– Нет, – терпеливо пояснил Кис. – То, что отписано на вас, – то и так ваше. Наследовать вы можете только имущество вашего мужа… Кто-нибудь был еще в доле?
– По-моему, нет. Я устала, давайте закончим этот разговор.
– Хорошо. Только одно, Ирина. Вы меня слушаете? – Он посмотрел на ее вдруг ставшее отрешенным лицо. – Ирина, это очень важно! Пожалуйста, включитесь…
Ее взгляд наконец собрался, сосредоточился на детективе.
– Да… – откликнулась она безучастно.
– Вы в доле. Это означает, что к вам придут просить возврата долга, понимаете?
– И что с того?
– Если это убийцы вашего мужа, то вы тоже в опасности. Предупредите сразу милицию. И, пожалуйста, меня тоже. Вот мои телефоны. – И Кис подвинул к ней свою визитку.
День пролетел с удручающей быстротой. Пока он искал подходы к имевшейся у милиции информации, пока беседовал со вдовой убитого парикмахера, на Москву опустился морозный, искрящийся вечер. Начало марта – днем воздух слабо пахнул весной, как пустой флакон от духов, но к ночи зима все еще отвоевывала территорию в безраздельное господство, терроризируя все живое леденящим доказательством своего еще не ослабевшего могущества.
Кис был страшно голоден – выпитый кофе только усилил аппетит. Александра ждала его сегодня к ужину и обещала рагу из молодого барашка.
Они не виделись несколько дней – она уезжала в командировку по своим журналистским делам, и он соскучился, хотя почти не думал о ней в эти напряженные дни. Он скучал по ней всегда – не головой, не мыслями, а на каком-то глубоком, подкожном уровне. И сейчас вдруг страшно захотелось все бросить и ехать прямо к ней. Сидеть с ней за столом, есть рагу, запивать его красным вином и смотреть на Александру.
Блаженство…
Они по-прежнему жили не вместе, каждый у себя. Это было во многих отношениях удобно, но во многом и напрягало. Отчасти физически: вещи путались и кочевали из дома в дом, теряясь по дороге. Отчасти, и куда важнее, психологически. Именно так: в их затянувшемся холостяцком образе жизни имелся психологический дискомфорт. Иногда Алексей спрашивал себя: так ситуация сама сложилась? Или ее так сложила Александра? Чтобы иметь свою свободу, независимость… От него?
Пережив пару ссор и вспышек ревности[3], они решили поговорить откровенно. Вернее, решила Александра. На прямые разговоры она была мастер, Кис это усвоил с тех самых пор, когда она сама предложила ему отношения.[4]
Вот и теперь она взяла на себя инициативу:
– По-моему, нам надо объясниться, Алеша. Ты хочешь, чтобы мы жили вместе? – спросила Александра, не мудрствуя лукаво.
– Не знаю, – честно ответил Алексей. – А ты?
– И я не знаю… Давай тогда поставим вопрос по-другому: тебя не устраивает, что мы живем раздельно?
– Не знаю.
– И я тоже, – призналась Александра. – Иногда мне это кажется обидным…
– Мне тоже.
– А потом я думаю: собственно, что же обидного?
– Я тоже.
– И не нахожу однозначного ответа.
– Я тоже.
Она усмехнулась.
– Алеша, мы с тобой в одинаковой ситуации. Каждый время от времени мучается этими вопросами, но не находит на них ответа. И в результате мы подозреваем друг друга в том, что другой не хочет. Да?
– Согласен.
– А что, если мы договоримся так: когда один из нас ощутит потребность – потребность, а не пустые сомнения, ты чувствуешь разницу? – в том, чтобы жить вместе, то он скажет. И мы обсудим. Идет?
Проблема, таким образом, рассосалась, и больше к ней они не возвращались. Высказанная, сформулированная и обсужденная проблема просто исчезла.
И от этого было легко. Легко было скучать по ней: к его потребности быть рядом с Александрой теперь не примешивались горечь, подозрения, недоумение. И от этого – вот парадокс – он еще больше скучал по ней. И до одури хотел бы сейчас все бросить и поехать прямо к ней. Ужин еще не готов, до их намеченного свидания еще полтора часа, но он бы ходил за ней на кухне, бестолково пытаясь помочь, и урывал бы поцелуй или объятие между хлопотами по приготовлению ужина. И она бы его гнала с кухни: он ей мешает! А он бы не ушел: ну он ведь просто хочет помочь!
Это игра такая, да. Помощи от Алексея с гулькин нос: кроме приготовления полуфабрикатов, он полный ноль во всех остальных кулинарных премудростях… Но он бы мыл по ее распоряжению какой-нибудь салат или картошку и целовал бы ее мимоходом… И она бы сердилась… И прогоняла бы его…
Кайф какой…
Но вместо этого он поехал по адресу пропавшей Жени. Бывшей любовницы Влада и хозяйки безымянной собаки.
Ее квартира была по-прежнему глуха и нема. Кис разыскал участкового: конечно, дело по «отсутствию хозяйки домашнего животного» он передал в отделение. И, конечно, этому делу никто не дал хода.
Кис пустился обзванивать морги: пока что трупов, соответствующих описанию Жени – рыжей красотки (Кис, естественно, воспользовался пребыванием в ее квартире, чтобы изучить фотографии хозяйки), не обнаружилось.
