Звук слова «погребение» прорезал остатки странной дымки, в которой меня носило с момента пробуждения, и в горле у меня начал явственно наливаться ком. Я выбежал в наконец-то полившийся дождь к фургону морга, остановил санитаров, уже загружавших внутрь тело Кэт, и отдернул покрывавшую ее простыню. В последний раз коснулся ее холодного лица, наклонился и прошептал в дорогое ухо:
– Никаких «может», Кэт – я точно любил. И люблю…
Потом медленно вернул простыню на место и отошел, чтобы санитары закончили свою работу. Я смотрел, как фургон отъезжает от дома, и холодная, отчетливая реальность захлестывала меня ужасной волной – такой мощной, что, когда я обернулся и увидел в дверях мисс Говард, взгляд которой говорил, что она знает, как много для меня значила Кэт и каково мне сейчас, я против собственной воли рванулся к ней, зарылся лицом в ее платье и по меньшей мере на пару минут дал волю слезам.
– Она и вправду старалась, Стиви, – прошептала мисс Говард и положила руки мне на плечи. – В конце она очень сильно старалась.
– Только все равно не смогла одолеть, – едва пробормотал я сквозь рыдания.
– Да нечего было одолевать, – отвечала мисс Говард. – С ней играли нечестно. С самого начала…
Я кивнул, высморкав столько горя, сколько мог.
– Знаю.
Доктор, увидев, что фургон скрылся из виду, вышел во двор и присоединился к нам.
– Жизнь для нее не была щедра на возможности, – тихо произнес он, стоя рядом с нами и всматриваясь в открытую дверь. – Но последнюю ее возможность отняла в итоге не жизнь. Оставшись сама по себе, она могла бы избежать всего того, что узнала здесь, Стиви. – Он опустил руку мне на голову. – И в ближайшие дни это знание должно преобладать в твоих мыслях.
Я кивнул еще раз, вытер лицо и постарался взять себя в руки; потом меня посетила мысль, которую до того вытеснила вся эта суматоха со смертью Кэт.
– Что с мистером Пиктоном? Он?..
– Умер, – ответил доктор откровенно, но осторожно. – Умер там же, где мы нашли его, – потеря крови оказалась слишком велика.
Я вдруг ощутил, что почва подо мной начинает таять.
– Господи… – застонал я; потом соскользнул по стене на землю, обхватил лоб рукой и снова тихо заплакал. – Почему? За что все это, какого черта?..
Доктор опустился передо мной на корточки.
– Стиви, – проговорил он; глаза его покраснели вокруг черных радужек, – ты вырос в мире, где люди грабят ради денег, убивают ради выгоды или во гневе, насилуют для усмирения похоти – в мире, где преступление выглядит какой-то дикой разновидностью здравого смысла. Но действия этой женщины кажутся тебе совершенно иными. Однако это не так. Все это лишь результат восприятия. Мужчина насилует, потому что не видит другого способа удовлетворить срочную ужасную нужду. Либби убивает, потому что не видит другого способа добиться целей, важных для нее, как сам воздух, которым она дышит, кои вбили ей в голову, когда она была еще слишком юна, чтобы понять, что происходит. Она, подобно насильнику, ошибается, чудовищно ошибается, и как раз наша работа – твоя, моя, Сары, всех нас – понять ощущения, повлекшие столь незаконные действия, чтобы у нас могла появиться надежда на то, что мы не дадим им поработить других. – Доктор потянулся, дотронулся до моего колена и заглянул мне в глаза; лицо его выдавало всю боль, которую он чувствовал, когда его возлюбленная Мэри Палмер погибла в считаных шагах от того места, где сейчас сидел я. – Ты потерял человека, который был тебе глубоко небезразличен, из-за этих дурных ощущений и порабощения ими. Сможешь ли ты теперь продолжить? Времени у нас немного, и если захочешь держаться подальше от того, что осталось сделать…
Его прервала пара звуков: раскат грома с неба и звон телефона в буфетной. Я не мог и не могу точно сказать, почему, но по какой-то причине совпадение этих двух звуков напомнило мне, что Эль Ниньо до сих пор на улице, за работой, и я до сих пор не получил от него никаких известий. Поняв это, я перестал плакать и постарался подняться на ноги.
– Лучше я отвечу, – сказал я и направился к буфетной. – Это, наверное, Эль Ниньо – я оставил его следить за берлогой Пыльников.
– Стиви!
Я остановился, обернулся и увидел, что доктор по-прежнему пытливо смотрит на меня – сочувственно, но с каким-то явным намерением.
– Если не можешь продолжать, никто винить тебя не станет. Но если решишь идти дальше, помни, что собой представляет наша работа.
Я лишь кивнул, прошел в дом, миновал кухню, взял трубку и отогнул рупор:
– Ну?
– Сеньорито Стиви? – Так и есть, звонил Эль Ниньо – голос его по-прежнему был очень деловит и сосредоточен. – Есть новости о твоей подруге?
Я вздохнул, пытаясь сдержать новые слезы:
– Эта женщина добралась до нее. Девушка умерла. Мистер Пиктон тоже.
Эль Ниньо тихо пробормотал что-то на неизвестном мне языке: не по-английски, не по-испански, и я решил, что это родной язык его народа.
– Значит, – продолжил он после секундной заминки, – жажда справедливости возросла. Прошу за это прощения, сеньорито Стиви.
– Где ты?
