И над поверхностью земли все это составило бы первоклассную детскую.
– Господи Иисусе, – пробормотал я, слишком пораженный, чтобы высказаться как-то иначе.
Мое потрясение лишь усилилось, когда я глянул в угол с креслом.
Там сидел детектив-сержант Люциус, осторожно покачиваясь взад и вперед, а на руках он держал довольную Ану Линарес.
При виде трех ошеломленных лиц детектив-сержант чуть покраснел.
– Мне пришлось сменить ей подгузник, чтобы перестала плакать, – сообщил он с некоторым смущением. – Но все вышло хорошо – с детьми сестры у меня опыт немалый.
– Несомненно, – заметил доктор, приблизился к этой парочке, наклонился и поднес палец к личику Аны. – Вы отлично справились, детектив-сержант. Мои поздравления.
Мы с мисс Говард подошли ближе.
– Значит, с ней все хорошо? – уточнила мисс Говард.
– Ну, она, конечно, недокормлена, – ответил Люциус. – И немного страдает коликами. Но этого, полагаю, следовало ожидать. – Потом в его глазах вспыхнул интерес: – А что с миссис Хатч?
– Ее уложил абориген, – объявил мистер Мур. – Парни из флотских сейчас забирают тело. И, согласно нашему местному эксперту по бандитской жизни, – он указал в мою сторону, – нам всем пора шевелиться, пока не вернулись Пыльники в поисках еще больших неприятностей.
– Да, – нервно отозвался Люциус, осторожно вставая с малышкой. – Думаю, это будет мудрое решение. Сара, не поможете ли…
Однако мисс Говард даже не двинулась с места, чтобы взять девочку; вместо этого она лишь как-то отстраненно улыбнулась.
– У вас самого великолепно получается, Люциус. А мне достался довольно суровый удар по голове – боюсь, я могу потерять равновесие на обратном пути.
– Вы не против сами взять ее, детектив-сержант? – спросил доктор, кружа по комнате и, как мне показалось, стараясь перед уходом запечатлеть эту поразительную картину в памяти.
– Нет-нет, – заверил Люциус, по-прежнему качая малютку, после чего окинул нас предостерегающим взглядом: – Я просто не желаю ничего об этом слышать в ближайшие годы, вот и все. – Потом он прошел вперед, остановился рядом с доктором и вместе с ним стал пристально разглядывать комнату. – Как-то даже не верится, правда?
Доктор пожал плечами:
– Разве? Ну, не знаю…
– Что вы хотите сказать, Ласло? – вмешался мистер Мур; он взял чучело собачки и тер игрушкой свой нос. – Памятуя о том, с кем мы имели дело, я бы ожидал чего-нибудь намного… строже. Это если выразиться эвфемистически.
– Это была лишь одна ее сторона, Джон, – сказала мисс Говард, пробежав пальцем по улыбающимся зверюшкам на обоях.
– Точно, Сара, – тихо подтвердил доктор.
– Ну, – вмешался я, наконец преодолев изумление, – зато хоть одно теперь известно наверняка.
– Стиви? – Доктор посмотрел на меня.
Я пожал плечами.
– Она все-таки получила какое-то уединение. Полпути до Китая пришлось прорыть, чтобы его получить, но…
Доктор кивнул:
– Верно. – Затем посмотрел на Ану Линарес. – И все же даже здесь, наглухо отрезанная от мира, она не смогла… не смогла… – Слова доктора смолкли, когда он заглянул в огромные круглые глаза малышки, почти такие же темные, как его собственные. – Ты, – произнес он, позабыв последнюю мысль, положил руку Ане на подбородок, и на лице девчушки появилась та широкая задорная улыбка, которая была нам так хорошо знакома по фотографии, полученной от ее матери. – Ты оказалась юной леди, которую очень трудно найти, сеньорита Линарес. Но, слава богу, ты невредима. Слава богу…
– Вот только, – перебил мистер Мур, – она не останется невредимой, если мы все отсюда не уберемся. Так что гляньте напоследок как следует, Крайцлер, – что-то подсказывает мне, что на территорию Пыльников мы вернемся не слишком скоро.
На этом все мы устремились обратно в проход, оставив доктора на несколько секунд позади, чтобы у него оказалось чуть больше времени мысленно зафиксировать странное убежище, ставшее когда-то наваждением Либби Хатч, а теперь, когда она была мертва, – единственным оттиском работы ее запутанного ума, что достался доктору.
Поднявшись обратно, мы обнаружили в доме мистера Рузвельта и лейтенанта Кимболла вместе с Маркусом. Остальные моряки собрались у крыльца снаружи: двое держали складные носилки, которые они, видимо, прихватили на одном из торпедных катеров. К носилкам было привязано тело Либби Хатч, завернутое в простыню. В общем настроении компании торжество, похоже, сменилось тревогой: пара матросов приметила кое-кого из Пыльников, из чьих действий стало ясно, что банда и впрямь готовится к новой атаке. Поэтому мы быстро вышли на тротуар, матросы окружили Люциуса с ребенком на руках, а заодно и тех, кто нес носилки, – и все ускоренным маршем пустились назад к реке.
По пути я подскочил к Сайрусу. Одежда его пребывала в легком беспорядке, но во всем остальном мой друг казался крепким, энергичным – и весьма довольным.
– Немногие способны выйти из стычки с Динь-Доном с таким цветущим видом, как ты, Сайрус, – улыбнулся я.