Что ничуть не утешало: труп, совпадающий с описанием, может обнаружиться завтра, послезавтра или в конце марта, когда стает снег….
Впрочем, если он ошибся, тогда Женя появится не позже, чем завтра: это самые крайние, самые лимитные сроки для человека, который бросил собаку одну в доме.
Все продвигалось значительно медленнее, чем хотелось бы… Ну разве только еще к Вове съездить. Вернее, к его вдове.
Он взглянул на часы: уже пора было ехать к Александре. Он ее пять дней не видел! Не трогал, не слышал, не дышал ею…
Но он поехал к Вове. К его вдове то есть.
Выяснить удалось немного. Вову что-то (или кто-то) испугалона лестничной площадке. На испуг его больное сердце отреагировало острым обширным инфарктом, и он с трудом дополз до своего этажа, поскребся в дверь. К счастью, жена его услышала, открыла дверь и тут же кинулась вызывать кардиологическую «Скорую». Но та прибыла слишком поздно. Вова умер той же ночью.
С Владом Филипповым? Да, были дружны. Не сказать чтоб какая-то особая дружба, но все же. А вот недавно какой-то тип явился и утверждал, что он Влад Филиппов и есть! А он совсем не Влад, и зачем только этому прохиндею понадобился такой гнусный розыгрыш?!
Кис не стал ее разуверять: ей хватит переживаний в связи со смертью мужа. Он покинул вдову Вовы, думая на ходу о том, что ничего пока не проясняется, но в нем, однако, крепнет уверенность, что все эти смерти между собой связаны. Конечно, гипотезу еще следовало проверить. И придется ему попотеть… А все ж таки, шептала ему интуиция, все это неспроста.
Неспроста!
Он еще колебался: не заехать ли к Владу? У него появились к нему новые вопросы. Но все-таки решил, что они вполне могут подождать до завтра. И поехал к Александре.
И как только обнял ее, то сразу забыл о Владе-старшем и о младшем, о Люле и об Артеме, о прочих персонажах этой драматической истории.
И даже о рагу из молодого барашка.
– Нет! – со смехом отбивалась Александра. – Сначала ужин, а всеостальное – потом!
– Сначала все остальное, – категорически постановил Алексей, целуя ее шею, – а ужин потом! И в двойной порции – за растраченные силы!
Артем, прокрутив в голове предостережения детектива, призвал на помощь своего племянника: не хотел, чтобы Люля снова платила бешеные деньги за охрану.
Люля, однако, заявила, что будет оплачивать услуги племянника. Артем спорил, но она одержала верх.
– Артем, ты пойми: любая работа должна быть оплаченной. (Так всегда говорил Владька.) С какой стати твой племянник будет заниматься благотворительностью и охранять незнакомую ему женщину? Если бы я была бедной, я, быть может, приняла бы твой жест. Но деньги у меня есть. Не спорь, пожалуйста.
Он уступил в конечном итоге – уж больно Люля была решительна. Настоял только на сумме: учел питание, проживание, приплел еще какую-то белиберду – и в результате существенно снизил цифры: сколько бы ни было денег у Люли, он не хотел ими злоупотреблять.
Денис, сын старшей сестры Артема, недавно вернулся из армии и пока пребывал в состоянии счастливого ничегонеделания под условным названием «надо осмотреться, подумать и выбрать». И Артем решил, что пусть пока пацан «осматривается» у Люли.
Племянник напоминал аллюром своего сорокалетнего дядю Артема, был так же широк в плечах и статен, тот же чуть узковатый овал лица, но лицо его было нежнее и живее. На нем война не оставила свои зарубки.
Теперь Денис нес вахту днем (пока Артем отсыпался после ночного бдения), с наслаждением дегустируя содержимое огромного двустворчатого холодильника на кухне, всегда набитого деликатесами. Щепетильному Артему даже пришлось сделать замечание племяшу: «Ты здесь на работе. Это холодильник не твой. Тебе разрешили есть – ешь. Но не наглей. И не торчи столько времени в кухне: твой пост у окон, у дверей! А то за ушами небось так трещит, что не расслышишь, даже если дверь гранатой подорвут!»
Денис насупился – дядя всегда был угрюм и суров не в меру! – но умерил свой гастрономический пыл и в кухню стал наведываться пореже и ненадолго.
С его появлением в доме их жизнь как-то напряглась. Словно разрушилась та интимность, которую Артем ощущал, будучи наедине с Люлей. Его тон невольно в присутствии Дениса сделался посуше, взгляд непроницаемее…
«Это к лучшему, – думал Артем. – Надо от нее отвыкать. Не хватало только влюбиться… Не для того меня судьба хранила, не для того пуля не разорвала мне сердце, чтобы его разорвала нелепая любовь!»
А Люля, казалось, ничего не замечала. Она жила сомнамбулой, подолгу смотрела в окно, иногда рисовала, но затем равнодушно рвала эскизы. Слава Мошковский позванивал, звал к себе, но Артем воспротивился: Люля никуда не выйдет из дома. Пусть приезжает сам!
Но на загородные поездки у Славки времени не было. И Люля жила сомнамбулой. Дни текли размеренно и скучно, их не оживляло ничто. А двоих мужчин в доме она, казалось, не замечала.