В последующие дни дела на 17-й улице пошли сверхъестественно тихо – дело закончилось, но никакой возможности вернуться к обычной рутине не имелось, поскольку даже будь наш дух настолько силен, чтобы столь быстро прийти в норму, мы по-прежнему дожидались результатов судебного расследования событий в Институте доктора. Утром в пятницу Айзексоны, отложившие дачу показаний до нашего возвращения в город, наконец предстали перед закрытым судом и поведали свою историю. В тот же день вызвали преподобного Банкрофта, чтобы тот высказал свое мнение о том, как Институт был основан, не был ли персонал способен на убийство, и насколько законным в целом было сие заведение. Суд отложил официальное вынесение решения до понедельника, и я не преувеличу, сказав, что эти два дня оказались одними из самых длинных в моей жизни. Погода стала отвратительно влажной, отчего каждый в городе покрывался словно пеленой обильного пота, от которого невозможно избавиться и который всегда ужасно раздражает. Понедельник оказался не лучше: к десяти столбик термометра уже всерьез перевалил за восемьдесят, а когда мы с доктором и Сайрусом сели в коляску, чтобы к двум прибыть в суд Твида, я не был уверен, что и Фредерик – который за недели простоя несколько обленился, – и мы сами справимся с поездкой.
Но мы все-таки справились – во всех смыслах этого слова. Судья Сэмюэл Уэллс не просто удивил нас, объявив, что дела в Институте в полном порядке, а дело Поли Макферсона – «очевидное отклонение от нормы»; помимо этого он поразил весь зал суда, устроив тем отцам города, которые завели расследование, настоящую головомойку. Методы доктора Крайцлера, возможно, неортодоксальны, заявил судья Уэллс, и некоторым людям они не по душе; вообще-то он и сам не вполне уверен, что все они по душе ему самому. Но с результатами не поспоришь – а заодно и с очевидным фактом того, что за все годы работы доктор потерял одного-единственного ребенка, который, как ясно показало расследование детектив-сержантов, по меньшей мере задумывался о самоубийстве еще до попадания в Институт и при зачислении туда прихватил с собой орудие «преступления». Напомнив критические замечания доктора о том, что нью-йоркским судам есть чем заняться, кроме ведения неоправданных расследований, судья Уэллс объявил, что дело прекращено.
Мы знали, что Уэллс – тип непредсказуемый; но еще ни один государственный чиновник прежде не делал подобных заявлений в пользу работы доктора, и этого случая было достаточно, чтобы задуматься о возможном наличии в мире хоть какой-то справедливости. Мистер Мур воспользовался оптимистическим шансом заказать по окончании слушания частный кабинет в ресторане мистера Дельмонико (сии комнаты были единственными местами в заведении, где дозволено было есть нам с Сайрусом), и во время этого пира взрослые запихнули в себя больше разнообразной французской еды с удивительными названиями, чем я вообще смог оттарабанить за все последующие годы. Я же обошелся бифштексом и жареной картошкой, и мистер Дельмонико даже раздобыл для меня в придачу бутылочку рутбира (хотя, думается мне, пришлось послать за ней в ближайшую лавку одного из своих помощников). Но пусть мне даже не удается припомнить, что именно все тогда ели, я точно помню: это был вечер из тех, что нечасто нам выдавались, – не было никаких убийств и похищений, и никакая великая тайна не стала главной темой беседы. На самом деле о преступлениях речь вообще особо-то и не шла – то было просто время насладиться компанией друг друга и вспомнить о том, что связывают нас всех не только ужасные события.
И, раз уж весь день прошел так удачно, нам следовало бы догадаться, что в конце его нас будет ждать какой-нибудь неприятный или по крайней мере тревожный сюрприз. После обеда у Дельмонико доктор снова пригласил всех нас к себе, и, прибыв, мы обнаружили у обочины перед домом весьма симпатичный брогам. Вот только двое мужчин на месте возницы не очень-то соответствовали этому экипажу: одеты они были в грубые матросские куртки, указывающие на знакомство с самыми неприглядными частями портового района, а чрезвычайно смуглые лица, тонкие висячие усы и большие темные глаза немедля наводили на мысль, что родом они из Индии или же из той части света в целом. Я сидел в кэбе с детектив-сержантом Люциусом, и лицо его – обычно беззаботное и румяное после обильной пищи и изрядного количества красного вина у мистера Дельмонико, – внезапно окаменело, даже чуток побледнело при виде этого экипажа и седоков.
– Что за… – прошептал он. – О нет!
– О нет? – спросил я, глядя на брогам, а потом снова на детектив-сержанта. – К чему это «о нет»? Кто они?
Глубоко вздохнув, Люциус произнес:
– Они похожи на ласкаров.
– На ласкаров? – повторил я, уже и сам немного забеспокоившись: даже я знал об этой буйной породе матросов и пиратов, чьими родными водами был Индийский океан и Южно-Китайское море. – Какого черта им здесь надо?
– Угадай, – бросил детектив-сержант. – Ласкары совсем не редкость – на побережье Манилы.
– Ох-х… – выдохнул я, снова косясь на двух типов в брогаме. А потом просто осел на сиденье. – Вот дерьмо…
Тут наш с Люциусом кэб остановился, остальные уже спустились из второго экипажа и докторовой коляски и собрались у двери брогама. Изнутри до тех пор не подавали никаких признаков жизни, а первым таковым стал вопрос:
– Доктор Крайцлер? – спросил глубокий голос с сильным испанским акцентом.
