к собравшимся, – снисходительны и деликатны в подобных вопросах, как и любая другая община. Но, с учетом вышеупомянутых особых соображений, обвинение пожелало бы попросить очистить зал на время свидетельских показаний Клары Хатч.
– Хм-м, – протянул судья Браун, дергая за одно из своих обезьяньих ушей. – Обычно я не сторонник закрытых заседаний, мистер Пиктон. По мне, они отдают Старым Светом. Но признаю, что вы, возможно, правы. Что скажете, мистер Дэрроу?
Встав еще медленнее, чем это было в его обычной практике, адвокат наморщил лоб.
– Ваша честь, – произнес он так, будто это далось ему с немалым трудом, – как и суд, мы признаем, что это особый свидетель, с которым нужно обходиться осторожно. Но – и я говорю это с весьма смешанными чувствами, – обвинение уже заявило, что эта маленькая девочка – главный свидетель. И она уже была на закрытом заседании, перед большим жюри. Сейчас, повторюсь, я сочувствую эмоциональности ребенка, но – ваша честь, от процесса зависит жизнь моей клиентки. Каков бы ни был возраст девочки – если ее слова могут отправить мать на электрический стул, что ж, тогда, полагаю, она должна суметь сказать их перед той же аудиторией и при том же давлении, что и все прочие свидетели, что должны здесь появиться.
Галерка, больше из своих эгоистичных соображений, нежели из каких-то еще, одобрительно зашумела; но судья на сей раз без колебаний пресек гул своим молотком.
– Суд осведомлен, – сказал он, холодно оглядывая зал, – о предвзятости наших зрителей в этом отношении – поэтому давайте обойдемся без дальнейших комментариев, или же я и в самом деле очищу зал, и быстро! – Прервавшись, чтобы взглянуть, сколько уйдет у зрителей, чтобы ему подчиниться (всего несколько секунд), судья снова посмотрел на мистера Пиктона. – Суд ценит заботу обвинения, – изрек он. – И могу заверить вас, если во время показаний девочки я услышу с галереи хоть звук упавшей булавки, я удовлетворю вашу просьбу. Но до этих пор, боюсь, первоочередными останутся соображения защиты. Девочка нервничает, это понятно – но обвиняемая тоже нервничает. Вызовите свою свидетельницу, мистер Пиктон.
Мистер Пиктон нахмурился и протянул руки:
– Но, ваша честь…
– Свидетельницу, сэр, – повторил судья, откидываясь в кресле.
Вздохнув, мистер Пиктон уронил руки:
– Хорошо. Но я не премину напомнить суду о его обещании относительно поведения на галереях, если поведение сие станет мешать самообладанию моей свидетельницы.
Судья Браун кивнул:
– Если вам удастся придраться к поведению наших гостей до того, как это сделаю я, мистер Пиктон, я буду крайне удивлен. Как бы то ни было, не стесняйтесь дать мне знать, ежели такое произойдет. А пока – приступайте к делу.
Еще раз глубоко вздохнув, мистер Пиктон посмотрел на Ифегению Блейлок и произнес:
– Обвинение вызывает Клару Хатч.
И, повернувшись к большим дверям красного дерева, кивнул охраннику Генри; тот открыл одну створку и тихим, но твердым голосом провозгласил:
– Клара Хатч.
И они вошли: маленькая девочка в простом летнем платье, левой рукой придерживающая правую, в сопровождении мистера и миссис Вестон, вид у которых был такой, точно пылающие взгляды каждой пары глаз в зале обжигали их. Народ на галерке был по большей части из тех, кого Вестоны знали не один год, но в такие минуты годы знакомства и дружбы бывают разбиты и растоптаны более сильным давлением смятения, подозрений и самого обычного страха. Клара начала осматривать толпу, быстро вертя маленькой головой – а найдя взглядом лицо доктора, девочка больше не отрывалась от него, будто он был маяком, способным провести маленький кораблик ее жизни в безопасную гавань после бури, что ждала за дубовым ограждением в конце прохода. Когда Клара посмотрела на доктора, я обернулся взглянуть на Либби Хатч: мать девчушки – ее «родная мать», как подметил мистер Пиктон – увидела, что взгляд Клары сосредоточился на докторе, и жалобное, любящее выражение, кое эта женщина умудрилась натянуть на лицо в попытке привлечь Клару, быстро скисло до ревности – и ненависти. Но лишь только пристав провел девочку к другой стороне перегородки, Либби вновь удалось сменить свою маску – и хоть на сей раз эта гримаса была уже не столь нежной, как поначалу, она все равно оказалась ближе всего к этому чувству, нежели все ее лица, виденные мною доселе.
Примерно на полпути к месту дачи показаний Клара остановилась, словно почувствовав взгляд пары золотистых глаз, сверлящий ее затылок; она медленно обернулась и взглянула на женщину в черном платье, что сначала кротко улыбалась ей, а потом внезапно зажала рот руками, задыхаясь и всхлипывая. С удивительно спокойным видом Клара произнесла три простых слова – «Не плачь, мама», невероятно взрослым и серьезным голосом; и звук этого голоса заставил всех на галерке попросту онеметь – как нема была сама свидетельница три последних года.
Отвернувшись, Клара взошла на возвышение и подняла здоровую левую руку, следуя процедуре, к которой ее долгие часы готовил доктор. Пристав Коффи, предупрежденный мистером Пиктоном, взял безжизненную правую руку девочки и возложил ее на Библию.