Он пожал плечами, хотя и сам не смог сдержать легкой ухмылки.
– Потому что немногие способны вынудить его к честному бою.
– Значит, ты победил?
Сайрус бросил взгляд на стройплощадку «Лабораторий Белла», сейчас оказавшуюся по левую сторону, и ответил:
– А это уж тебе судить.
И кивнул на большую груду кирпичей: к ней привалился Динь-Дон; лицо его представляло собой мозаику синяков, а руки и ноги торчали, так сказать, под разными углами.
– Иисусе, – выдохнул я и тихо присвистнул. – Он жив?
– О, жив, и еще как. Хотя утром, возможно, пожалеет об этом.
Я мрачно кивнул, ощутив какую-то глубинную справедливость; а когда мы снова заспешили к реке, Сайрус бросил на меня выразительный взгляд:
– Знаешь, мне всегда казалось, что от нее одни неприятности, Стиви. Отпираться не буду. Но под конец она правильно вела себя с тобой, с нами и с малышкой – так что, пожалуй, я ошибался.
Я посмотрел на него, и, надеюсь, взгляд мой был полон благодарности.
– Ты не ошибался. От нее и были неприятности. Но и другие вещи – тоже.
Сайрус кивнул:
– Так и есть…
Настроение нашей маленькой армии существенно улучшилось, едва мы снова пересекли Вест-стрит и все тем же скорым маршем поспешили на юг, к берегу. А когда перед нами начали вырастать огромные темные очертания пирса «Белой звезды», можно было просто почувствовать, как нас покидает облако беспокойства; но официальный знак того, что все в порядке и можно вздохнуть легче, подал мистер Рузвельт.
– Ну что ж, доктор, – пророкотал он, когда мы проскочили Перри-стрит. – Похоже, мы одержали победу!
– Я бы отложил финальное заключение, пока мы благополучно не отвалим от берега, – осторожно ответил доктор, по-прежнему следивший за улицами вокруг. – Но предварительные результаты ободряют.
Мистер Рузвельт взорвался хохотом:
– Ей-богу, Крайцлер, в жизни не встречал человека, более склонного к мрачному взгляду на вещи! Ну да, нам не удалось арестовать этого проклятого негодяя Нокса – но мы донесли до них послание, которое эти свиньи позабудут ой как не скоро, причем ценой всего лишь нескольких синяков наших людей! Наслаждайтесь моментом, доктор, смакуйте его!
– А что, наши потери ограничились одними синяками? – уточнил доктор, все еще не готовый предаться торжеству.
– Ну ладно, хорошо, двоим сломали руки, – признал мистер Рузвельт. – И еще одному разнесли челюсть. Но уверяю вас, преступникам отплатили сполна, да еще и с процентами. Так что я вашу меланхолию не разделяю, друг мой, совершенно не разделяю! Вам стоит научиться радоваться своим триумфам!
Тут доктор все-таки улыбнулся, хотя, думаю, это было вызвано скорее удивлением неисправимой позиции старого друга, чем подлинной радостью от только что случившегося в доме № 39 по Бетьюн-стрит. О, разумеется, он был счастлив, что мы спасли маленькую Ану, я даже не сомневался в этом; но окончательные разгадки того, зачем вообще нужны были все те кошмары, которые нам пришлось пережить, теперь лежали, навеки скрытые, на носилках, которые тащили двое матросов рядом с детектив-сержантом Люциусом. Доктору по закону запретили пользоваться операционной в Институте на время следствия, и потому ему было негде произвести вскрытие мозга Либби Хатч и посмотреть, не было ли в нем каких-то аномалий; а даже если бы его и не сдерживало сие ограничение, детектив-сержанты все равно не смогли бы представить своему начальству тело с рассеченной головой. Я знал, что эти соображения, не говоря уже о смерти Либби, никогда не позволят доктору расценивать этот случай как «триумф» – точно так же смерть Кэт всегда будет придавать моим воспоминаниям об этом приключении особый горьковато-сладкий привкус.
Мы благополучно спустились на катера и погрузили тело Либби Хатч на ближайший. Айзексоны намеревались добраться на этом катере до полицейского пирса ниже у Бэттери, где наконец-то могли закрыть дело, заведению которого так противилось поначалу их отделение. Мисс Говард же собиралась взять Ану Линарес на первый катер, ко всем нам, и сначала вернуться с ней на Бруклинскую военно-морскую верфь, а оттуда в дом доктора. И, благополучно добравшись до дома – позвонить сеньоре, которая с прошлого полудня ожидала известий во французском консульстве, где укрывалась от мужа.
Мисс Говард, уже полностью пришедшая в себя, без труда взобралась на головной катер и стала ждать, когда Люциус спустит ей Ану; но мистер Рузвельт вмешался – не то чтобы неожиданно – и взял эту обязанность на себя.
– Возвращайтесь на свой катер, детектив-сержант, – сказал он, забирая младенца. – У меня опыта в обращении с такими вот маленькими свертками хватает, и можете не сомневаться – на борт я ее доставлю в целости и сохранности!
И мистер Рузвельт, одной рукой баюкая Ану, проворно спустился по длинному трапу от пирса к нашему катеру. Двигался он с куда большей непринужденностью, чем мог бы любой из нас, – учитывая его ношу; и, глядя на него, я вспомнил, что у него самого пятеро детишек, которых он, должно быть, неоднократно уже носил в схожих, если не точно таких же обстоятельствах.