Доктор шагнул вперед:
– Я доктор Ласло Крайцлер. Чем могу быть полезен?
Наконец дверца брогама отворилась, и оттуда появился очень смуглый, привлекательный мужчина среднего роста и комплекции; волосы его были тщательно напомажены. Его одежда, казалось, была из лучшего, что лишь можно купить за деньги, а покрой у нее был официальный, что, похоже, всегда выделяет дипломата. В руке у этого человека имелась трость с весьма тяжелым серебряным шаром-набалдашником вместо ручки.
– Я сеньор Нарсизо Линарес. Полагаю, вы обо мне слышали.
Доктор кивнул с легкой улыбкой, уже догадавшись, как и мы все, кто наш гость.
– Сеньор.
Сеньор Линарес резко указал тростью на дом:
– Там есть, где нам поговорить? Дело крайне срочное.
– Прошу вас. – Доктор показал на входную дверь. Сеньор пошел к ней, доктор следом, а потом точно так же поступили было и мы – но тут оба ласкара спрыгнули с брогама и преградили нам путь у калитки во двор, скрестив руки и, похоже, приготовившись к возражениям.
Доктор обернулся, на лице у него появилось выражение возмущения.
– Сеньор, – весьма сурово проговорил он. – Что означает сие поведение? Эти люди – жильцы и гости моего дома.
На секунду задумавшись, сеньор кивнул и молвил:
– Ну что ж.
Потом что-то сказал ласкарам по-испански, и те угрюмо вернулись к экипажу. Все мы вошли, однако Сайрус чрезвычайно внимательно следил за этими двумя красавцами у обочины.
Доктор провел сеньора Линареса в гостиную и предложил ему выпить. Посетитель попросил стакан бренди, и мистер Мур принес напиток, пока остальные рассаживались. Сайрус встал у окна и открыл его, по-прежнему наблюдая за ласкарами.
– Доктор Крайцлер, – несколько удивленно изрек сеньор Линарес, увидев, что никто из нас не собирается покидать гостиную. – Мое дело к вам носит приватный характер – и, разумеется, не предназначено для ушей слуг.
– Здесь нет слуг, – ответил Доктор. – Это мои коллеги.
Сеньор покосился на Сайруса:
– И негр тоже?
Изо всех сил стараясь не выказывать открытого раздражения, доктор отрезал:
– Если вы хотите что-то обсудить, сеньор, вам придется сделать это перед лицом всего собравшегося здесь общества. В противном случае я буду вынужден с вами попрощаться.
Пожав плечами, сеньор Линарес выпил бренди и отставил стакан.
– Тогда я перейду к делу. У меня есть причины полагать, доктор, что вам известно местонахождение моей жены и ребенка.
– В самом деле?
– Да. Если это так, я настоятельно рекомендую вам все рассказать мне, если вы не желаете спровоцировать дипломатический инцидент.
Доктор помолчал и извлек портсигар.
– Я всегда считал, что дипломаты – люди тактичные, – заметил он. – Возможно, меня неверно информировали.
– Время для такта давно прошло, – раздраженно отозвался сеньор Линарес. – Мне известно, что некоторое время назад моя жена обратилась за помощью к этой женщине… – Он указал тростью в направлении мисс Говард. – С тех пор моя жизнь обернулась чередой затруднений. Предупреждаю вас, сэр, я вполне искренен, угрожая официальным протестом.
Пока сеньор прикуривал свою сигарету, доктор еще несколько секунд изучающе смотрел на него, а потом откинулся на спинку кресла.
– Ну разумеется, нет.
Вид у сеньора Линареса был такой, словно его ударили.
– Как вы называете меня, лжецом? – осведомился он, вставая.
– Прошу вас, сэр, – парировал доктор, беззаботно взмахнув сигаретой. – Избавьте меня от вашей латинской гордости – или как там это называют такие, как вы? Ваш мачизм? Здесь он бесполезен, уверяю вас.
– Доктор Крайцлер, – ответил сеньор. – Я не из тех, кто сносит такие слова…
– Сеньор Линарес, – перебил доктор, – пожалуйста, сядьте. Полагаю, если бы вы действительно намеревались привлечь к этому делу ваше консульство или правительство, то сделали бы это давным-давно. И уж конечно не стали бы приезжать к моему дому в сопровождении таких созданий, как эти двое, – он чуть взмахнул рукой в сторону окна, – чье присутствие несомненно предназначалось для того, чтобы при помощи физического запугивания добиться от меня нужных вам сведений. К счастью для себя – и к несчастью для вас – я вернулся домой не один. Так что, может, обойдемся без разговоров о дипломатических инцидентах?
Сеньор помедлил пару секунд, потом сел обратно и даже умудрился выдавить слабую, что называется, скупую улыбку.
– Да. Я слышал, что вы человек умный.
Лицо доктора неожиданно посуровело:
– А я слышал, что вы, сэр, – человек, не гнушающийся бить женщин, равно как и всех остальных, кто меньше и слабее вас. И что вы были вполне готовы и даже желали скрыть похищение вашего собственного ребенка. Так, может, поведаете мне, сеньор, – зачем вы сейчас явились сюда, словно губернатор какой-нибудь далекой испанской колонии, пытаясь угрозами заставить меня выдать вам сведения, которыми я не располагаю?