– В конюшнях напротив дома этой женщины. Она вернулась туда с маленькой Аной. Я заплатил человеку здесь, чтобы взять его телефон.
– А Пыльники?
– Повсюду на улице.
– Тогда ничего не предпринимай, – велел я. – Если видишь хоть кого-то из них, значит, есть еще больше, но их ты не видишь. Не показывайся.
– Да. Но если случай настанет – она умрет, да?
Оглянувшись в кухню, я увидел, что туда вошли доктор и мисс Говард. Они смотрели на меня, пока я разговаривал, и, кажется, прекрасно знали, кто на другом конце линии.
– Об этом не знаю, – сказал я, глядя на доктора.
– Но, сеньорито Стиви, – твоя подруга умерла…
– Знаю. Но это может быть сложнее, чем мы думали. Нам надо понять – понять, почему она все это делает.
Абориген на миг задумался и вздохнул, прежде чем ответить:
– Говорю тебе, сеньорито Стиви, – в джунглях в своих странствиях я видел, есть крестьяне, что живут рядом с логовами и охотничьими землями тигров. Некоторые из этих тигров убивают людей – некоторые нет. Никто не знает, почему. Но все знают, что тигры, которые убивают, должны умереть, – потому что раз напившись крови человека, они не могут от нее отвыкнуть.
Я не знал, что ему ответить: половина меня понимала, что в его словах при всем их ужасе есть вполне внятный смысл…
– Сеньорито Стиви? Ты там?
– Я здесь.
– Пойдешь со мной охотиться на тигра или будешь стараться «понять» его?
Я снова покосился на доктора, даже при всем своем горе понимая, как должен поступить.
– Не могу, – сказал я и отвернулся, чтобы доктор и мисс Говард меня не услышали. – Не могу с тобой пойти. Но ты иди. И больше не звони сюда – они постараются тебя остановить.
Наступила очередная пауза; потом Эль Ниньо заговорил:
– Да. Оно так и лучше. Не нам решать, каков путь – только боги и судьба могут определить, кто достанет ее первым. Я понимаю тебя, мой друг.
– Ага, – прошептал я. – Я тоже тебя понимаю.
– Надеюсь, еще увижу тебя снова. А если нет – помни, я до сих пор ношу одежду, что ты мне дал. А когда ее надеваю, вижу твое лицо и чувствую твою дружбу. Я горжусь этим.
От этих слов я чуть было снова не разревелся.
– Мне пора идти, – проговорил я и повесил трубку на маленький крючок, прежде чем Эль Ниньо успел сказать хоть что-нибудь еще.
– Абориген? – спросил Доктор.
Я кивнул и вышел в кухню:
– Она на Бетьюн-стрит. Вернулась туда с Аной. Но все окрестности кишат Пыльниками.
– Ясно. – Доктор начал расхаживать вокруг кухонного стола. – Она вернулась в дом просто собрать вещи? Или избавиться от ноши в виде Аны Линарес в безопасности своего потайного убежища? – Несколько секунд поразмыслив, доктор грохнул кулаком по столу: – Как бы там ни было, время у нас вышло – кризис последует сегодня вечером. Если Маркусу повезет, воспользуемся всей мощью Полицейского управления и проникнем в дом. Если же нет…
– Но даже если и повезет, – добавила мисс Говард, – можем ли мы быть уверены, что она не причинит ребенку вреда до нашего прихода? Или пока мы будем пытаться войти?
– Мы ни в чем не можем быть уверены, – отрезал доктор. – Но должны постараться и сделать все возможное. Памятуя об этом, Сара, предлагаю тебе позвонить сеньоре Линарес. Сообщи ей, что нам настало время действовать и что результаты этого, возможно, не порадуют ее мужа. Может, ей захочется оказаться где-нибудь в безопасности, не у себя дома.
Кивнув, мисс Говард подошла к телефону как раз в тот момент, когда в кухню вошел Сайрус и положил мне на плечо сильную, успокаивающую руку.
– О – Сайрус, – продолжил доктор. – Думаю, без твоего великолепного кофе не обойтись – сон нам в ближайшее время не светит, а вот светлая голова как раз понадобится.
– Да, сэр, – ответил Сайрус. Потом взглянул на меня. – А тебе, должно быть, хватит времени чуток отдохнуть, Стиви. Мог бы воспользоваться.
Я помотал головой.
– Не хочу спать, – заявил я, вспоминая, что случилось, когда я задремал в прошлый раз. – Только все равно сделай этот кофе покрепче.
– Само собой, – согласился Сайрус. – И, доктор, вот еще что – детектив-сержант просил передать вам, что поехал в штаб-квартиру поддержать брата. Сказал, беспокоится, что так все долго.
– Как и я, – заметил доктор, взглянув на часы. – А на первый взгляд вроде бы казалось таким простым вопросом. Как и столь многое в этом деле…
Я чувствовал, что еще не вполне готов обсуждать подробности предстоящего нам, и потому побрел наверх, где и обнаружил в гостиной мистера Мура. Он развернул одно из мягких кресел доктора к окну, которое открыл, чтобы как следует полюбоваться грозой, продолжавшей месить город. Я плюхнулся на ближайший диван и присоединился к нему в тихом наблюдении за сотрясаемыми ветром деревьями Стайвесант-парка.
– Адская буря, – пробормотал я, заметив, что лицо мистера Мура переполняют те же печаль и смятение, что пожирали мою собственную душу.