? – робко сказала Надя, выглядывая из-за его спины. – Ты как тут?
– Вот как ты встречаешь родню, Надежда! Радушно, нечего сказать. – Женщина, с трудом поворачиваясь в узком пространстве, снимала плащ и пыталась пристроить для просушки раскрытый цветастый зонт с одной поломанной спицей. – А ты не одна, значит?
– Здравствуйте, – выступил Костя, но женщина отмахнулась от его приветствия.
– А что это вы без света сидите? – продолжала она, вдвигаясь в кухню клином, как тевтонские войска. – Темнота друг молодежи?
– Просто так, чай пьем, тетечка.
– Да? Ну и где ваш чай?
– Вот, делаю как раз.
– И мне налей, раз такое дело. И представь уж дорогого гостя. Представь-представь, нечего глаза прятать. Кто ходит в дом втайне от родни, у того редко хорошие намерения.
Костя поспешно поднялся с табуретки и склонил голову.
– Это доктор с нашего отделения, Константин Петрович, – сказала Надя.
– Ах Петрович! Надо полагать, важный человек! Ну здравствуйте, Константин Петрович!
Кажется, женщина хотела склониться в ироническом поклоне, но, трезво оценив собственные размеры и габариты кухни, решила не рисковать. В общем-то, трудно было найти более подходящий момент, чтобы сделать Наде предложение, но вместо этого Костя вытянулся и спросил:
– А я с кем имею честь?
– Людмила Марковна, – женщина опустилась на табуретку, – давай, Надежда, угощай нас с Константином Петровичем! А то что это, пустой стол, что человек о тебе подумает.
– Тетя, мы с Константином Петровичем просто готовились к соревнованиям и зашли переждать дождь, только и всего.
Это был еще более подходящий момент объявить о своих намерениях, но Костя снова промолчал.
– Знаем-знаем, как оно бывает, – тетя расхохоталась, – зашли переждать, а через девять месяцев неожиданный результат. Что лукавить, дело молодое!
Надя принялась быстро накрывать на стол. Людмилы Марковны хватило секунд на тридцать, после чего она вскочила и распахнула холодильник:
– Нет, ну что это! Гость в доме, а у тебя шаром кати! Блинчиков хоть наведи на скорую руку! Вы знаете, Константин Петрович, хотя какой вы для меня Константин Петрович, Костя! – воскликнула Людмила Марковна, и, кинув оценивающий взгляд, припечатала: – И на «ты». Не дорос еще, чтобы я тебе выкала.
– Простите, но… – начал Костя и заткнулся, потому что Надя положила руку ему на плечо и довольно ощутимо сжала.
– Так вот, Костя, Надюшка у нас прекрасная хозяйка, не сомневайся.
– В мыслях не было.
– В облаках витает много, это да, вот вы сегодня и застали ее врасплох, а обычно у нее дом в порядке. Ну, что стоишь, рот разинула, давай делай блинчики. Варенье еще достанем, и отличный ужин получится.
– Спасибо, не нужно, я не голоден.
– Что значит не нужно? Вы попробуйте только Надины блины, так пальчики оближете! И варенье крыжовенное, она сама варила…
«Крыжовенное, господи!» – подумал Костя, при упоминании пальчиков невольно переводя взгляд на руки тети Люси. Кисти были широкие, с короткими пальцами, и если бы не алый маникюр и множество безвкусных колец, их легко было бы принять за мужские.
Надя уже с глухим стуком взбивала венчиком тесто в эмалированной миске.
– Рановато, конечно, доставать варенье, надо бы подождать до белых мух, но ради дорогого гостя…
Костя знал, что белые мухи – это первый снег, но почему-то именно сейчас словосочетание обрело другой, буквальный смысл, он живо представил себе жирных белых личинок, копошащихся в варенье, и почувствовал, как к горлу подкатывает тошнота.
– Прошу вас, не надо ничего! – вскричал он. – Мне уже, пожалуй, пора идти.
– Куда это ты собрался, дождь-то не кончился еще.
– Ничего страшного, доберусь.
– Да, тетя, Константину Петровичу пора уже идти. Я ему дам папину куртку и зонтик.
– И слышать не хочу! Что это за гостеприимство, человека голодным выгонять, да еще под дождь!
– А если до утра не перестанет? – спросила Надя, улыбаясь краешком рта.
– А ты на слове не лови! Разберемся как-нибудь, не переживай! Ишь, молодежь, как квартира пустая, так вы сахарные, от дождя прямо растаете, а как родители пришли, так сразу вам стихия нипочем.
Костя не хотел, а засмеялся.
– Ну, Костя, рассказывай, где работаешь?
– Я аспирант на кафедре детской хирургии, – начал он, но тетя тут же перебила его.
– Надежда, а сделай-ка ты горячие бутерброды! Я видела, сыр у тебя есть, помидорчик, вон, начатая банка огурцов стоит. Давай, сваргань быстренько свое фирменное блюдо! Умеет у нас Надюшка из ничего отличный ужин состряпать.
– Спасибо, не стоит беспокоиться.
– Ничего-ничего!
– Правда, мне не трудно.
Костя смотрел, как Надя одновременно жарит на одной сковородке блинчики, на другой хлеб, тут же нарезает сыр и помидор, хотел сказать, что она похожа на шестирукую богиню Кали, но при тете Люсе не решился.
Тем временем тетя продолжала светскую беседу в весьма своеобразной манере. Задавала вопрос вроде бы с любопытством, но стоило Косте начать ответ, как она, если дело не касалось таких важных материй, как зарплата и прописка, перебивала его на полуслове и начинала яростно угощать.
Людмила Марковна поинтересовалась темой его диссертации, но только Костя подобрал слова, чтобы в доступной форме обрисовать суть своей работы, как тетя вскричала:
– Господи, вот мы вороны, Надя! Даже наливочки не предложили гостю!
– Он не пьет.
– Ну как это, в самом деле! Мужчина и не пьет!
– Вот так, Людмила Марковна, – буркнул Костя, – либо больной, либо стукач, либо сволочь. Выбирайте ваш вариант.
– Ха-ха-ха! – в раскатистом смехе тетя обнажила ряд золотых зубов. – Вот припечатал! Нет, ты не подумай, так-то я в полном соответствии с курсом и генеральной линией, в общество трезвости вот вступила, но в хорошей компании да рюмочку не выпить – грех натуральный.
– Что ж, грешен.
– Доставай, доставай, Надежда, там и градусов нет, сладость одна.
– Тетя, Константин Петрович сказал, что не хочет.
– Разборчивый какой. Так ты, стало быть, спортсмен?
– Любитель.
– Давно занимаешься? Женька, брат, с армии бегает и детей приохотил. Хотел в спортшколу отдать, но не взяли, данных, мол, нет. А я думаю, так и слава богу. Там вместо учебы одни тренировки, потом еще лекарства всякие нехорошие дают. Так бы и пробегали до тридцати дураками и сразу на инвалидность.
– Да, опасность такая существует, – кивнул Костя, – из спортсмена выжимают максимум, пока он в форме…