Маркуса это объяснение удовлетворило, но мистер Мур по-прежнему питал сомнения; а мистер Пиктон, хоть и знал, что это единственный разумный выход, все еще чувствовал себя слегка обманутым оттого, что не мог вынести смертный приговор. Но доктор продолжал настаивать: на самом деле важно лишь то, что Либби Хатч поместят туда, где она больше не сможет получить доступ к детям – и тем более к собственному ребенку. Более того, знание о том, что мать ее заключена до конца своих дней, а не казнена, лишь поможет выздоровлению Клары Хатч, ведь девочка просто не вынесет чудовищной пожизненной ноши того, что сыграла роль в казни родной матери. Мисс Говард объявила, что это наилучший довод в пользу сделки; действительно, заметила она, учитывая, как казнь матери может повлиять на Клару, совершенно непонятно, почему мистер Пиктон не сделал пожизненное заключение для Либби своей первичной целью. Это замечание повлекло за собой довольно страстные заявления помощника окружного прокурора насчет непостижимого будущего и того, что какой-нибудь тюремный комендант – скажем, лет через двадцать-тридцать – вполне может попасться на удочку одного из эффектных представлений Либби, и аннулировать ту часть приговора, в которой сказано о недопустимости условно-досрочного освобождения. Доктор и мисс Говард, сказал он, сегодня немало сделали, чтобы объяснить ее зло, но не сделали ничего, чтобы извести его: такое решение под силу только смерти.
Тут доктор снова завелся – насчет того, как вообще наука сможет хоть что-то узнать о таких преступниках, как Либби, если государство только и делает, что жарит их всех и вешает. В общем, дискуссия эта, равно как и прочие с нею связанные, тянулась и тянулась до тех пор, пока солнце не село за железнодорожной станцией у холма. Наконец, в несколько минут десятого, раздался стук во входную дверь в контору мистера Пиктона. Эль Ниньо распахнул ее – и вошли мистер Дэрроу и мистер Максон; первый казался удивленным, но при виде окружающей сцены обрел уверенность, второй же, похоже, как и обычно, изрядно нервничал. Формально раскланявшись, Эль Ниньо провел эту пару во внутренний кабинет, и все мы встали.
– А! Максон, Дэрроу, – промолвил мистер Пиктон. – Весьма любезно с вашей стороны прийти так поздно вечером, да еще и в воскресенье.
– Я гляжу, у вас тут целая конференция, – заметил мистер Дэрроу, оглядев всех нас и вежливо кивнув. – Что, незадача с итоговой речью, мистер Пиктон?
– С итоговой речью? – изрек мистер Пиктон, разыгрывая удивление. – О! Чтоб вас кошки съели, да вы знаете, со всеми этими сегодняшними событиями, боюсь, я напрочь позабыл о дозировке аргументов! Впрочем, я не вполне уверен, что они нам понадобятся.
Он извлек трубку и зажал ее в зубах, чрезвычайно довольный собой.
Мистер Максон – который уже не раз сталкивался с мистером Пиктоном в суде и мог сообразить, когда этот человек что-то замышляет – забеспокоился еще сильнее.
– Что такое, Пиктон? – спросил он, поплотнее вдавливая пенсне в свой тонкий нос. – Что это у вас там?
– Да что у него может быть? – хмыкнул мистер Дэрроу. – Обвинение практически покончило со своим делом, мистер Пиктон. Надеюсь, вы не совершили ошибки, приберегая что-нибудь для финального спектакля. Судье Брауну, кажется, не по душе сторонники таких методов.
– Я знаю, – ответил мистер Пиктон. – А ваш коллега Максон, кстати, знает, что я это знаю. Поэтому, что бы «у меня там» ни было, оно вполне стоит того, чтобы вызвать вас сюда сегодня вечером – не так ли, Максон?
Мистер Максон, в отличие от мистера Дэрроу, похоже, принял это заявление близко к сердцу; и довольный сим фактом мистер Пиктон взглянул на меня:
– Юный Стиви? Не сбегаете ли вниз, не попросите ли Генри привести миссис Хатч – о, прошу прощения, миссис Хантер, – из камеры?
– Уже бегу, – крикнул я, кинувшись к двери. И, выскочив наружу, услышал, как мистер Пиктон продолжил:
– Доктор, не останетесь ли здесь с нами троими? Остальные могут пока сесть в наружном кабинете – мы же, в конце концов, не хотим смущать обвиняемую…
Промчавшись по коридору, я кинулся вниз по мраморным ступеням, перескакивая через две разом, к посту охранника на входе. Подскочив туда, я, не поднимая глаз, начал было:
– Мистер Пиктон хочет…
Но тут увидел, с кем говорю. То был вовсе не Генри, а один из тех здоровых мужчин, что следили за дверями зала суда во время процесса.
– Где Генри?
Человек посмотрел на меня с кислым лицом:
– А тебе-то что, мальчик?
Я пожал плечами:
– Ничего. Зато кое-что мистеру Пиктону – у него для Генри распоряжение.
Охранник кивнул на проход у себя за спиной с еще более раздраженным видом:
– Генри внизу. Охраняет заключенную.
Я услышал эти слова; я просто кивнул в ответ и даже не задумался. Но теперь, через столько прошедших лет, мне снова и снова безумно жаль, что я так и не сообразил, что же происходит.
– Ну, – сообщил я охраннику, – мистер Пиктон хочет, чтобы он привел заключенную к нему в кабинет.
