Глядя на него, я еще больше обрадовался, что не нахожусь на месте Либби Хатч.
– Всем встать! – пророкотал пристав Коффи откуда-то из глубин своей бочкообразной грудной клетки, поднимая всех на ноги и водворяя тишину в зале; перейдя к объявлению точного порядкового номера заседания суда, он продолжал оглядывать толпу, все еще высматривая какого-нибудь горе-умника, который чего доброго вообразит, что находится не в присутствии всей власти штата Нью-Йорк. Затем, держа перед собой пюпитр, Коффи объявил первоочередное дело сегодняшнего дня: – Народ округа Саратога против миссис Элспет Хантер из Нью-Йорка, бывшей миссис Элспет Хатч из Боллстон-Спа, бывшей мисс Элспет Фрэзер из Стиллуотера, – обвиняемой в том, что она в тридцать первый день мая тысяча восемьсот девяносто четвертого года сознательно и преднамеренно совершила убийство Томаса Хатча, трех лет от роду, и Мэтью Хатча, четырех лет от роду, а также сознательно и преднамеренно совершила попытку убийства Клары Хатч, пяти лет от роду, все в пригороде Боллстон-Спа.
Обвинение повлекло волны бормотания во всем зале, кои судья Браун пресек внезапным яростным стуком своего молотка. Со снабженного подушками кожаного кресла – которое, несмотря на высоту, все равно поднимало его над судейским столом лишь по грудь – судья сердитым взглядом окинул зал.
– Суд, – в конце концов изрек он грубым скрипучим голосом, – желает с самого начала дать понять, что осведомлен о том интересе, кое общественность испытывает к данному делу. Но суд никогда не позволял интересу общественности помешать свершению правосудия, равно как не собирается допустить этого сегодня. Тем самым хочу напомнить собравшимся в зале, что вы являетесь гостями этого суда, и предупредить, что в случае любого иного вашего поведения ботинок суда неизбежно пнет вас под ваш коллективный зад.
В ответ на это в зале появилась масса улыбок, но в открытую расхохотался лишь один человек в задних рядах – и вскоре пожалел о своей смелости. Глаза судьи Брауна отыскали беднягу быстрее молнии, а его тонкая морщинистая рука подняла молоток и указала на этого человека.
– Удалите его, – заявил судья, – и позаботьтесь, чтобы он больше не появился на этом процессе.
Охранник Генри схватил мужчину за воротник и, прежде чем ошеломленная жертва успела запротестовать, вывел за большие двери.
– Итак, – продолжил судья, оглядевшись, чтобы удостовериться, – присутствует ли в зале обвиняемая?
– Да, ваша честь, – ответил Ирвинг У. Максон слегка дрожащим голосом.
– Вы слышали обвинение штата, – провозгласил судья, глядя на Либби Хатч. – Что вы можете привести в оправдание?
– С позволения суда, – ответил мистер Максон, прежде чем Либби успела сказать хоть слово, – мы просим короткой отсрочки, поскольку ожидаем…
Судья Браун прервал того внушительным громким вздохом, переросшим в стон, когда он принялся потирать свои короткие седые волосы.
– Все мы чего-то ожидаем, адвокат. Лично я провел всю жизнь в ожидании процесса, избавленного от ненужных задержек. – Старые глаза вперились в мистера Максона. – И ожидаю этого до сих пор.
– Да, ваша честь, – выпалил мистер Максон, чья нервозность все возрастала под этим древним взглядом с судейского места. – Если вы только позволите мне объяснить…
В этот самый миг раздался легкий хлопок закрывающихся входных дверей, и мистер Максон обернулся вместе с остальными взглянуть на пришельца, произведшего этот звук.
Даже на расстоянии я смог понять, что это явно Кларенс Дэрроу, поскольку он совершенно соответствовал Маркусову описанию. В отличие от адвоката Максона, одежда мистера Дэрроу была самой обычной – незамысловатый светло-коричневый костюм и белая рубашка с простым галстуком, небрежно повязанным на шее, – и выглядела так, будто он спал в ней в поезде. Этот облик, хоть и не настолько неаккуратный, каким он стал впоследствии (мистер Дэрроу только начал внедрять неряшливый вид как один из своих фирменных знаков), все равно существенно отличался от внешности прочих судейских, равно как и походка: шел он медленно, сгорбившись, будто вприпрыжку, что было особенно заметно с учетом его немалых габаритов. Волосы его, как и говорил Маркус, были непричесаны, одна из прядей свисала на лоб. Лицо, естественно, еще не настолько покрылось морщинами, каким будет во дни его большей славы, но все равно казалось изможденным и грубым; глаза же оказались того светлого оттенка и с тем же печальным, ищущим выражением, которое в будущем тоже станет легендарным. Мягкие губы морщились и вполне соответствовали паре больших кругов под глазами, своим видом будто говоря о дорогой цене мудрости, приобретенной путем слишком близкого соприкосновения с людской бесчеловечностью к ближним своим. Идя по центральному проходу, мистер Дэрроу всматривался в толпу твердым и решительным взглядом, отличавшимся от взгляда судьи Брауна, но производившим не меньший эффект: когда он дошел до ограждения, на нем сосредоточились глаза всех присутствующих в комнате.
Само собой, то было представление – но я побывал во множестве залов суда, и нынешнее было одним из лучших, что я видел, – и достаточно хорошим, чтобы моментально дать мне понять: мы в еще большей опасности, нежели предполагали.