– Клянетесь ли вы торжественно, – произнес он мягче, чем обычно – что показания, которые вы собираетесь дать этому суду…
– Клянусь, – прежде времени сказала Клара, впервые явно продемонстрировав свою нервозность.
Пристав Коффи поднял палец, призывая ее подождать:
– … будут правдой, только правдой и ничем кроме правды, и да поможет вам Бог?
– Клянусь, – повторила Клара, слегка покраснев.
– Назовите свое полное имя, пожалуйста, – продолжил пристав Коффи.
– Клара Джессика Хатч, – тихо ответила она.
Потом, по знаку Коффи, девочка села. И снова быстро покосилась на мать, но столь же быстро обернулась еще раз взглянуть на доктора. Он чуть кивнул ей – довольно решительно, дабы дать понять, что все идет хорошо. Наконец мистер Пиктон встал и подошел к месту свидетеля.
– Привет, Клара, – сказал он осторожно, но все же довольно бодро. Девочка открыла было рот, чтобы ответить, но сумела лишь кивнуть и перенесла правую руку обратно на колени. – Клара, – продолжил мистер Пиктон, – я хочу, чтобы ты рассказала этим джентльменам… – Он жестом показал на присяжных. – … все, что случилось вечером 31 мая, три года назад. Своими словами. Можешь сделать это для меня, Клара? – Девочка помолчала, изо всех сил стараясь не смотреть на мать. Через несколько секунд она кивнула. – Тогда, пожалуйста, – подбодрил мистер Пиктон, – начинай.
Клара глубоко вздохнула, пальцы левой руки сомкнулись на недвижном правом предплечье и сильно сжали его. И, выдохнув воздух из легких, она начала свой рассказ, по-прежнему скрипучим, но смелым голосом.
– Мы поехали в город, купить кое-что. А потом на озеро…
– Озеро Саратога? – уточнил мистер Пиктон.
– Да. Летом мы иногда туда ездили. Смотреть, как солнце заходит. А еще там бывают фейерверки. Но Томми захотел спать еще до фейерверков. А у Мэтью расстроился животик из-за того, что он съел слишком много ирисок. Потому мама сказала, что нам лучше ехать домой.
– «Мама»? – спросил мистер Пиктон. – Клара, видишь ты сейчас где-нибудь здесь свою маму? – Девочка быстро кивнула. – Покажи на нее, пожалуйста. – Оглянувшись еще быстрее, чем прежде, Клара украдкой взглянула на Либби, а потом снова понурилась, указав в сторону места защиты.
– Занесите в протокол, – отметил мистер Пиктон, – что свидетельница опознала в обвиняемой, миссис Элспет Хантер, свою мать, бывшую миссис Элспет Хатч, более известную как Либби Хатч. – После этого он подошел поближе к Кларе и опять смягчил голос: – Все в порядке, Клара. Скажи мне, ты хотела тем вечером уезжать с озера?
Девочка покачала головой, следя за тем, чтобы коса оставалась сзади на шее:
– Нет, сэр – я хотела посмотреть, как пускают ракеты.
– А твоя мама – она тоже хотела увидеть ракеты?
– Да. Но она сказала, что нам надо отвезти домой Томми и Мэтью.
– Это ее радовало?
– Нет, сэр. Она была… ну, будто буйная. Она иногда бывала как буйная.
– Она сказала что-нибудь, из чего ты решила, что она снова как буйная?
Клара еще раз кивнула, на этот раз нехотя:
– Она сказала – неважно, чего хочет она сама, и никогда не было важно. Что ей вечно приходится заботиться о нас, а не делать то, чего хочется ей самой.
– Она говорила тебе, чего именно ей «хочется»?
Клара пожала плечами – по крайней мере, одним, здоровым плечом:
– Думаю, она имела в виду ракеты.
Дав девочке сделать несколько вздохов, чтобы успокоиться, мистер Пиктон подождал, а потом произнес:
– Ну что ж, Клара, – потом вы сели в подводу, чтобы ехать домой?
– Да, сэр.
– А твоя мать сделала что-нибудь, когда вот так разозлилась?
Личико Клары озадачилось:
– Она нас не шлепала, и ничего такого, если вы об этом. Она только сказала мне погрузить мальчиков в подводу, и потом мы тронулись.
– Сказала тебе? – переспросил мистер Пиктон, подходя к присяжным и нацепляя на себя удивленный вид. – Это не она сажала мальчиков в подводу?
– Она попыталась, – ответила Клара. – Но Мэтью начал плакать. Так что она велела сделать это мне, а сама пошла к воде умыть лицо.
Мистер Пиктон посмотрел на присяжных, что называется, многозначительно.
– Она часто просила тебя позаботиться о мальчиках?
Кивнув, Клара вновь уставилась на свои руки.
– Угу. Это была моя работа.
Мистер Пиктон тоже кивнул, все еще глядя на присяжных, глаза у которых стали такими же расширенными и озадаченными, как у шерифа Даннинга, когда он вышел с заседания большого жюри.
– Понимаю, – произнес мистер Пиктон. – Это была твоя работа… а когда мальчики уже оказались в подводе?
– Тогда мама вернулась от воды, и мы поехали домой, – сказала Клара; но слова ее уже не были столь уверенными, как прежде.
Мистер Пиктон, расслышав эту перемену, вернулся к ней и встал так, чтобы загородить от Клары Либби, и наоборот.