– Что, сейчас? – удивился охранник.
– Вряд ли он имел в виду следующий четверг, – буркнул я, развернулся и направился обратно к лестнице. – А на вашем месте я бы пошевеливался – они там все наготове и ждут.
– Эй! – крикнул охранник, когда я уже взбирался по ступеням. – Запомни-ка вот что: я свои деньги получаю не за выполнение приказов всяких малолеток!
Потом он развернулся и вошел в дверь у себя за спиной.
– Да ты только что выполнил один такой приказ, дубина, – пробормотал я с улыбкой, добравшись до второго этажа. – Так что снял бы штаны до побегал.
В секретарской мистера Пиктона я обнаружил Сайруса, детектив-сержантов, мистера Мура, мисс Говард и Эль Ниньо, столпившихся у закрытой дубовой двери во внутренний кабинет. Абориген сидел у Сайруса на плечах и оттуда заглядывал в приоткрытую фрамугу – шпионил за тем, что творилось у трех юристов и доктора, и пытался нашептывать сведения остальным; вот только английский его был не вполне хорош, и разобрать получалось не больше половины того, что говорилось внутри.
– Они сейчас говорят про девочку, про Клару, – шептал Эль Ниньо, когда я вошел.
– Что там о ней? – спросила мисс Говард.
– Что-то… что-то… – Эль Ниньо расстроенно покачал головой. – Сеньор доктор говорит такие вещи, что я не понимаю, – что-то про болезнь и про мать – ту, которая убийца…
– Ох, это без толку, – разочарованно проговорил мистер Мур, потом махнул мне. – Стиви, поменяйся-ка со своим другом. Я хочу знать, что там, черт побери, происходит.
Я было собрался сделать, как он велел, но тут во внешнюю дверь постучали. Пока Эль Ниньо спускался с плеч Сайруса, я открыл – и оказался лицом к лицу с охранником Генри и Либби Хатч. Неделя с хвостиком в заключении нисколько не сказалась на манере этой женщины держаться – ее черное платье казалось таким же свежим, как в ту ночь, когда она сошла с поезда, – и не затуманила дьявольского блеска ее золотых глаз. Прежде я ни разу не оказывался так близко к этим глазам, никогда еще не смотрели они прямо на меня; и впечатление от них заставило меня отступать, медленно и тихо, пока я чуть было не рухнул на пустой секретарский стол. Либби при виде такой реакции улыбнулась мне – да так, что, надеюсь, никогда не увижу больше ни у кого подобной улыбки, так, что я припомнил слова мистера Мура в кафе «Лафайетт»: глянув на ее лицо, никогда не угадаешь, что приберегла для тебя эта женщина. Любовь, ненависть, жизнь, смерть – все это было вполне возможно, если благоприятствовало ее целям.
А из гордой походки, которой она миновала остальных, проходя к массивной двери во внутренний кабинет, вполне явственно следовало, что Либби Хатч уверена – целям ее все вполне благоприятствует, во всяком случае, в сложившейся ситуации. Она посмотрела на все лица перед собой, по-прежнему улыбаясь, потом принялась качать головой, будто говоря тем самым, что все мы чудовищно сглупили, даже только подумав о том, что ей можно бросить вызов. Генри, держа ее за предплечье (наручников на ней не было – и это должно было бы показаться мне странным, но не показалось), постучал в дверь кабинета, и мистер Пиктон велел ему проходить. Охранник открыл дверь и указал Либби, что ей следует войти. Сделал он это одним взглядом, быстрым, выразительным движением глаз, какими обычно общаются только очень хорошо знающие друг друга люди.
– Заходите, миссис Хантер, – услышал я голос мистера Пиктона. – Спасибо, Генри. Я пошлю кого-нибудь вниз, когда мы закончим.
– Не хотите, чтобы я подождал? – осведомился охранник.
Мистер Пиктон лишь вздохнул:
– Генри, я что, по-гречески говорю? Если бы я хотел, чтобы ты подождал, я бы попросил подождать. Возвращайся вниз, я пришлю кого-нибудь, когда закончим, большое спасибо!
Охранник, с таким видом, какой у него бывал обычно, если мистер Пиктон ставил его в неловкое положение, – точно у какого-то раненого животного, – снова бросил взгляд на Либби, и она кивнула ему. Только при этом знаке Генри развернулся и угрюмо выскочил из комнаты. Либби же вошла и села за стол мистера Пиктона рядом с мистером Дэрроу, а мистер Максон закрыл перед нами дверь.
– Ну, Стиви, – прошептал мистер Мур, – давай залезай!
Я быстро шагнул на подставленные Маркусом ладони, сцепленные лодочкой, ухватился за руки Сайруса, и он подсадил меня к себе на плечи. Сайрус придерживал меня за ноги, я уселся поудобнее и осторожно придвинул лицо к фрамуге, открытой ровно настолько, чтобы видно было всех участников в комнате, а заодно и кусок стола мистера Пиктона. И, регулярно шепча вниз остальным, я стал свидетелем и пересказчиком вот какой сцены:
– Зачем меня сюда позвали в такое время? – тихо и печально спросила Либби. Выражение ее лица, насколько я мог видеть в профиль, казалось куда как застенчивей, чем в секретарской. – Из-за Клары? С моей крошкой что-то случилось?
– Сейчас, сейчас, миссис Хатч, – произнес мистер Максон, опуская ладонь ей на руку. – Прошу прощения – миссис Хантер. Пожалуйста, успокойтесь.