Мистер Дэрроу, сжимающий старый, видавший виды портфель, помахал мистеру Максону, который объявил:
– Я прошу прощения суда, минуточку, – и бросился к Дэрроу. Судья Браун казался недовольным происходящим, но все же откинулся на спинку кресла с новым вздохом и принялся ждать, а мистер Максон открыл воротца в ограждении и впустил мистера Дэрроу в судебную часть комнаты, где тот быстро пожал руку Либби Хатч.
– С позволения суда, – проговорил уже улыбающийся мистер Максон, – я…
– А если суд не позволит, адвокат? – проговорил судья Браун, вновь выпрямляясь. – Что это вы намерены сделать, сэр?
– Ваша честь, – быстро продолжил мистер Максон, – я должен представить мистера Кларенса Дэрроу, лицензированного адвоката из штата Иллинойс. Защита просит, чтобы суд разрешил ему присутствовать, pro hac vice, в качестве первого адвоката защиты.
– Дэрроу, хм? – изрек судья Браун. – Да, мне кое-что сообщали о вас, мистер Дэрроу. С юга штата.
Мистер Дэрроу смиренно улыбнулся и хмыкнул.
– Надеюсь, – произнес он глубоким, успокаивающим голосом, – эти сообщения не настроили против меня вашу честь.
Это понравилось людям в зале, а заодно и, некоторым образом, судье Брауну.
– Это, конечно же, не поможет, – ответил он, на что в зале раздались смешки, на которые он не обратил внимания. – Если защита предпочитает нанять внешнего адвоката, это ее прерогатива. Но этому суду не требуются советы по ведению дел ни от кого из Нью-Йорка.
– Понимаю, ваша честь, – кивнул мистер Дэрроу с очаровательной, должен признать, улыбкой. – Мы в Чикаго думаем о Нью-Йорке то же самое.
Публика вновь засмеялась, что на сей раз было встречено молотком и суровым взглядом.
– Если таково действительное желание защиты, – буркнул судья, вновь поворачиваясь к месту защитников, – суд милостиво позволяет мистеру Дэрроу практику в этом штате, pro hac vice.
Потом судья посмотрел на Либби Хатч, которая встала и невинно распахнула яркие глаза.
– Прошу прощения, ваша честь, – сообщила она, уголки ее губ при этом слегка приподнялись. – Боюсь, что я никогда не изучала латыни.
В толпе при этом раздался тихий шепот в духе «я тоже» и «ну ясное дело, что не изучала», что вызвало очередной удар молотка.
– Pro hac vice, – объяснил судья со всем спокойствием, на какое только был способен, – просто означает «в данном случае», миссис Хантер. Это предоставляет мистеру Дэрроу право практики в штате Нью-Йорк, но только по этому делу. Вы удовлетворены?
Либби кротко кивнула, потом села на место.
– Имеются ли у обвинения штата возражения? – уточнил судья.
Мистер Пиктон храбро улыбнулся, сунул большие пальцы за жилетку своего новенького серого костюма и встал.
– Отнюдь нет, ваша честь, – заверил он, выходя из-за стола и смотрясь еще ниже, жилистее и проворнее, чем обычно, в сравнении с мистером Дэрроу. – Суд осведомлен о репутации мистера Дэрроу, и если защита утверждает, что в округе Саратога не нашлось подходящего адвоката, то, хотя мы и не разделяем подобной оценки наших местных талантов, мы не видим причин, по которым мистеру Дэрроу не позволено было бы участвовать.
Аудитория была не особо настроена усматривать в словах мистера Пиктона что-то смешное – но при этом заявлении все равно появилось несколько гордых, довольных улыбок.
Мистер Дэрроу тоже улыбнулся, и довольно обходительно – но его лицо окаменело, когда, глядя в сторону мистера Пиктона, он приметил Маркуса. Быстро придя в себя, он резким движением будто приподнял невидимую шляпу, дав понять детектив-сержанту, что оценил его умный ход в расследовании. Маркус улыбнулся и салютовал в ответ, а мистер Дэрроу провозгласил:
– Благодарю достопочтенного окружного прокурора. И, должен сказать, что впечатлен его стараниями разузнать все о моей… репутации.
Мистер Пиктон, заметивший этот маленький обмен любезностями между мистером Дэрроу и Маркусом, широко улыбнулся:
– Мистер Дэрроу завышает меня, ваша честь. Он, вероятно, не знает, что я лишь помощник обвинителя, поскольку окружной прокурор Пирсон пока еще не выразил желания покинуть свой на редкость приятный кабинет.
Напустив на себя озадаченный вид, чрезмерный настолько, чтобы ясно дать понять – на самом деле чин мистера Пиктона ему отлично известен, – мистер Дэрроу почесал в затылке:
– Помощник? Что ж, конечно же, прошу прощения у обвинения, ваша честь, – я полагал, что в деле о преступлении, за которое может быть назначена смертная казнь, в деле, преисполненном такой важности, как это, обвинение штата предпочтет, чтобы народ представлял старший по должности.
– Как вашей чести известно, здесь, в Боллстоне, мы можем насладиться столь же немногим количеством недель умеренной погоды, что и жители Чикаго, – вмешался мистер Пиктон. – И нам не хотелось лишать мистера Пирсона ни одной из них. А поскольку производил расследование по этому делу я, мы сочли